— История показала правильность наших взглядов, — Роберту говорил размеренно, как будто читал лекцию.
— Мы сохранили уважение наших граждан, потому что никогда не заигрывали с капиталистами. Мы вышли из подполья с высоко поднятой головой. На прошлых выборах за нас проголосовали полтора процента избирателей, а это больше миллиона. На следующих выборах мы надеемся делегировать наших людей не только в Палату депутатов, но и в Сенат. В то время как партия Престоса практически перестала существовать. Она утонула вместе с КПСС.
Я внимательно слушал. Директор музея продолжал:
— Теперь люди из партии Престоса устанавливают с нами контакты. Многие из них и раньше понимали, что ни Брежнев, ни Суслов коммунистами не были, просто сели в чужой автобус и ехали, пока не кончился бензин. Мы готовы к сотрудничеству, и по большинству вопросов у нас установилось взаимопонимание. Недавно я был в Рио, беседовал с товарищем Ромеру.
— Вы сказали, что у вас есть какие-то бумаги для меня.
— Верно. Есть. Товарищ Ромеру просил меня вам передать…
Он полез в стол и вынул два паспорта, два советских дипломатических паспорта: мой и мальвинин.
— Товарищ Ромеру сказал, что оставлять их у себя он не имеет права, но вам рекомендовал их уничтожить.
Это вроде верительных грамот. Передавая мне паспорта через директора музея, Ромеру сообщал мне таким образом, что отныне я буду иметь дело с ним. Такое бывает. Я вертел паспорта в руке, не зная, что с ними делать.
— Это все, что товарищ Ромеру просил мне передать?
— Нет. Он рассказал мне, какое задание вы получили от ваших товарищей. Я понимаю ваше неудовольствие, что товарищ Ромеру раскрыл вас, но попытаюсь объяснить, почему он так поступил. Русские коммунисты, которые ушли к нам на залегание, по-прежнему много говорят о коммунизме, о России, о пролетариате, но все это на словах, а на деле они стали настоящими буржуа. Товарищ Ромеру — честный человек. Он настоящий коммунист, хотя и состоял в партии Престоса. Но даже он, лучше меня знавший советских чиновников, удивлен, с какой быстротой, они переделались в буржуа. Может быть, потому что и в брежневской России они уже вели жизнь буржуа.
Он вопросительно посмотрел на меня. Я понял:
— Вы имеете в виду меня тоже?
Он улыбнулся:
— Тем не менее, он рассказал, что вы всерьез занимались выполнением задания, которое возложили на вас ваши товарищи. Но он не знал содержания задания. Теперь ему это известно. И просил меня побеседовать с вами.
— Что вы хотите выяснить?
— Ничего. Почти ничего. Вас послали в этот город для того, чтобы вы узнали, кто направил большие деньги в Россию. С вами встретился ваш товарищ и ввел вас в курс дела. Но он не рассказал вам, на какие цели будут направлены эти деньги. Это так?
Я согласился. Он продолжал:
— Деньги предназначались для финансирования работ одной лаборатории в СССР. Вы слышали об этом?
— Нет.
— Ваши товарищи хотели бы, чтобы эти деньги пошли не в лабораторию, а им. Они нас убедили, что деньги на финансирование работ лаборатории посылать нельзя, ибо она разрабатывает нечто ужасное, представляющее угрозу для всего человечества.
— Вы убеждены, что такая лаборатория действительно существует?
— Нам стало известно, что она существовала в России. Сейчас переведена куда-то, по некоторым данным, в Англию.
— А разработки лаборатории и вправду так страшны?
— Мои друзья — не специалисты, им трудно оценить реальную опасность, исходящую из лаборатории.
Я задумался:
— Вообще-то… Я бы хотел услышать это от моих коллег.
— Если вы их сможете найти.
— Тем не менее, подчиняюсь я только им.
— Но они отошли от политики и живут в свое удовольствие.
— Я тоже отошел от политики и живу в свое удовольствие.
— Мы это знаем. Поэтому меня просили сообщить вам, что, если вы найдете эти деньги, мы не будем возражать, если вы оставите их себе целиком и полностью. Для нас важно, чтобы деньги не дошли до лаборатории.
— А если я уже отыскал человека, посылавшего деньги?
— Вы не ведете себя как счастливчик, нашедший десять миллионов. Поэтому товарищ Ромеру и я, мы просим вас продолжать искать этого человека. Он не должен перевести деньги лаборатории. Вы можете сделать с ним все, что хотите. Вы вправе забрать у него все деньги, но помешайте ему перевести деньги лаборатории.
