– Зря он начал петь по-албански, – заметила Лиза.
Конкретной цели путешествия даже на один день мы не имели. Принцип «куда глаза глядят» с самого начала стал определяющим в нашей поездке. Причём глаза эти принадлежали Кириллу, его единоначалие сомнению не подвергалось, наши мнения учитывались только как совещательные.
Сказать честно, мы были не против приключений. То есть каких-то встреч, знакомств и разного рода подвигов, или благих дел, как окрестил их Кирилл. Лиза выразилась современнее: «приключений на свою жопу».
Я объединил оба высказывания и получилось, что мы искали благих дел на свою жопу. Собственно, все благие дела обладают названным свойством.
И такие дела не заставили себя ждать.
Проехав совсем немного по оборудованному асфальтированному шоссе, мы свернули в сторонку на менее оборудованное, которое вскоре перешло в типичную русскую дорогу с ухабами и рытвинами, раздолбанными колеями и полным отсутствием указателей. Вскоре перестала работать Лизина карта – дорога, по которой мы ехали, была на ней не обозначена.
Скоро мы карту вообще выкинули, она решительно не соответствовала действительности.
Не знаю, кому как, а мне не нравится ехать в никуда. Однако, Кирилл сказал, что это именно то, что нужно.
Изредка вдоль дороги возникали пустые деревеньки. Хорошо, если где курилась одна труба, но чаще они были безжизненны. На изрешеченных дробью охотников дорожных указателях с названиями деревень иногда встречалась аккуратная табличка «For sale».
И вот наконец на дороге встретился человек, который отчаянно махал руками, пытаясь нас остановить. Мы, конечно, остановились, предвкушая благое дело на свою задницу.
Мужик был в ватнике, валенках и ушанке. Естественно, он был пьян. Мы бы удивились, если бы в этом месте встретили трезвого человека. Вокруг были поля, покрытые снегом.
– Мастер, помоги! – тяжело дыша, обратился мужик к Кириллу, шестым чувством почуяв в нем руководителя экспедиции. – Катька рожает, нужно в больницу свезти.
– Садись, показывай! – без раздумий приказал Кирилл.
И мы поехали по дороге, которая вывела нас через пару километров к огромной свалке, простиравшейся вдаль, как казалось, до горизонта. Над ней кружились птицы, в разных местах поднимались к небу дымы, по свалке тут и там бродили какие-то люди с видом грибников. В руках у них были палки с крючками.
Кроме профессиональных бомжей, на поле было полно молоденьких солдат в шинелях и шапках, которые прочесывали свалку, уткнув носы в землю, будто что-то искали.
Где-то вдали, урча, опрокидывали свои кузова с мусором самосвалы.
– Чего они ищут? – спросил Кирилл.
– Да выбросили какую-то секретную папку в ракетной части. Предполагают, что свезли сюда, – охотно пояснил Николай (по дороге он успел нам представиться и рассказать о Катьке, которая была его сожительницей). – Всё! Дальше не проедешь, идти надо, – сказал он.
– Пойдём, – спокойно сказал Кирилл и вышел из машины.
– Эй-эй! – крикнула Лиза. – Высочество, немедленно переодень обувь. Я напрасно резиновые сапоги покупала? Ты там в своих ботинках утонешь.
Она была права. Мы облачились в резиновые сапоги и последовали по этому мягкому мусорному полю, по остаткам бумаг, пластиковых бутылок, каких-то досок, поролоновых кусков, тряпок, фотографий – по чудовищным останкам людского быта.
Я поймал себя на мысли, что смотрю под ноги с целью найти секретную папку, хотя на фиг она мне сдалась? Но общий перфоманс – штука заразная.
В руках у Лизы был чемоданчик, на котором стоял красный крест. И чемоданчик пригодился. Когда мы подошли к тому, что называлось жилищем Катьки, она уже рожала.
Это был домик, сооруженный из чего попало – из картонных ящиков от холодильников, досок, фанерных листов, железных уголков, оранжерейной пленки. У занавешенного проёма двери толпилось несколько бомжей. Из домика раздавались стоны.
– Та-ак! – сказала Лиза. – А ну всем отойти!
Бомжи стояли, как вкопанные.
– Ну! Отошли нахуй!! – заорала Лиза.
Они поняли, отодвинулись.
Лиза юркнула под тряпичный полог, прикрывавший вход в жилище, и через мгновение вынырнула обратно.
– Васюта, быстро тащи наших две канистры с питьевой водой. Подогрей на горелке литра два. В чайнике. Полотенец, простыню. Кирилл, узнайте с Доном, где ближайший роддом, повезём туда.
И она снова юркнула под полог. Стоны и крики роженицы усилились.
– Держись, милая! Сейчас родишь, не боись! – донёсся Лизин голос.
