В его руках появился потертый лекарский саквояж с медными, потускневшими от времени застежками. Поставив его на прикроватный столик, он принялся разглядывать кровоточащую рану. Стоя над кроватью и протирая руки перекисью водорода, он внимательно профессиональным взглядом изучал проблему. В молодости Яков Соломонович действительно учился на хирурга, но вот уже много лет вскрывал лишь покойников, сейчас же нужно было зашить живого.
— Сколько прошло времени, милейший? — деловито поинтересовался он, цокая языком.
— Полчаса, — ответил Алекс и застонал.
— Тихо-тихо, — испугался Липсиц, — не вздумайте умереть тут у меня. Мне легче вас зашить, чем похоронить.
Про себя же подумал: «Значит, ткань не начала отмирать».
Алекс невольно улыбнулся.
Яков Соломонович открыл чемоданчик и выложил на стерильную салфетку нужные инструменты: медицинские щипцы, иглу в виде буквы «С», зажимы, нить. Рядом поставил спиртовку и флакон с антисептиком, положил вату, бинт, салфетки. Затем надел латексные перчатки и принялся за рану. Аккуратно засунул обратно торчащие внутренности и визуально исследовал резаные края.
— Всё отлично, — бормотал Яков Соломонович, — какая прекрасная рана. Залюбуешься. Ткани живые, мышцы сокращаются, а края превосходно прилегают друг другу. Замечательно. Шедевр.
Казалось, он наслаждался увиденным. Досконально изучив рану, он взял шприц и стал обкалывать её местным наркозом. Алекс застонал снова.
— Тише-тише, — ласково пропел мед-эксперт, успокаивая как ребенка, — все будет хо-ро-шо.
Последнее слово он произнес нежным родительским тоном, будто обращался к сбившему коленку ребёнку.
Алекс усмехнулся: «Конечно, все будет хорошо, но не сегодня?»
Наконец наркоз стал действовать, и Алекс перестал чувствовать боль. Отвернувшись, он уставился на давно не крашеный потолок и подумал о случившемся. Он не предполагал, что его так быстро попытаются «слить» и удивился оперативности такого решения. Но какой смысл? Неужели ставки в этой игре настолько высоки, что переступить через него — всего лишь тактическая необходимость? Он искренне считал, что они договорились и ещё раз убедился, что его противник, Агата Грейс жестока и коварна.
Тем временем Яков Соломонович принялся иссекать рану, удаляя засохшую кровь и подверженные некрозу ткани. Делал он это уверенно, раз за разом вытирая пот с взмокшего лба и облизывая сухие мясистые губы, будто видел перед собой не ножевую рану, а стейк «аль денте» с сочащейся капелькой крови. Закончив обработку, приступил к химической антисептике очищенных краёв.
— Это без сомнения нож, — бормотал он в полголоса, — не просто нож, разделочный тесак. Слава Прогрессу, органы не задеты. Удивительно. Вы — везунчик, молодой человек. Вы знаете об этом?
Липсиц пинцетом несколько раз промокнул нить в спирте, положил её на стерильную салфетку и принялся прокаливать С-образную иглу, специальными щипцами держа её над горящей спиртовкой.
Он бубнил что-то о гангрене, но Алекс не слушал старого врача. Он думал об Агате.
«Почему? — спрашивал он себя. — У меня нет ничего против неё. Никаких материалов. А моё предложение должно было выглядеть всего лишь как карьерный ход, эдакого прыткого молодого выскочки, решившего продемонстрировать свою исключительность. Но такая реакция с её стороны — это перебор. Неужели она узнала кто я? Но откуда? Сын за отца не отвечает, да и откуда ей было узнать…»
В какую игру играет Агата? Чего боится?
За год службы «тайным агентом» Алекс изучил повадки госпожи Грейс и знал, та всегда старается использовать людей с максимальной выгодой для себя, и избавляется лишь от отработанного материала. Но всё течет, всё меняется, мало ли… Но то, что громила в армейских берцах её человек, сомнений не было.
Наркоз притупил боль и только сейчас Алекс испытал огромную усталость. Тяжелые веки наползли на глаза. Захотелось поскорее забыться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«А вы, Ал, так и не научились расслабляться», — вспомнились слова Агаты.