Верить или нет? Скорее всего, верить. Потому что никакой личной выгоды эти люди не ищут. Я знал латиноамериканских коммунистов: они бескорыстны и наивны, абсолютно убеждены в своей правоте, никогда не выдадут товарища. А впрочем, Ромеру меня и не выдал. Если бы директор музея не сказал, что он из другой партии, я бы не догадался, что меня передали другим людям.
— Я вас должен огорчить. Этого человека я нашел. И денег не получил. У него их уже не было. Он отправил все деньги по назначению.
— Это правда?
— Да.
— Слово коммуниста? Хотя для вас теперь это слово потеряло значение.
— Я вам даю слово.
— Вы сумеете снова отыскать этого человека?
— Нет. Очень жаль, что меня заблаговременно не предупредили о том, куда он может перевести деньги.
— Таким образом, вы теперь не в силах помешать этим людям?
— Нет.
— Это плохо. Тогда всё.
Он встал, давая понять, что разговор закончен. Я тоже встал:
— Я вам буду признателен, если вы поможете мне сжечь эти документы.
Мы подошли к камину, и через несколько минут от паспортов остался пепел.
— У меня к вам еще вопрос, товарищ Марронту. Как можно найти людей, связанных с лабораторией?
Он улыбнулся:
— Мы в вас не ошиблись. Товарищ Ромеру сказал мне, что вы порядочный человек и захотите найти этих людей. К сожалению, помочь вам мы не можем. Мы знаем только, что человек, который координирует связи руководителей этой лаборатории с финансовыми кругами, — бывший чиновник высокого уровня Центрального Комитета.
— Как его имя? Как его найти?
— Фамилии мы не знаем. Зовут его Марат. Как его найти, нам тоже неизвестно.
Марат! Кузякин!
— Я сделаю все, что смогу, товарищ Марронту.
Он поблагодарил меня и повел к выходу. У самого выхода остановился и вынул из кармана записку:
— Товарищ Ромеру просил передать вам, что вашу спутницу, теперь жену, зовут, — он прочел: — Марина Волкова.
— Спасибо, я это знаю. Но все равно спасибо.
— И еще. Товарищ Ромеру просил предупредить вас, чтобы вы были с ней осторожны.
— Почему?
— Я не знаю. Он сказал, что она специально подготовлена.
— Для чего?
— Это всё, что я знаю. Скажите, а действительно Волкова по-русски «filha do lobo»?
— Да.
Да. Волкова — это «filha do lobo», «дочь волка».
Глава восьмая. Снова Кузякин
41. Путь в Канаду
Я подробно пересказал Мальвине разговор с доктором. О том, что Ромеру назвал ее специально подготовленной, решил умолчать.
— И еще он сказал, что тебя зовут Марина и твоя фамилия Волкова.
— Была Волкова, стала Сокраменту. И чуть было не стала Мариной Бойко.
— Бойко? — удивился я.
— Я тебе рассказывала, что мой начальник собирался выдать меня замуж за своего племянника. А фамилия племянника Бойко. Так я чуть не стала Мариной Бойко.
— По-моему, Марина Сокраменту лучше.
— Я тоже так думаю.
— Ты уже привык, что ты не Лонов?
— Привык.
— И я привыкла.
— Правильно я сделал, что сжег паспорта?
— Правильно. Теперь мы другие люди.
— Что касается этой лаборатории… — рассуждал я, — Лоренцо перевел деньги какой-то ужасной лаборатории…
— До которой нам нет дела, — поставила все точки над «i» Мальвина.
— До которой нам нет дела, — признал я правоту моей супруги.
Придя к соглашению, мы несколько раз, вспоминая беседу с доктором, убеждали себя, что до этой ужасной лаборатории нам нет дела. Но то ли от того, что неделями не случалось ничего, что могло бы оторвать нас от скучных повседневных дел, то ли от заведенной внутри нас пружинки, заставившей объехать полмира, с каждым разом это «до которой нам нет дела» становилась все менее категоричным. И однажды я изрек:
— А что, Марина Витальевна, не позвонить ли мне Марату? Во время последней нашей встречи он дал мне свой телефон и наказал: «Где окажешься, оттуда позвони».
Возражения я не встретил.
* * *
В Москве уже было десять утра. Два гудка и женский голос:
— Я вас слушаю.
— Я хотел бы поговорить с Маратом.
— Его нет дома.
— А когда он вернется?
— Это зависит от судей.
Я обалдел:
— Он сидит?
— Да.
— Давно?
— Уже с полгода.
