– Кофе, – снова приказал я, входя в кабинет.
Тимур сидел на стуле, закинув ноги на стол. Ничего не разнёс, только несколько стопок бумаг валялись на полу.
– Так, голубь мой сизокрылый, – начал я, занимая своё законное место, – Перед Илонкой придётся извиниться.
– С какой–такой радости? – прорычал Тимур, злобно сверкая глазами.
– Во–первых, она – женщина. А ты её козой, дурой, блондинкой тупорылой, – я покачал головой и бросил ему укоризненный взгляд, – Нельзя так. Что она тебе сделала?
– Бесит она меня. Не нравится. Что–то в ней не то, – Тимур прищурился, – Не доверяю.
– Тебе и не надо, она мой работник. Я доверяю, этого достаточно. Хорошая девчонка, а ты её чмыришь. С красным дипломом, между прочим, институт закончила.
– Да мне похер. Не нравится и всё. Не буду извиняться.
– Агеев, тебе скоро сорокет стукнет, а ты как маленький, – я вздохнул и взъерошил волосы на макушке, – Извинись. И ноги со стола убрал.
Он послушно скинул свои нижние конечности на пол, и тяжело вздохнул. Зажмурившись, он сцепил в замке руки на животе.
– Как съездил? – кивнул он в мою сторону.
– Хорошо.
– Как Ольга?
Чуть помедлив, я ответил:
– Хорошо.
– Что, не срослось? – Тимур расплылся в ухмылке, – Не твоя она женщина, Лазарев. Помяни моё слово.
– Не твоё это дело, Агеев, – огрызнулся я, – Сами разберёмся.
– Разбирайтесь, только без крови и мяса. Я за вами подчищать не стану.
– Нарыл что–нибудь на Светловых?
– Ничего нового. Умерли в пожаре в 2001. Дочь пропала без вести за несколько дней до этого. В 2007 всплыла в Киевском морге. Передоз, – сухо выдал он информацию.
– Скорее всего, они обменялись документами, – пробормотал я, припоминая рассказ Ольги, когда мы ехали в машине, – Вряд ли кто–то делал анализ ДНК. А почему настоящую Морозову никто не искал?
– Детдомовская, – пожал плечами Тимур, – Восемнадцать стукнуло уже, кто таких будет искать? Её ловили пару раз за проституцию, но данные оперативно подчистили. Стас, конечно, всё раскопал, но там большие люди замешаны, не подкопаешься.
– Ратный тоже замешан?
Тимур кивнул.
– Значит, так они и познакомились, Ольги наши. Вот бывают совпадения, – протянул я, глядя на дверь, за которой послышался стук каблучков.
– Да, бывают, – Тимур поморщился, едва дверь распахнулась.
Илона подошла к столу с небольшим подносом, и поставила на стол две чашки. Мою она незаметно толкнула вперёд и ехидно мне улыбнулась.
– Ваш кофе, – пропела она, стараясь не смотреть в сторону Агеева.
– Спасибо, Илоночка, – я посмотрел на Тимура и вскинул брови.
Тот пожевал губы и прищурился, бросая на меня грозный взгляд.
– Я могу идти? – ворвался в наш безмолвный диалог тонкий голосок.
Нащупав пяткой ногу Тимура под столом, я надавил на неё каблуком на туфле. Тот даже не поморщился, но вздрогнул и послал мне свой фирменный убийственный взгляд. Я надавил сильнее, и он побагровел, но всё–таки открыл рот:
– Извини.
Довольно улыбнувшись, я посмотрел на Илону. Та опешила, и виновато покосилась на его чашку с кофе. Я фыркнул и улыбнулся ещё шире, а потом кивнул:
– Можешь идти.
Она поплелась из кабинета с выражением растерянности на лице. На несколько секунд застыв в дверях, она бросила на меня взгляд полный ужаса и открыла рот, чтобы что–то сказать, но я коротко отрезал:
– Иди, Илона.
Тимур уже опустошил свою чашку первым глотком, и я отчаянно сдерживал смех, сцепив зубы. Мы поговорили с ним о делах насущных буквально пятнадцать минут, пока не раздались громкие, неприятные бурлящие звуки.
