Машков-младший тем временем под невозмутимым взглядом папаши усадил меня на стул и, как это не банально, приковал за руку к батарее. Потом вышел за дверь и вернулся с плоским прямоугольником, размером примерно с современный телевизор. Прямоугольник был обернут в подарочную бумагу и украшен несуразно пышным бантом сбоку. Пристроив эту ерунду у меня на коленях, торжественно провозгласил:
— С днем рождения, отец!
Дедуля сыновнего энтузиазма не разделил и с недовольным видом проворчал:
— Что за херню ты приволок?
Причем уточнить, что конкретно он обозвал херней, старик не потрудился.
— Подарок. — довольно осклабился блондин. — Наша картина, — содрал он обертку с прямоугольника. — И баба Егорчика. — он грубо повернул мое лицо к имениннику и стиснул пальцы на челюсти, от чего губы мои выдвинулись вперед буквой "о", а я стала похожа на рыбу.
Что за полотно скрывалось под бумагой, я могла сказать, не глядя. Когда "Борисов" снял тяжелую раму с моих колен и приставил к соседней стенке, моим глазам предстали крупные, как будто акварельные мазки украденного пейзажа. А приглядевшись повнимательнее к блондину, я поняла, кто же был изображен на видеозаписи с камер наблюдения. Сынок Машкова собственной персоной. Ну просто "Бинго"! Интересно только, сделал он это по приказу папочки, или украсть картину было всецело его собственной инициативой.
— Ты смог удивить меня. — одобрил подарок папаша и, с трудом встав с кушетки, подошел поближе.
В первую очередь он уделил внимание картине.
— Элька довольна будет. Полотно со мной в могилу зароешь. — хрипло проговорил Машков и, стряхнув трясущейся ладонью старческие слезы, глухо закашлялся. А я сделала вывод, что дедуля — противник крематориев. Еще небось и отпевание грешной душеньки в церкви потребует.
Блондинчик тут же кинулся поддержать расчувствовавшегося папашу.
— А с этой что? — кивнул он в мою сторону, когда пристроил отца обратно на кушетку.
— Решу позднее, а пока пусть тут сидит. — отдышавшись ответил Машков.
Старику похоже и правда недолго осталось. С момента нашей последней встречи прошло чуть больше недели, а сдал он порядочно. Я задрала подбородок повыше и уставилась в потолок, благо посмотреть там было на что: одна золоченая лепнина чего стоила.
— Вели Дарье стол накрывать. — скомандовал дедуля и сын тут же шмыгнул за дверь.
Оставшись наедине с Машковым, я все так же пялилась в потолок, не желая обращать внимания на свихнувшегося под конец жизни старикашку. Его это ничуть не задело, так как вскоре со стороны кушетки послышался размеренный храп, больше похожий на сипение сдувающейся резины. Через какое-то время явилась дородная девица лет двадцати в строгой униформе и принялась тихонько сервировать журнальный столик, который на поверку оказался раскладным. Времени у нее это заняло порядочно, но работала девица так шустро и беззвучно, что спящий старик даже не пошевелился.
"Вот бы он сейчас во сне концы отдал" — малодушно пожелала я и нехотя себя одернула.
Дремал старик не более часа, а проснулся от очередного приступа кашля, душившего его изнутри. Тут же явилась Дарья и заставила Машкова выпить лекарства. Точно под дверью дежурила. После таблеток старик задышал полегче.
— Даже в собственный праздник донимают пилюлями. — пожаловался он. — Неужто не ясно, что все уже бесполезно. — махнул рукой и посмотрел на меня.
Я комментировать выпад сочла ниже собственного достоинства и лишь упорнее принялась разглядывать золотистые завитки, хотя шея и прикованная рука за все время порядочно затекли.
— Игоря позови. — скомандовал он Дарье.
Машков-младший явился, сияя как медный таз. Как будто это не у него отец в скором времени сыграет в ящик. Ну и семейка.
— Садись, отметим. — указал Виктор Иванович на венецианское кресло, стоявшее по соседству.
Сынок расселся по-хозяйски, широко раздвинув ноги, и принялся раскладывать по тарелкам деликатесы.
— Девушке тоже положи. — распорядился старик. — Она же не виновата, что на свою голову с Соболевым связалась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
"Это мы еще посмотрим, кто на чью голову с ним связался!" — так и хотелось возразить мне, но дискутировать с неприятелем я не стала.
