Почти все потребные припасы в купеческом хозяйстве были собственного производства. Сами солили рыбу и мясо на зиму, мочили яблоки и сливы, варили мед, пиво, готовили квасы. Н. А. Бычкова вспоминала о своей хозяйке-купчихе: «Под праздник велит мне Марья Дмитровна по бедным да по богадельням пирогов от их милости разнести; пуды кухарка ставила на всех. А летом тоже пудами для всех варенья наваривали. Кому с фунт баночку, кому с два или три, а то и больше, смотря по чину, по званию. Одним на сахаре, другим на патоке — попроще. Маменьке моей десятифунтовая банка полагалась. Паточного»[136].
Осенью солили огурцы, грибы, рубили капусту. Для рубки капусты был сделан солидный ящик, стоял на погребице. Осенью его вытаскивали на двор и вся прислуга становилась вокруг него и мельчила капусту сечками. Несколько раз перемешивали, чтобы по углам не оставалась крупная. Когда решали, что достаточно мелко, вытаскивали большим совком, солили и в кадку. Пока готовилась засолка, весь дом грыз кочерыжки.
Стирку устраивали раз в месяц. В этот день готовили самое простое, а вся женская прислуга занималась стиркой. Стирали во дворе в больших деревянных лоханях на ножках. В прачечной на плиту ставили большой жестяной ящик, который специально заказывали жестянщику, и в нем кипятили белье. Потом белье полоскали в особом большом чане или везли полоскать на реку. Сушили во дворе или на чердаке.
Дни у купцов текли довольно однообразно. Рано утром после чаепития мужчины уезжали на собственном выезде в лавки, амбары, на фабрики. Домой возвращались к обеду, перед трапезой или после нередко спали часок-другой (летом — в беседке), потом снова уезжали до позднего вечера. Если до дома было далеко и время не позволяло, обедали в трактире или покупали провизию у разносчика. Оставшиеся дома обедали в два часа. Несколько раз на протяжении дня пили чай. Чай пили и вернувшись домой, а спустя некоторое время — часов в восемь — плотно ужинали. Ели вообще много, часто и жирно. В промежутке между чаем и ужином хозяин с хозяйкой, как иронически замечал А. Н. Островский, «молча сидели по углам и вздыхали о своих прегрешениях — другого занятия у них не было»[137]. После ужина ворота запирались, ключи приносились на ночь дворником «самому», и все семейство укладывалось спать. К 10 часам вечера во всем Замоскворечье в домах гасился свет. Нарушался этот распорядок лишь поездками мужчин по делам и на ярмарки (особенно Нижегородскую) и семейными богомольями.
Браки в купеческой среде обычно решались заглазно и очень рано, так что жених с невестой почти не виделись до свадьбы и мало интересовались друг другом. Е. А. Андреева-Бальмонт вспоминала, как ее отец «смеялся, что в восемнадцать лет, когда он женился, он больше интересовался разговорами с умным дедушкой, чем со своей невестой, девочкой, игравшей еще в куклы»[138]. В выборе жениха или невесты родители руководствовались солидностью семьи и ее доходами. Брак заключался, по сути, не между людьми, а между состояниями, поэтому сперва с помощью свахи, обязательного персонажа в деле устройства купцами личной жизни, выявлялись потенциальные кандидатуры и согласовывался вопрос о приданом — «прилагательном», как его называли в купеческой среде.
Купеческие свахи еще и в 1870-х носили яркие платья, большие пестрые турецкие шали, шелковые цветные косынки, завязанные надо лбом с кончиками-рожками, и являлись в замоскворецком мирке весьма важными, порой даже незаменимыми персонажами. Настоящая «сваха занимается чем угодно. Она и торговка, и комиссионер, и опытный ходатай по делам, и всеобщий ежедневный журнал без названия»[139], сообщал бытописец. Женихов и невест у каждой свахи было на примете множество, и всякого она усердно нахваливала, так что заинтересованные лица старались стороною и сами навести справки о женихе. Потом нередко были в претензии и, вызвав сваху, пеняли ей: «Жениха-то твоего нам совсем раскорили». — «Ах, золотая моя, — оправдывалась сваха, — да ведь я не свят дух; нешто влезешь в них; да я таки ничего, признаться, за тем и пришла больше, кое-что слышала о нем, так, стороной, — не рука, как есть не рука, статья не подходящая. Погоди, родная, у меня есть человек на примете — вот жених, так жених, только бы сладить, дело-то важное будет»[140]. Свахи вообще говорили певуче и елейно, употребляя выражения, вроде: «мраморная ты моя», «золотая», «бриллиантовая».
