один, говоришь?
Мужик ссутулился и опустил глаза. Он тут живет, ему бежать некуда. Теперь он наверняка разглядел и синий комбинезон хорошего качества, и добротные ботинки с черного рынка. И зубы. Неестественно белые зубы от дантистов Министерства Любви. Не проловские гнилушки со стальными коронками. Не военные кусачки из матовой нержавейки. Не неотличимые от хороших натуральных зубов творения дантистов Министерства Изобилия. И не неприлично золотые коронки черного рынка.
Кем может оказаться человек с осанкой и походкой спортсмена, говорящий как выпускник Оксфорда, член Внешней Партии с доступом на черный рынок и носитель белоснежных зубов? Скорее всего, сотрудник. Или бандит, изображающий из себя сотрудника. Или сотрудник – по совместительству бандит. Тут не поймешь, что хуже.
- Надо будет тебя спросить, спрошу, - сказал Уинстон, - Свободен.
Мужик шустро исчез из поля зрения.
Уинстон вспомнил, что он до сих пор таскает с собой на память о Джулии ключ, который дал ему Чаррингтон. При аресте этот ключ у него забрали на связке с брелоком и ключами от своей квартиры, а при освобождении выдали обратно с одеждой и прочими вещами.
Он вставил ключ в замок и открыл дверь. Раз уж этот мужик его видел, то он будет выглядеть менее подозрительно, если войдет внутрь, чем если повертится вокруг и повернется обратно.
Я только войду и выйду для поддержания легенды, - подумал Уинстон. И включил свет.
Похоже, здесь несколько месяцев не ступала нога человека. Душно и пыльно. Все внутренние двери открыты. На полу в лавке обведенный мелом силуэт и темное пятно у одного его края. Дверцы шкафов и витрин открыты. В замочных скважинах торчат ключи. Открыт даже сейф.
Убийство и обыск в поисках улик. Интересно, кого тут убили? Неужели самого Чаррингтона? Ведь если бы убили кого-то еще, то он продолжал бы здесь жить и работать.
Обыск делали без энтузиазма. Ничего не разворошено, не перевернуто. И правда, что можно искать в залежах разной ерунды, если неизвестно, сколько чего было и сколько осталось? Странно, что не растащили весь этот антиквариат. Каких-то ненулевых денег он стоит. Маленькое и ценное могли и по карманам распихать, а вот гравюру в рамке наверняка оставили. Интересно, где она?
Наверное, здесь. К стене прислонено несколько деревянных рамок. Да, вот она. Церковь Сент-Клемент с разбитым еще тогда стеклом. «Апельсинчики как мед, в колокол Сент-Клемент бьет». Рядом еще одна церковь. Сент-Мартин с площади Победы. Еще портрет девушки в старинном платье и пейзаж яркими красками. Забрать бы все. Но они большие, в карман не сунешь. Вынуть из рамок и свернуть в трубочку?
Уинстон перевернул картины тыльной стороной к себе. Сзади они выглядели почти одинаково. Лист шпона, закрепленный на рамке латунными язычками. Каждый придется чем-то отогнуть. Это долго.
Может быть, здесь найдется какая-нибудь сумка?
В самой лавке сумок не нашлось. Зато на шкафу в хозяйской спальне Уинстон нашел несколько чемоданов и саквояжей, покрытых толстым слоем пыли.
Какой из них выбрала бы Джулия, если бы это она пришла сюда, чтобы убить и ограбить Чаррингтона? Наверное, вот этот. От него веет путешествиями и приключениями, в отличие от остальных, унылых и блеклых.
Латунная табличка на рыжем кожаном саквояже сообщала, что он произведен в Йоханнесбурге в 1932 году. На пыли виднелись относительно свежие отпечатки руки. Похоже, при обыске саквояж приподняли и решили, что он слишком давно лежит нетронутый, чтобы иметь отношение к делу.
Саквояж достаточно большой, чтобы в него влезли гравюры в рамках. И тяжелый, кожа толщиной в полпальца. Уинстон не знал, сколько должны весить вещи из толстой кожи, но этот саквояж превосходил ожидания даже пустой. Наверное, его сделали из толстенной шкуры какого-нибудь буйвола весом в тонну. Вес никого в Южной Африке не волнует, потому что таскать вещи будут негры-носильщики. Уинстон даже перевернул саквояж, чтобы найти на дне отпечаток коротко стриженой головы, негры ведь именно на голове носят тяжести. Но последние несколько десятилетий саквояж, скорее всего, никаких носильщиков не видел и лежал здесь.
Уинстон вышел из лавки с добычей, аккуратно закрыл дверь и ушел, стараясь не торопиться. Можно бы было еще покопаться в старье, но он начал нервничать, вдруг где-то загорелась лампа на пульте, и к нему уже едут. На самом деле, если бы кто-то поехал, он бы давно стоял в засаде под дверью. Возможно, решение поспешно сбежать спасло какие-то английские культурные ценности от перемещения за океан. Может и наоборот, оставило их гнить и плесневеть в безнадежном ожидании реставрации без шансов попасть в научный оборот.
Дома он разглядел картины подробнее. Две гравюры 1782 года с церквями в одном стиле. Год любезно подписан в уголке, не пришлось ломать голову с датировкой. Очень хорошо. Портрет девушки в викторианском платье. Минимум на сто лет моложе, но тоже сойдет за антиквариат. Картина маслом, пейзаж под синим небом. На обороте, если очень хорошо присмотреться, карандашом подписана дата – 1906 или 1908 и фамилия Кандинский русской каллиграфической прописью. Не такой уж и антиквариат, а по художественным качествам уступает и гравюрам, и портрету. Но во всяком случае не подделка, кто стал бы подделывать такую простую и почти современную картину. Фамилия русская, а Плезенс говорил, что европейские древности подорожали. Чего-то да стоит.
Саквояж, наверное, тоже представляет ценность. Какая удивительно толстая кожа. Себе бы Уинстон такой тяжелый не взял. За ним вряд ли будут носить вещи носильщики. Но богатым янки вполне может понравиться. Его бы привести в приличный вид, а то пыльный весь.
Вертя в руках пустой саквояж, Уинстон почувствовал, что внутри него как будто что-то тяжелое сдвигается с места и шаркает по коже. Может быть, там тайник?
При более внимательном осмотре и ощупывании он нашел карман с внутренней стороны. В кармане лежал самый настоящий револьвер. Webley mk VI калибра .455. Уинстон не разбирался в оружии сверх того, что проходили на срочной, но револьвер не производил впечатления сложного механизма. Такие часто показывали по телекрану в исторических фильмах. У него переломная рама. И барабан на шесть патронов, из которых умные персонажи заряжают пять, оставляя под бойком пустую камеру.
Щелк! Револьвер переломился и показал, что заряжено шесть патронов. Уинстон высыпал патроны на стол, но их высыпалось пять и одна стреляная гильза. Он пошарил в саквояже в поисках еще патронов, но нашел только крошки и сушеного африканского таракана, который рассыпался от неосторожного прикосновения. Сам саквояж стал легче