Блондин щедро наполнил тарелку до краев и даже плеснул в бокал вина. Все это он поднес ко мне и примостил на подоконник. Освобождать от наручника и усаживать с хозяевами за стол меня никто не собирался.
Поначалу я хотела от их подачки отказаться и упрямо продолжить пялиться в потолок, но запахи, идущие от тарелки, начисто лишили меня воли. Готовить в этом доме умели, и знали, как угодить хозяйскому желудку. Тем более, что ела последний раз я вчера в обед, и отведать угощение в данной ситуации будет более чем простительно.
"Имижд ничто…" — мысленно махнула я рукой и приступила к деликатесам. Краб, мидии, икра, буженина — Машков-младший, не скупясь, загрузил мою тарелку до верху. Вино оказалось под стать закуске, насыщенным и терпким, прямо как я люблю.
— За тебя, отец, за то, чего ты достиг, что ты построил при жизни. Ты — мой пример, и я костьми лягу, но сделаю все, чтобы быть достойным тебя.
"Достойным бандитом" — уточнила я мысленно, пережевывая виноградину.
— Сегодня я окончательно убедился, что ты, сын, вырос именно тем человеком, которого я хотел видеть, — засипел дедуля. Было видно, что длинная речь тому дается тяжело: Машков все время делал паузы и прочищал горло. — человеком, способным продолжить дело моей жизни. Вижу, что ты сможешь удержать наш бизнес в руках и не пустишь все то, что я построил с таким трудом, чем жил, по ветру. Легальная часть и так переходит к тебе по закону, что же касается наших неофициальных источников… Там, в столе бумаги, — закашлялся старик. — Принеси их.
Блондинчик бодро вскочил и потрусил, куда велено. Вернулся он с пухлой кожаной папкой, которую протянул отцу, и выражением полного удовлетворения на лице.
— Это тебе, там все подписано. — не стал брать в руки папку старик.
— Отец, ты не пожалеешь! — прохрипел Машков-младший, переполненный чувствами от оказанного доверия, и плюхнулся обратно в кресло, документы пристроил у подлокотника: готова поспорить, он теперь и спать с ними будет.
Дальше мужчины ели и пили в молчании, исполнившись важностью и судьбоносностью момента, не иначе. Мне же молчать и ждать неизвестно чего надоело, тем более что расправилась с угощением я довольно быстро, а обновлять тарелку мне никто не собирался. Да и выпитое одним махом вино добавило отваги и безрассудности.
— Послушайте, уважаемые, — развязно на манер подвыпившей шпаны обратилась я к мужчинам. — Я, конечно, рада, что у вас полнейшая идиллия, вы так достойны друг друга и все такое… Но я-то тут зачем сижу? Ваша Дарья посимпатичнее будет… Может я домой пойду, а?
— Нет, милая. — противно захихикал старик, вино уже и ему дало в голову, тем более после коньяка. — Мы с тобой уйдем вместе.
— В каком это смысле? — не поняла я и нечаянно икнула. Тащиться куда-либо с не вызывающим симпатий стариканом не хотелось абсолютно. У меня даже почтения к его возрасту не наблюдалось, хотя обычно я очень уважаю пенсионеров, стараюсь им не перечить и место в трамвае уступать.
— А я объясню. — покивал сам себе старый хрыч и нырнул в воспоминания, как профессиональный дайвер под воду. — Была у меня дочка, Элечка. Хорошая, славная девочка. Ей тогда лет как тебе было. Институт должна была вот-вот окончить. Она на менеджера училась, хотела от жизни многого добиться. Это уже тогда в моде было. После смерти моей жены, Элечкиной и Игорюшиной мамы, дочка душой семьи стала. Готовила нам, все время что-то вкусное пекла. Пропали бы мы тогда без нее. — вздохнул Машков и, набравшись сил, продолжил. — Я полностью в работу погрузился, Игорек в себя ушел, а Эля, как могла нас тормошила, все время вместе собирала: в общем, не позволила нам отдалиться друг от друга и замкнуться каждому в собственном горе. А уж мы ее как любили, единственная же у нас девочка осталась. Баловали Эльку изо всех сил: постоянно что-то покупали, отправляли за границу… — старик замолчал, предавшись воспоминаниям.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
