— Договориться? Об этом больше всего думает наш враг Цзэн Го-фань. Он готов стать рабом Англии и Америки.
— Может быть, они, по крайней мере, не станут мешать нам?
Гань-ван высоко поднял брови:
— Достославный Чжун-ван надеется на нейтралитет европейцев? Нет, им это невыгодно. Они хотят таких китайцев, как трус и злодей Цзэн Го-фань. Им не нужно сильное Государство Великого Благоденствия…
Он помолчал несколько секунд и вдруг решительно снял очки.
— Такова священная воля государя. Спорить и обсуждать бесполезно!
Он откинулся в кресло и устремил на Ли Сю-чена уже совсем другой взгляд — веселый, почти дружеский. Гань-ван обладал способностью быстро менять выражение лица и тему разговора. Иностранные послы признавали его человеком хорошо воспитанным, гибким и превосходно владеющим собой, — а это необходимые качества для дипломата.
— Наш брат Чжун-ван напрасно беспокоился о своей семье. Я получил письмо и поверг его к ступеням трона. Государь изволил разрешить Ли Мао-линю присоединиться к победоносному отцу. Остальные члены высокой семьи пока останутся в Небесной Столице. Им ничто не может угрожать.
— Это хорошее известие, — сказал Ли Сю-чен, хотя известие было не слишком хорошим. Хун Сю-цюань в награду за победу вернул сына отцу, но семья полководца оставалась на положении заложников.
— Я хотел показать нашему брату Гань-вану еще одно секретное послание, — продолжал Ли Сю-чен. — Правда, это старое послание, но его интересно было бы прочитать. Мои солдаты нашли его в лагере дьяволов.
Ли Сю-чен достал из коробочки и протянул Гань-вану крошечный восковой шарик, покрытый мельчайшими значками.
— Что это?
— Это способ, которым наши внутренние враги переписываются с врагами внешними. В случае нужды такой шарик можно спрятать в ухе или в волосах.
— Я ничего не могу прочитать!
— Не стоит труда, — усмехнулся Ли Сю-чен. — Ученые имеют увеличительные стекла. Они уже прочли и переписали содержание этого послания.
И он подал Гань-вану густо исписанный лист бумаги.
Гань-ван прочитал. На лице его на секунду мелькнуло удивление и раздражение. Автор обращался из Небесной Столицы к предателю, бывшему тайпинскому генералу Ли Чжао-шоу с предложением попытаться уговорить Ли Сю-чена перейти на сторону маньчжур.
«Достаточно нескольких слов о возможной измене, — писал неизвестный автор, — как на Ли Сю-чена сразу падет подозрение Хунов. Подозрительность Небесного Царя поистине не имеет пределов. Копию письма обязательно прошу вручить человеку, стоящему перед вами, чтобы мы могли показать ее здесь, при дворе. Этим окажете неоценимую услугу императору…»
Письмо было подписано: «Старец с Кедровой Горы».
— Вот каким образом меня очернили тогда в глазах государя! — сказал Ли Сю-чен.
— Кто такой «Старец с Кедровой Горы»? — сердито спросил Гань-ван.
— Мне это неизвестно. Уже не первый раз я убеждаюсь, что тайные пособники маньчжур находятся в самом дворце Небесного Царя. Они пишут доносы и распускают злобные и лживые слухи.
— Какое прискорбное обстоятельство! — проговорил первый министр, мгновенно овладев собой. — Но мы расследуем это дело и накажем виновников, если они еще существуют…
— Напоминаю брату нашему Гань-вану, что это письмо было причиной задержания моей семьи…
Гань-ван улыбнулся.
— Высокая семья не задержана, — промолвил он, — но забота о ней государя столь велика, что он желает видеть ее в безопасности за стенами столицы.
Это значило, что возражать и спорить не имеет смысла. Полководец покинул первого министра и уехал в свой дворец. До поздней ночи он сидел над картой восточных провинций и только на рассвете погасил фонарь.
На следующий день царский любимец Мын Дэ-энь передал письмо своему секретарю и сказал кислым тоном:
— Указано свыше: расследовать и доложить, кто такой «Старец с Кедровой Горы», если такой действительно существует. Но зачем ему существовать?
Секретарь низко поклонился. Лицо его осталось неподвижным, только густые брови сошлись на переносице.
— Понимаю. Но если так, то не следует ли прекратить наблюдение за Чжун-ваном и его соратниками?
— Нет, — твердо ответил Мын, — наоборот, следует усилить наблюдение.
Утром в Нанкине резко и длительно загудели гонги.
