Кто мог истолковать таинственную близость, еще соединявшую нас, несмотря на расстояние, несмотря на время? Кто мог предсказать, какой окажется наша жизнь в предстоящие годы?
Эти вопросы еще возникали в моих мыслях, мои глаза были еще устремлены на таинственные письмена, когда я инстинктивно почувствовал странную перемену в комнате. Вдруг забытое сознание о присутствии мисс Денрос вернулось ко мне. Пораженный упреками совести, я вздрогнул и повернулся взглянуть на стул у окна.
Стул был пуст. Я был в комнате один.
Почему она оставила меня незаметно, не сказав ни слова на прощание? Не потому ли, что она страдала душевно или телесно? Или потому, что сердилась, сердилась весьма естественно, на мое невнимание?
Одно подозрение, что я огорчил ее, было нестерпимо для меня. Я позвонил, чтобы спросить о мисс Денрос.
На звон колокольчика явился не молчаливый слуга Питер, как обыкновенно, а женщина средних лет, очень степенно и опрятно одетая, которую я раза два встречал в комнатах, но настоящего положения которой в доме еще не знал.
— Вы желаете видеть Питера? — спросила она.
— Нет, я желаю знать, где мисс Денрос.
— Мисс Денрос в своей комнате. Она послала меня с этим письмом.
Я взял письмо, удивляясь и тревожась. Первый раз мисс Денрос общалась со мной таким церемонным образом.
Я старался разузнать что-нибудь, расспрашивая ее посланную.
— Вы горничная мисс Денрос? — спросил я.
— Я давно служу у мисс Денрос, — был ответ, сказанный очень нелюбезно.
— Вы думаете, что она примет меня, если я дам вам поручение к ней?
— Не могу знать, сэр. Может быть, письмо скажет вам.
Вам лучше прочесть письмо.
Мы посмотрели друг на друга. Очевидно, я произвел на эту женщину неблагоприятное впечатление. Неужели я в самом деле огорчил или оскорбил мисс Денрос? И неужели служанка, может быть, верная служанка, любившая ее, — узнала и сердилась на это? Эта женщина хмурилась, смотря на меня. Расспрашивать ее значило бы напрасно тратить слова. Я не удерживал ее.
Оставшись опять один, я прочел письмо. Оно начиналось без всякого предисловия такими строками:
"Я пишу, вместо того чтобы говорить с вами, потому что мое самообладание уже подвергалось сильному испытанию, а я недостаточно сильна, чтобы переносить более. Для моего отца, не для себя — я должна беречь, сколько могу, то слабое здоровье, которое осталось у меня.
Обдумывая то, что вы сказали мне о призрачном существе, которое вы видели в беседке в Шотландии, и то, что вы сказали, когда спросили меня в вашей комнате несколько минут тому назад, я не могу не заключить, что то же самое видение явилось вам во второй раз. Страх, который я почувствовала, странные вещи, которые я видела (или которые мне представились), могли быть смутными отражениями в моей душе того, что происходило в вашей. Я не спрашиваю себя, не жертвы ли мы оба обманчивой мечты, или не выбраны ли мы поверенными сверхъестественного явления. В том и другом случае для меня достаточно результата. Вы опять находитесь под влиянием мистрис Ван-Брандт. Не могу решиться сказать о беспокойствах и предчувствиях, которые тяготят меня. Я только сознаюсь, что моя единственная надежда относительно вас состоит в вашем быстром соединении с более достойным предметом вашего постоянства и преданности. Я еще верю и нахожу в том утешение, что вы встретитесь с предметом вашей первой любви.
Написав это, я оставляю этот вопрос, и не вернусь более к нему, разве только в своих собственных мыслях.
Необходимые приготовления для вашего отъезда завтра все сделаны. Мне остается только пожелать вам благополучного и приятного путешествия домой. Умоляю вас, не считайте меня нечувствительной к тому, чем я вам обязана, если прощусь с вами здесь.
Небольшие услуги, которые вы позволили мне оказать вам, озарили радостью последние дни моей жизни. Вы оставили мне сокровищницу счастливых воспоминаний, которые я буду беречь, как скряга. Хотите прибавить новое право на мое признательное воспоминание? Я попрошу У вас последней милости — не старайтесь увидеться со мной! Не ожидайте, чтобы я простилась с вами! Самое печальное слово — «Прощайте», у меня достает только сил написать его — не более. Господь да сохранит вас и осчастливит! Прощайте!
