Брат Свимона — Гиорги работал в автоинспекции. Он относился к числу тех немногих инспекторов, которые не устраивали водителям засаду на месте нового дорожного знака. Нарушителя на первый раз прощал, дружески наставлял, вразумлял и просто заносил номер машины, в свою особую записную книжку, но если водитель вторично попадал в его список — тогда уж он получал по заслугам. Справедливым человеком был Гиорги; вот почему, если он даже делал прокол, человек не обижался, благодаря Гиорги он осознавал свою вину, а прокол помогал до конца дней помнить о существовании правил движения и соблюдать установленные нормы скорости и все прочее. Не знаю, действительно ли это было так, поскольку машины у меня нет, но Гиорги убежденно повторял и внушал это всем.
А Свимон нарушал все правила, ни с чем и ни с кем не считаясь. Ни за что не вез «клиента» — как он называл пассажира — в удаленный от центра район, если не подсаживал к нему еще кого-нибудь. Сдачу дать он, как правило, забывал. Ночных пассажиров из аэропорта вез в город за двойную плату (справедливости ради надо заметить, что он заранее договаривался об этом с «клиентом», а кого не устраивало, мог не ехать). Если подходящий «клиент» не находился, Свимон возвращался в город порожняком, да, да — порожняком! И нетрезвым садился за руль. Ну, не то чтобы вдребезги пьяным — нет, но в машину его сесть было уже невозможно, так разило от него винным перегаром, да еще вовсю дымил сигаретой, нисколько не заботясь о пассажирах.
Зато брат Свимона Гиорги преследовал подобных водителей, читал им нравоучения, предупреждал, отчитывал, бранил, лишал прав, вызывал в инспекцию.
— Вы, лучше за Свимоном последите! — ехидно советовали ему острые на язык шоферы. Но когда, бранясь и ругаясь, снова садились за руль, тотчас забывали о стычке с инспектором. Водители, как бы ни были виноваты, всегда стараются поскорее отвязаться от автоинспектора. «Бери штраф и кончай! Не мальчишка я, чтобы поучать меня! — поясняли «пострадавшие» таксисты своим пассажирам. — У него у самого брат шофер, тоже таксист. А что вытворяет?! Хотите верьте, хотите нет, он однажды… — И начинали рассказывать о Свимоне невероятные истории. Много поступало жалоб на Свимона. Администрация парка наказывала его, один раз в мойщики перевела на три месяца. Ну и что с того! Отработал три месяца — и снова за свое.
И в автоинспекцию часто попадали права Свимона Кеванишвили, но… Он брат Гиорги, говорили там, и ограничивались штрафом. Да и на штраф потому решались, чтобы остался оправдательный для них документ — квитанция; дескать, приняли меры. И все ради Гиорги — считались с ним. Говорили, будто бы Гиорги ничего не ведал о проступках и нарушениях брата, он бы, дескать, не допустил этого.
Но можно ли поверить, что Гиорги действительно ничего не знал?
Далее о такой вот скандальной истории?
Из одной братской республики приехали как-то в наш город неискушенные колхозники.
Продали на городском рынке то, что привезли, потом долго искали какое-то лекарство — один из них тяжело заболел. Времени до отхода поезда оставалось мало, и они стали ловить такси. Остановили машину Свимона, объяснили свое положение, попросили как можно быстрее довезти их до вокзала, чтобы не опоздать на поезд. Свимон усадил в машину представителей братской республики и помчал их в бывший парк «Муштаид», где теперь детская железная дорога. Высадил их там, сам купил им билеты, и, не давая ни отдышаться, ни оглядеться, торопя и подгоняя, загнал их в вагон. Приезжие благодарили его, благословляли, чуть не в ноги кланялись, радуясь и удивляясь, какой добрый человек им попался! А бессовестный Свимон стоял и ждал, когда тронется поезд, еще и платком им помахал. Растроганные крестьяне прослезились и, высунувшись из окна, все просили Свимона дать адрес, поблагодарить, говорят, хотим тебя.
Свимон чуть не умер от смеха, пока ехал из «Муштаида» домой, потом поел досыта и, веселый, довольный, поехал в парк. Там он полчаса потешал шоферов, рассказывая о своей проделке. Шоферы хохотали, разводили руками, утирали слезы — ну и чудило этот Свимон!
Ну, а потом? Кто-нибудь поинтересовался, что стало с больным человеком? Один из приезжих запомнил, оказывается, номер машины Свимона и прислал на него жалобу. Целая комиссия разбирала эту историю, но… Но ведь он брат Гиорги… и дело замяли.
— Сколько можно, угомонись наконец! Не надоело тебе еще безобразничать? — сказала Свимону жена, когда он вернулся домой (жена его была учительницей, преподавала в младших классах грузинский язык). — Учти, плохо кончишь!