«Бывали… и умные свахи, — вспоминал Н. П. Вишняков, — которые добросовестно делали благое дело: знакомили между собой подходящие семьи, которые без этого никогда бы не сошлись, ибо не знали бы, где найти друг друга, особенно в то время, когда все жили особняком, почти при полном отсутствии общественности. Такие свахи немало устроили и счастливых союзов»[141].
Купеческая бесприданница даже при хорошеньком личике имела шансы выйти только за старика, поэтому реестр даваемого за девушкой движимого и недвижимого имущества фигурировал в брачных переговорах буквально с первых же минут. Думается, не лишним будет поместить здесь одну такую роспись, относящуюся к 1840–1850-м годам и характерную для купечества средней руки:
«Роспись приданова.
В начале Божие милосердие:
Образ Всемилостивого Спаса, риза серебряная, вызолоченная.
Образ Тихвинской Божией Матери, оклад серебряный и вызолочен, риза жемчужная.
Образ скорбящей Божией Матери, оклад серебряный, вызолочен, с жемчугами.
Образ Казанской Божией Матери, риза серебряная, венец вызолочен.
Образ Святителя Николы Чудотворца в ризе.
Цепочка жемчужная, пучками, крест золотой.
Цепочка янтарная с крестом серебряным, вызолоченным.
Две цепочки серебряные, вызолоченные, с крестами серебряными, вызолоченными.
Серьги бриллиантовые.
Серьги золотые с алмазами и бурмицкими зернами.
Серьги золотые с алмазами и по одной жемчужине.
Серьги золотые с жемчугом.
Перстень бриллиантовый золотой.
Перстень алмазный золотой.
Полдюжины колец червонного золота.
Дюжина платков французской тафты разных цветов, новые.
Дюжина косынок французской тафты разных цветов, новые.
Восемь платков матеревых, разных цветов, новые.
Два платка газовые, новые.
Шесть платков бумажных, французских, новые.
Дюжина платков бумажных больших, немецких, новые.
Два платка петинетовой кисеи, шитые, новые.
Шесть платков кисейных, новые.
Две косынки декосовые (батистовые. — В. Б.), шитые, новые.
Дюжина платков кисейных ручных, в том числе с кружевами, новые.
Шесть платков кашемировых разного цвету, новые.
Шаль васильковая кушаком, новая.
Платок коричневый, новый.
Платок мериносовый белый, с каймами, новый.
Три платка драдедамовых разных цветов, новые.
Платок малиновый, пуховой, с каймами, новый.
Платье.
Платье бархатное палевое с атласной отделкой, новое.
Платье атласное голубое с блондами и отделкой атласом, новое.
Платье матеревое по атласу, алое, с блондами и атласом, новое.
Платье турецкого атласу, дикое (то есть серое. — В. Б.) с отделкой новой.
Платье газовое белое на белом атласном чехле, новое.
Платье бархатное малиновое, с атласом, новое.
Платье александриновое (хлопчатобумажное. — В. Б.) с атласной отделкой, новое.
2 платья матеревые с отделкой, новые.
Шлафор (то есть халат. — В. Б.) матеревый по атласу с отделкой, новый. Еще шлафор матеревый с отделкой, новый.
Платье астинской кисеи с двумя кружевными прошивками и в два ряда кружева, на палевом атласном чехле, новое.
Платье прозрачной клетчатой кисеи с кружевами и буфами, на розовом флоранской тафты чехле, новое.
Платье прозрачной кисеи с кружевами и снурками, новое.
Платье декосовое, шитое, новое.
Платье декосовое с тремя прошивками и буфами, на голубом флоранской тафты чехле, новое.
Платье декосовое с двумя прошивками и шитой оборкой, новое.
Платье кисейное, полосками, с двумя шитыми оборками, на розовом коленкоровом чехле, новое.
Платье декосовое, с двумя кружевными прошивками и снурками, новое.
Платье кисейное, клетчатое, с буф-муслином, на белом коленкоровом чехле, новое.
Платье кисейное с уборкой (то есть отделкой. — В. Б.), новое.
Три платья кисейные с наподольниками, новые.
Платье декосовое с двумя оборками и кружевами, новое.
Два шлафора шитые, декосовые, новые.
Полторы дюжины платьев немецкого ситцу, в том числе французские, разного цвету и с разными уборками, новые.
Холодное верхнее платье.
Салоп веницейского атласу, новый.