Еще одна просьба. Я прошу, чтобы вы не забыли обещанного мне, когда я рассказала вам о моей сумасбродной фантазии, о зеленом флаге. Куда бы вы ни ездили, пусть вещь, подаренная вам на память Мери, находится с вами. Письменного ответа не надо — я предпочитаю не получать его. Поднимите глаза, когда выйдете завтра ив дома, на среднее окно над дверью — это будет достаточным ответом".
Сказать, что эти грустные строки вызвали слезы на мои глаза, значило бы только сознаться, что и мое сочувствие можно было затронуть. Когда ко мне в некоторой степени вернулось спокойствие, желание написать к мисс Денрос было так сильно, что я не мог устоять против него. Я не беспокоил ее длинным письмом — я только умолял ее передумать о своем решении со всей убедительностью, к какой только был способен. Ответ был принесен служанкой мисс Денрос и состоял в одном решительном слове: «Нельзя».
На этот раз женщина сказала сурово, прежде чем оставила меня.
— Если вы хоть сколько-нибудь заботитесь о моей барышне — не заставляйте ее писать.
Она посмотрела на меня с нахмуренными бровями и вышла из комнаты.
Бесполезно говорить, что слова верной служанки только увеличили мое желание еще раз увидеть мисс Денрос, прежде чем мы расстанемся, — может быть, навсегда. Моей единственной надеждой на успех достижения этой цели было вмешательство ее отца.
Я послал Питера спросить, можно ли мне вечером засвидетельствовать мое уважение его барину. Посланный вернулся с ответом, который был для меня новым разочарованием. Мистер Денрос просил меня извинить его, если он отложит предлагаемое свидание до утра моего отъезда. Следующее утро было утром моего отъезда. Не значило ли это, что он не желал видеть меня до той поры, как придет время проститься с ним? Я спросил Питера, не занят ли чем-нибудь особенным его барин в этот вечер. Он не успел сказать мне. Книжный Мастер, против обыкновения, не находился в своем кабинете. Когда посылал ко мне с этим поручением, он сидел на диване в комнате своей дочери.
Ответив в этих выражениях, слуга оставил меня одного до следующего утра. Не желаю самому злому моему врагу проводить время так печально, как провел я последний вечер моего пребывания в доме мистера Денроса.
Расхаживая до усталости взад и вперед по комнате, я вздумал отвлечь себя от грустных мыслей, тяготивших меня, чтением. Единственная свеча, которую я зажег, недостаточно освещала комнату. Подойдя к камину зажечь вторую свечу, стоявшую тут, я заприметил неоконченное письмо к моей матери, лежавшее там, где я положил его, когда служанка мисс Денрос в первый раз явилась ко мне. Я зажег вторую свечу и взял письмо, чтобы положить его между другими бумагами. Сделав это (между тем как мои мысли еще были заняты мисс Денрос), я машинально взглянул на письмо — и тотчас увидел в нем перемену.
Слова, написанные рукой призрака, исчезли! Под последними строками, написанными рукой мисс Денрос, глаза мои видели только белую бумагу!
Моим первым побуждением было посмотреть на свои часы.
Когда призрак у водопада написал в моем альбоме, слова исчезли через три часа. Теперь, насколько я мог рассчитать, слова исчезли через час.
Обращаясь к разговору, который я имел с мистрис Ван-Брандт, когда мы встретились у источника Святого Антония, и к открытиям, последовавшим в позднейший период моей жизни, я могу только повторить, что с ней опять случился припадок или сон, когда ее призрак явился мне во второй раз. Как и прежде, она вполне положилась на меня и прямо обратилась ко мне в своем бессознательном состоянии с просьбой помочь ей, когда ее душа могла не стесняясь общаться с моей душой.
Когда она пришла в себя через час, она, видимо, опять устыдилась той фамильярности, с которой обращалась со мной во сне, опять бессознательно уничтожила своей волей наяву влияние своей воли во сне и, таким образом, заставила письмена опять исчезнуть через час после той минуты, когда перо начертало (или, как казалось, начертало) их.
Это единственное объяснение, которое я могу предложить. В то время, когда случилось это происшествие, я еще не пользовался полным доверием мистрис Ван-Брандт и, конечно, не был способен как бы то ни было, справедливо или ошибочно, разрешить эту тайну. Я мог только спрятать письмо, смутно сомневаясь, не обманули ли меня мои собственные чувства. После печальных мыслей, вызванных в душе моей письмом мисс Денрос, я не был расположен заниматься различными догадками для отыскания ключа к тайне исчезнувших письмен. Мои нервы были расшатаны, я испытывал сильное недовольство собой и другими.