— Хватит бубнить, нашла младенца уму-разуму учить!
— Ушел бы ты с такси, не твое это дело — быть таксистом! Перейди на другую машину!
— На другую машину?! А семью ты мне прокормишь?
На этот довод супруга ответа не находила. Свимон прекрасно знал силу своего вопроса и отбивался им от жены, какая бы неприятность ему ни грозила. У жены оставался один выход — она подчеркнуто опускала «в», называя мужа.
— Сколько тебе говорить, Симон…
— Иди ты… Сама ты и Симон и… — Он вскакивал и, хлопнув дверью, убегал из дому не пообедав.
Говорят, Гиорги не ведал об этой истории.
Может быть, может быть — вечно занят, все время на трассе. На цхнетской дороге остановил новые «Жигули» и посоветовал водителю не превышать скорость — у машины «хорошая приемистость»; не совладать, говорит, потом с ней. А возле Багеби с водителя «Волги» чуть шкуру не содрал: тот не рассчитал, давая задний ход, и заехал колесом на газон.
— Разве ты человек — васильки смял?! — орал Гиорги на шофера. — Сначала васильки, потом детей задавишь и поедешь дальше как ни в чем не бывало!
Удрученный водитель молчал — он понятия не имел, что это за цветок василек, какие именно цветы среди примятых — васильки, как не знал и того, что мять и давить их запрещено.
Однажды поздней летней ночью машину Свимона Кеванишвили остановила приезжая узбечка. Не попала в гостиницу и надеялась устроиться хотя бы на турбазе. Свимон не растерялся и предложил отвезти ее к себе, уверяя, что жена его примет ее как положено. Врал, понятно. Семья его давно жила на даче. Ехать к нему женщина отказалась, но в такси все же села — доехать до турбазы, поскольку городской транспорт уже не работал, а города она не знала. Свимон решил, что дело на мази, раз она села в машину, просто поломается малость, не станет же сразу вешаться ему на шею. Но женщина все его домогательства решительно отвергла. Свимон обозлился и вместо турбазы повез ее за город и оставил одну с чемоданом в безлюдном, пустынном месте, а сам укатил обратно. Женщина успела записать номер машины. Пожаловалась на него. Была снова выделена комиссия для разбора дела, но… Но ведь он брат Гиорги… И дело замяли.
Говорят, Гиорги не ведал об этой истории.
Может быть, может быть — вечно занят, все время на трассе…
…Антиподисты закончили свой номер и намеревались уйти под аплодисменты, но инспектор манежа остановил их. Антиподисты вернулись на арену и, довольные, смущенные, закивали зрителям. Инспектор манежа заставил их еще раз вернуться на арену. На этот раз они искренне улыбались зрителям.
Когда они скрылись, на манеже появился Жора. Он долго чистил барьер в одном месте, а сел совсем в другом — плюхнулся в опилки. Дети дружно засмеялись. Тем временем униформисты натянули проволоку на высоте трех метров над ареной.
Инспектор объявил следующий номер:
— Танцы на проволоке!
…Важа и Арчил нисколько не походили друг на друга; дети одних родителей — и ничего общего! Важа — долговязый, сухопарый, рыжий, Арчил — низенький, пузатый, волосы — цвета ржавчины, длиннорукий. Братья чуть ли не состарились в доме, где жил Гиорги Картлишвили, но никто во всем доме, даже их жены, понятия не имели, чем они занимаются. Знали, что они работали в какой-то артели. В ту пору слово это было в ходу. Все разъезжавшие на собственной машине, имевшие собственные дачи, занимавшие четырех-пятикомнатные квартиры и набивавшие их антикварными вещами, скрывавшие драгоценности в сейфах, замурованных в стены, да запиравшиеся по такому шифру, что сам инспектор Мегрэ растерялся бы, — все они работали в артели. Ну, а почему Важа с Арчилом должны были составлять исключение?! К остальным обитателям дома они относились с какой-то жалостью и не скрывали этого. Ко всем, от мало до велика, обращались на «вы». Одного только Гиорги Картлишвили почему-то фамильярно называли Жорой[6]. Приятели могли, разумеется, называть его Жорой вместо Гоги, однако между Гиорги и братьями Мартирозашвили никогда не было приятельских отношений — ни в детстве, ни позже. Но ведь Гиорги не был Свимоном Кеванишвили, чтобы шуметь по такому поводу и возмущаться: почему-де зовете меня Жорой вместо Гиорги или Гоги. Братья Мартирозашвили были старше Гиорги. Важа — на пять лет, Арчил — на три. В детстве такая разница очень заметна, а когда перевалит за сорок — пятьдесят, не разберешь — кто старше, кто младше. Впрочем, Важа выглядел лет на тридцать, его рыжие волосы седина не брала.
