- Да, может, и сами слышали эту историю?
САМАЯ ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ
- С полгода назад в этих местах тоже шло наше судно, дальневосточное. Ночь была. Чуть-чуть швыряло. Все улеглись спать. Остались только вахтенный да капитан.
А часа в три ночи один машинист вышел на корму покурить перед сном. Встретил в дверях механика, кивнул - и разошлись. Один - в каюту, другой на корму.
Ночью судно тряхнуло раз-другой - волна прошла. Покачало и успокоилось.
А утром стали поднимать вахтенных на работу, зашли к машинисту - нет его, стали искать на палубе - нет! Заглянули в шлюпки - и там не ночевал!
Капитан крикнул механика, спрашивает:
"Кто машиниста в последний раз видел?"
Механик говорит:
"Я. Он на корму вышел".
"Когда?"
"Да часа в три ночи".
"Так в это время по корме волна прокатилась! Да не одна, - спохватился капитан. - Неужто смыло? .. - И тут же приказал: - Развернуться на сто восемьдесят градусов! Полный вперёд!"
Посмотрел капитан на часы: восемь часов утра.
- А вода вон какая - акул полно! - воскликнул Иван Савельич.
- И з-змеи и-плавают, - вставил в рассказ Веня.
- Да, - сказал Иван Савельич. - Развернулись они.
Пошли обратно по тому же курсу. Точь-в-точь. Волнуются! Шутка ли, человек потерялся! Вся команда глядит за борт - в волны, по горизонту.
Час прошли они, другой. Нет человека! То акулий плавник мелькнёт, то плеснёт рыба. Дошли до ночной точки.
Проверили там. Никого!
И вдруг кто-то сверху как закричит:
"Вижу, вижу! Человек за бортом!"
Присмотрелись - действительно человек! А ведь восемь часов уже прошло!
Спустили шлюпку, подгребли к человеку - машинист! Лежит на воде и ждёт. Устал, конечно. Руки дрожат. Помогли ему взобраться на борт, потащили в медпункт. А он отмахивается:
"Не надо, - говорит. - Дайте закурить".
"Как же ты так? - спрашивают. - Почему к берегу не плыл?"
А он отмахнулся:
"А куда мне плыть? В мангры?"
"А не боялся? Тут акулы, там акулы!"
"Сперва боялся, - говорит. - А потом перестал. Какая польза от страха?"
"И никого, - спрашивают, - не было?"
"Были... Прошли японцы. Позвал - не слышат. Ещё кто-то проплыл; хотел крикнуть, голоса не стало. А что за мной вернётесь, верил. Потому и не уплывал никуда. Вы вернётесь, а меня нет. Волноваться будете..."
Вот случай так случай, - сказал Иван Савельич. - Почище любого змея. Человек в друзей верил! Вот как жить надо, чтоб в море никаких змеев не бояться!
- Да, - согласились все. А Веня сказал:
- А змей в-всё р-равно был.
- Ну ладно, передай по вахте: если вдруг ещё выплывет, пусть задержат, - сказал Иван Савельич и пошёл спать. Но мы ещё долго вглядывались в смутную воду. Ведь сами видели, как уходила к манграм извилистая змеистая линия.
АКУЛЫ НА КРЮЧКЕ
В залив Кач мы вошли вечером. Ни огонька, ни деревца. И тишь стояла такая, что голос глох. Далеко забрались. Посмотришь на карту: справа пустыня, сверху - Азия, снежные хребты Гиндукуша. А за ними наши пустыни. А там тайга, и только потом, далеко-далеко, Москва. Попробуй доберись!
За бортом шелестели вода и песок. Пробирались мы с осторожностью, как в лоции велено. Тут мель, там затонуло судно. А в полутора милях от затонувшего судна - наша стоянка.
Боцман бросил якорь в мутную воду, тихо сказал:
- Ну и жара. Хоть бы пальмочка где...
- А вон! - показал я на Валерия Иваныча.
"Чудеса ботаники" поливал у трюма ящики с цветами.
- И то верно, - улыбнулся боцман и подошёл к электромеханику.
Сел рядом на железную палубу, погладил железной ладонью зелёные хвостики в фанерном ящике и сказал:
- Хорошо. Пустыня, железо. А тут - на тебе - трава-мурава, чудеса ботаники!
И вдруг с кормы раздался весёлый крик и хохот:
- Ага! Я говорил!..
- И я говорил.
Все потянулись на корму. Там Фёдор Михайлович тянул леску, а на ней билась, растопырив жабры, большая, как сом, рыбина.
- Ну и рыбка! Вот теперь сварим ушицу! - приговаривал Ваня.
- Да ты уж наваришь, - сказал боцман.
- А что? - обиделся Ваня. - Я когда в армии служил, так самому генералу варил!..
Наступила ночь.
Всё притихло, погасло, и только откуда-то издалека пробивался к нам далёкий свет маяка.
С рассвета все, кто мог, бросились на корму. Лески переплетались, как паутина, вспыхивали от солнца, и рыбы шлёпались на палубу одна за другой. Я оттащил на камбуз уже два ведра - лески у меня не было - и бежал с третьим, как вдруг кто-то крикнул:
- Акула!
Один из электриков стал выбирать леску. На крючке, прозрачный от жира и солнца, дёргался молодой акулёнок и пытался схватить электрика за палец.
- Вот это улов, - оценил добычу начальник рации.