Началась суета, Васюта убежал, потом прибежал с водой и полотенцами, потом снова убежал за спиртом – протереть свой армейский нож, чтобы перерезать пуповину. Он тоже скрылся за пологом.
Наконец стоны и крики роженицы смолкли, наступила минута тишины, и из-под полога раздалось жалобное мяуканье, которое тут же превратилось в первый крик младенца.
Возникла пауза, потом мы услышали возглас Лизы:
– Ой, блин! Ещё один лезет!
Снова стоны роженицы и вскоре второй голос младенца присоединился к первому.
– Двойня… – понятливо закивали бомжи.
– Да что ж это за ё-мое!! – закричала внутри домика Лиза. – Когда они кончатся?!
Бомжи насторожились И когда к двум пищавшим голосам присоединился третий, зародилась догадка:
– Неужто тройня?
Васюта показался на пороге с разложенными по обе руки двумя младенцами, завернутыми в разорванные простыни и махровые полотенца. Он улыбался с видом человека, хорошо выполнившего работу.
Следом появилась Лиза с третьим.
– Порядок, – сказала она. – Все мальчики… Принимай первенцев, Высочество. Твои подданные, тут уж не отвертеться!
Васюта передал одного младенца Кириллу, другого мне, а сам вынес из лачуги роженицу Катьку, оказавшуюся щуплой женщиной без определенного возраста.
И мы прошествовали мимо бормочущих благодарности и молитвы бомжей по мусорным, запорошённым снежком барханам в нашу «Газель».
– Бог троицу любит… – доносилось нам вслед.
«Ни фига себе! – подумал я. – Бог перфомансы любит, а что предстоит этой троице в жизни – об этом лучше не думать!»
Первый и последний раз мне приходилось нести новорожденного тридцать с лишним лет назад, и это был мой сын Егор. Тогда меня поразила лёгкость этой ноши, родившийся человек был почти невесом, бесплотен, как ангел. Он спал и видел сны о будущем, а я растерянно и бережно нёс его в это будущее.
Это было незабываемое впечатление, и вот оно повторилось.
Последние годы иногда приходилось носить умерших на похоронах. Гробы были тяжелы. Человек, накопивший груз жизни, – это непростая ноша. А с новорождённым идти легко.
На Кирилла стоило посмотреть, как он нёс этот розово-синеватый комочек нового гражданина России, будущего своего подданного. Будто боялся расплескать его первый сон.
Сзади ковылял бомж Николай, успевший уже принять на грудь стакан портвейна по случаю рождения потомства.
– Кровиночки мои… – бормотал он, спотыкаясь.
Сегодня Господь был особенно щедр. Лиза наткнулась на секретную папку, и мы подарили её молоденькому новобранцу, чтобы ему дали за это какой-нибудь орден. Если не орден, так хоть двойную порцию ужина.
Мы поехали искать роддом.
Он оказался в двадцати пяти километрах, в районном центре Бурьяновск.
Перепалка в приёмном покое роддома была чудовищной.
– Почему мы должны их принимать?! – кричала девица в регистратуре. – Где документы? Кто она такая? Где регистрация?
– Вот, вот почему, – Кирилл старался быть спокойным, протягивая девице своего младенца.
– Что вы его мне тычете? Куда мы их денем? У нас почитай полгода никто не рожал, – ни кухни, ни пелёнок… Сейчас вызову главврача.
Через десять минут появилась женщина в резиновых сапогах, толстых стеганых брюках и брезентовой куртке. Как позже выяснилось, мы оторвали ее от чистки личного коровника.
– А чего вы удивляетесь? На зарплату не проживёшь, – сказала она.
Снова начались разговоры о документах. Роженица сидела на лавке с отрешённым лицом. Младенцы мирно спали, положенные рядком на лавку. Полемику вели Лиза и я. Васюта смотрел молча, потом вдруг подошёл ко мне и сказал на ухо:
– Алексей Данилыч, уведите всех наших. Я всё сделаю.
Я уговорил Кирилла и Лизу выйти наружу из приемного покоя. Катька сидела все так же, покорно и тупо ожидая решения своей участи.
Через пять минут Васюта вышел к нам.
– Всё в ажуре, – заявил он. – Отдельная палата и медсестра.
– Как тебе удалось? – спросил Кирилл.
– Как-как? Будто не знаете. Сто баксов и весь разговор… Врачиха сказала, что мать наверняка откажется. У них со свалки уже бывали роженицы. Все отказались. Ну и правда – куда она детей повезёт? На мусорку?
– А куда их сдают? – спросил Кирилл.
– В Дом ребенка, это в тридцати километрах, в посёлке Пролетарский.
– Нужно оставить ей денег, – Кирилл достал портмоне.