«С вами расслабишься», — подумал он, погружаясь в небытиё.
Яков Соломонович пинцетом стянул края раны к центру и, продев иглу, сделал первый стежок. Поставленные ранее зажимы удерживали края в нужном положении. Он завязал узел на здоровой части, отрезал нить, оставив торчащим конец в полсантиметра, и продел иглу дальше от центра к краю, крепко сжимая пинцетом сшиваемые края. Движения мед-эксперта были быстрыми и точными, словно каждый вечер в своей спальне ему приходилось зашивать резаные раны.
— Так-так, — лопотал он вполголоса, проворно орудуя одновременно иглой, пинцетом и ножницами, — и кто же это вас так? Так-так…
Время от времени Яков Соломонович аккуратно промачивал готовые стежки перекисью водорода, приговаривая:
— Всё будет хорошо, молодой человек… очень хорошо, что мой дед был портным…
И улыбался уголками глаз.
«Хорошо, — Алекс закрыл глаза. — Все будет хорошо».
Его тело налилось свинцом, будто вросло в жесткий матрац кровати. Конечности отяжелели, и бормотание хозяина квартиры растворилось во всепоглощающем вакууме, быстро наполняющем комнату, вытесняя из головы вчерашнее, сегодняшнее, завтрашнее. Казалось, пустота высосала весь кислород вокруг, но дышать на удивление стало легче.
«Хорошо… все будет хорошо», — Алекс погружался во мрак.
* * *
Где-то из самых глубин сна раздался протяжный звонок. Яков Соломонович открыл усталые глаза.
«Приснилось? — подумал он. — Совсем плохо с нервами».
Поелозив на неудобной кушетке, он развернулся на другой бок и с головой зарылся в одеяло: «Не высплюсь сегодня».
Звонок повторился снова. Уже наяву. Он прозвенел громко и властно, заставив Липсица вскочить так, будто ему не шестьдесят пять, а в два раза меньше. Сон испарился мгновенно.
Яков Соломонович поднялся и, шаркая босыми ногами, пересёк гостиную. Приоткрыл дверь спальни и посмотрел внутрь. Алекс Деев спокойно спал на его кровати, раскинув в стороны руки.
«Этот здесь, — удивлённо подумал Липсиц, — тогда кто же там?»
Не успел он плотно прикрыть дверь, как звонок прогремел в третий раз и уже долго, протяжно, требовательно.
— Что за ночь, — раздраженно буркнул усталый еврей.
Вдруг появилась необъяснимая тревога. Она предательски екнула внизу живота и прошептала: «Не открывай». Но тут яростный неугомонный звонок прогремел в четвертый раз, крича и требуя: «Открывай, иначе хуже будет!» и Липсиц, быстро семеня босыми ногами и на бегу запахивая халат, поспешил к двери.
Щелкнул замок, и привыкший ко всему мед-эксперт, чтобы не упасть ухватился за дверной косяк. На пороге стоял человек в хорошем дорогом костюме с перевязанной головой и с искусственной как у био-робота внешностью. В его руке чернел пистолет. Держал он его дулом вниз, скорее демонстрируя, нежели угрожая. Рядом, придерживая окровавленную руку, стояла Роза Норман и капли крови капали с грязно-красного бинта на придверный коврик.
Белолицый сделал шаг и, не произнося ни слова, переступил порог. Вслед за ним вошла Роза.
— Проходите, — с опозданием произнёс старый врач, скорее Розе, чем незнакомцу с пистолетом. — Вы поч-чему…
Самообладание изменило ему, и он непроизвольно стал заикаться. Возникла мысль, что самое время выпить успокоительное. Или водки.
— Яков Соломонович, не бойтесь, — сказала Роза. — Бояться нечего, мы пришли к вам и за помощью, потому что… вы свой, мы вам доверяем. Вот… — Она выставила вперед забинтованную кровоточащую руку: — …пуля.
«Пора открывать частную подпольную практику», — Липсиц не мог жить без сарказма. Так он подбадривал себя, чтобы не сорваться в глубокий невроз. Два потрясения в одну ночь — это уж слишком.