- Да выбрось ты его! - сказал Ваня. - На что он мне.
Но тут через борт перелез тонкий, чёрный индиец. Это подошли уже баржи с грузом и грузчиками. И на корму к нам торопился их повар. Он увидел акулу, протянул руки:
- Не надо выбрасывать! Дайте нам. Это очень вкусно! Электрик стряхнул акулёнка, забросил леску и мгновенно вытащил ещё одного.
Повар достал тесак и стал с размаху рубить акулу на куски и бросать в котёл. И я тоже взял леску. Мне тоже хотелось поймать акулу.
ГОВОРИТ "МОСКВА-РАДИО"
Я насадил на крючок кусок рыбы, опустил его в воду и стал ждать. Но акула не дёргала.
- Насади мяса, - сказал артековец и накрошил ножом баранины.
Я продел крючок в кусок мяса, и алый комок быстро пошёл ко дну. Леска тут же натянулась, дёрнулась в глубине и поехала, разрезая воду.
На крючке отчаянно дёргалась тяжёлая серая рыбина. Я схватил её за жабры. Она выгнулась и больно ударила меня шипом.
- О палубу её, о палубу! - крикнул Коля.
Я шмякнул рыбину, выдернул крючок и снова метнул в воду.
Но клёв кончился. Рядом со мной пританцовывал индийский повар, тянул какую-то непонятную песню. От берега к нам шли баржи с мешками. Опять пахло кунжутом, пылью. На краю неба отражался пустынный песок.
Вдруг леску слегка повело.
- Э-эй! Внимание! - сказал Коля.
Леска ушла под корму. Я отвёл её от винта и стал тянуть.
- Дёргай! - крикнул Коля. - Дёргай! Я потянул быстрее.
Но тут откуда-то сверху меня окликнул Митя. Я показал: "Тихо: акула".
Но Митя закричал ещё громче:
- Какая акула?! Скорей в рубку! Москва!
- Что? - переспросил я.
- Москва! - крикнул, волнуясь, Митя. - Москва! Леска полетела в воду, и я со всех ног бросился в
рубку.
Начальник рации поднял вверх палец и повернулся в кресле. Он снял наушники, передал мне и поднёс поближе микрофон. Я затаил дыхание и вжался в кресло.
В наушниках зашептало, зашелестело знакомое: "О мама миа!", раздался чей-то крик: "Вася, больше не пущу!"
Н вдруг откуда-то донёсся голос:
- "Старый большевик", "Старый большевик", говорит "Москва-радио", говорит "Москва-радио". Сейчас будете говорить. С кем будете говорить?
Я назвал фамилию, домашний телефон и испугался: а вдруг дома никого нет?! Вот так фокус будет! Но всё равно радостно: я слышу Москву! Голос из Москвы. Через пустыню, через хребты Гиндукуша. Кругом пески, волны, индийские акулы, а я говорю с Москвой.
СКОРО
Радио зашипело, я не выдержал и закричал:
- Алло! Алло!
- Спокойно, "Старый большевик", - сказала в Москве телефонистка, Сейчас будете говорить. Говорите...
Я нажал на кнопку приёма, и в трубке тотчас раздалось:
- Алло, алло! Это кто? Папа?
- Конечно, я! Здравствуй!
- Как здоровье? - донеслось из Москвы.
- Здоров! Здоров!
- А что ты сейчас делаешь?
- Акулу ловлю! - крикнул я.
В Москве что-то грохнуло! Наверное, у сына из рук выпала трубка.
- Шутишь! - сказал сын.
- Какие там шуточки! - сказал я. И в рубку донёсся голос артековца:
- Акула!
В это время в трубке затрещало. Разряд. Наверное, где-нибудь между нами - на Гиндукуше или в Сибири - ударила молния... А потом раздался уже тихий голос:
- Долго ты ещё?
- Так ведь ещё Австралия и Новая Зеландия! - сказал я.
- Ты и так уже полгода плаваешь. И командировка твоя кончилась. Да и судно на Зеландию, говорят, ушло...
- А как же кенгурёнок? - спросил я.
- Приезжай без кенгурёнка, - сказал сын. - Ладно?
- Ладно!
- Скоро?
- Скоро! - сказал я, а сам посмотрел в иллюминатор на пустыню, от которой тянулись баржи с мешками.
Вот загрузят нас через недельку или две, и тронемся в обратный путь. Через Индийский океан, мимо Индии и Цейлона, через Андаманское море и Малаккский пролив. Мимо Тайваня, мимо Филиппин, мимо Японии. А потом из Владивостока через всю Сибирь самолётом в Москву.
Скоро! Очень скоро!
ОБЯЗАТЕЛЬНО ДОЛЖНА БЫТЬ!
Ещё два месяца нас перебрасывало с волны на волну. То Индийский океан устраивал шумные пляски, валил с борта на борт, то во все флейты свистели ветры в Японском море. Наконец подошли мы к японским островам, остановились у вулкана. Сосенки с островов протянули навстречу нам ветви, пахнуло зимой.
Открыл я иллюминатор, полетели в него снежинки. Подставил я ладони. Снежинки-то свои, родные, с севера! Сели на руку одна, другая. Даже в горле защипало. Здравствуйте, милые! Летят снежинки, тают, а всё равно на руки садятся, своего узнают! Впереди родина, Владивосток. Вот и конец плаванию!