Улицы заполнились толпой. Почти все были вооружены, даже девочки-подростки. Офицеры ехали на конях. Множество треугольных флажков на бамбуковых шестах следовало за офицерами. В паланкинах, в сопровождении стражи, проплывали крупные чиновники. Народ, попроще шел пешком, таща на плечах длинные кремневые ружья, алебарды и пики.
Среди низких домов с причудливо изогнутыми коньками крыш, среди молодой зелени садов раздавались пронзительные звуки меди. Они рождались за желтыми стенами Небесного Дворца.
На площади располагались войска. Пестрели правильные четырехугольники войск, одетых в желтое, черное, синее, оранжевое. Волновалось бесчисленное количество красных повязок. Ровной щетиной вздымались копья. Полоскались в воздухе черные гвардейские значки.
В последний раз ударил гонг. Как только он смолк, раздались короткие звуки витых рожков. Играли горнисты всех дивизий.
Вчерашний часовой Ван Ян стоял, задумчиво опираясь на копье. Рядом с ним возвышался плечистый, крепкий воин с европейским ружьем, которое он бережно прижимал прикладом к бедру. Это был Ван Линь, «солдат, уничтожающий врага», Об этом было написано у него на груди и на спине. Ему было восемнадцать лет.
Рожки смолкли.
— Цари! — сказал Ван Линь.
На плоской крыше дворца под балдахином показались несколько человек. Они были в длинных желтых одеждах и коронах. Каждого сопровождала вереница придворных с флагами и опахалами.
Площадь загудела:
— Гань-ван!
Первый министр простер руку, но ничего не произнес. Послышался звонкий голос глашатая:
— Небесный Царь Небесного Государства Великого Благоденствия, получив откровение великого отца и старшего брата, повелел объявить воинам и всему народу этого государства:
«Когда мы шли с братьями к столице маньчжурских дьяволов, мы объявили во всеуслышание, что тревоге и беспокойству не должно быть места и что земледельцы, ремесленники и торговцы должны мирно продолжать свои занятия. Мы выполнили наши обещания, и великий бог, наш отец, помог нам в наших делах.
Но что же мы видим? Снова дьявольские полчища угрожают нашему государству, и в такую минуту, когда мы снова призываем братьев, почитателей бога, взяться за оружие, чтобы освободить Поднебесную от гнета поработителей, — в такую минуту дух корыстолюбия и неверия распространяется среди народа Тайпин Тяньго! Имущие отказываются разделить свои блага с неимущими, как заповедал господь. В алчной погоне за богатством, они вступают в богопротивные и злокозненные сношения с маньчжурскими чертями. Те самые люди, которые открывали нам некогда ворота городов, ныне при помощи сеятелей зловредных слухов распространяют сведения о том, что господь покинул нас в наших предприятиях и что мы бессильны победить наших врагов и обеспечить народу его достояние. От их неведения происходит себялюбие, а оно становится источником взаимной ревности, ссор и междоусобий. Все это заставляет нас скорбеть.
Смутьяны, корыстолюбцы, распространители лживых слухов будут жестоко наказаны. Мы решительно запрещаем всякие сношения с врагами нашего государства и трона. Тот, кто будет замечен у ворот Небесной Столицы и вне их, на воде или на суше с грузом, не имея на это установленного пропуска, будет обезглавлен.
Ныне, чтобы пресечь вздорные и ложные слухи о нашем бессилии, а также чтобы открыть путь к восточным провинциям, освободить наших братьев в пределах Цзянси и Чжэнзяна и изгнать оттуда дьяволов, мы провозглашаем великий поход.
Мы повелеваем Чжун-вану, Верному Царю, стать во главе войск и посылаем на помощь ему наших лучших воинов.
Мы призываем земледельцев на полях и всех жителей городов нашего государства прийти под знамена верховного владыки. Мы не оставим нашего оружия, пока не освободим народ восемнадцати провинций от гнета дьяволов!
Если верховный владыка поможет нам восстановить родину, мы будем учить все народы владеть и управлять тем, что они имеют, и не посягать на собственность других. В будущем мы должны жить во взаимной дружбе, говорить друг другу правду и обмениваться знаниями, относиться друг к другу в соответствии с принятыми обычаями. Таково главное желание нашего сердца.
Оружие наше остро, наши ружья стреляют быстро, наши глаза настороже, бог с нами!
Повинуйтесь нашим предписаниям!»
По площади прокатился гул. Шумели на улицах и переулках и даже на крышах, усеянных людьми. Заколебались флажки и пики. Снова резкие звуки труб разрезали воздух.