– Что за? – Тим схватился за живот и нахмурился.
Я готов был разразиться диким хохотом, но прикусил щёку изнутри, чтобы сдержаться. Агеев посидел ещё пару секунд, а потом подскочил с места, опрокинув стул, и пулей вылетел из кабинета. Глядя в открытую дверь, и его спину, исчезающую за поворотом коридора, я не выдержал и громко заржал. Из приёмной донеслось хихиканье и фырканье, а потом и Илона засмеялась звонким заливистым смехом.
– Что ты ему подсыпала? – вытирая слёзы сказал я, выйдя в приёмную.
– Магнезию, – вертясь на кресле, ответила Илона.
– Сколько?
– Два пакетика, – она сверкнула белозубой улыбкой и снова захихикала.
– Срать он будет долго, – констатировал я, глядя в ту сторону, куда исчез Тимур.
Илона фыркнула и тихо засмеялась, прикрыв лицо руками. Потом она затихла, подняла на меня голову и посмотрела виноватыми глазами:
– Если бы я знала, что он извинится, я бы этого не сделала.
– Да ну тебя, Илона, – я закатил глаза, – Ему полезно. Я не скажу.
– Надеюсь, – серьёзно сказала она, – Он же мне шею свернёт, если узнает, Игорь Викторович.
– Не узнает, не переживай, – я подмигнул ей, и она улыбнулась, – Есть встречи на сегодня?
– Нет. Завтра у вас два клиента до обеда и летучка, а потом до выходных ничего нет.
– Хорошо. Я поеду домой.
– До свидания, Игорь Викторович.
– До свидания.
С широкой улыбкой на лице, я вернулся в кабинет и вытащил ключи от машины Агеева из верхнего ящика. Посмотрев на брелок несколько секунд, я подумал и решил, что пора обзавестись новой пташкой, раз уж прошлая канула в небытие. Точнее, она взлетела на воздух, но, не суть.
В общем, я спустился вниз и вышел на парковку за зданием. Сев в машину, я завёл её и развязал галстук. Расстегнув верхние пуговицы рубашки, я включил кондиционер и поехал в автосалон, отгоняя от себя назойливые мысли о Морозовой.
Может, стоит позвонить? Скорее всего, сейчас она на работе, за месяц наверняка много дел накопилось. Надо было вчера скинуть эсэмэску, что я добрался домой. И поблагодарить за бутерброды и кофе, которые в дороге, пусть и короткой, но оказались не лишними.
Устало вздохнув, я улыбнулся мысли о том, что впервые в жизни как мальчишка думаю о том, позвонить кому–то или нет.
Другие раздумья, в особенности мой разговор с врачом, я засунул куда поглубже и постарался не вытаскивать это на поверхность. Ничего, кроме холода и настойчивого желания взять в руки винтовку они не вызывали.
ГЛАВА 17
Где–то есть люди, для которых есть день и есть ночь.
Где–то есть люди, у которых есть сын и есть дочь.
Где–то есть люди, для которых теорема верна.
Но кто–то станет стеной, а кто–то плечом,
Под которым дрогнет стена.
Виктор Цой и Кино «Война»
Ольга, 2013
– Что было потом? – ровным голосом сказала я, глядя в широко распахнутые светло–серые детские глаза.
– Ну, он… – она замялась, ища подходящее слово, – Начал тыкать мне… И было больно.
Шариковая ручка в моей руке треснула, но девочка упорно смотрела на меня, не моргая. Сделав глубокий и размеренный вздох, я прикрыла глаза на секунду и выдавила из себя улыбку.
– Всё в порядке, Алина. Ты можешь идти к маме, – стукнув пальцем по поверхности стола, я отвела взгляд в сторону.
Она быстро моргнула и спрыгнула со стула. Дверь в помещение для допроса распахнулась, внутрь вошла следователь и рыдающая мама девочки. Подхватив её на руки, она удалилась из комнаты.
– Вы же понимаете, что эти показания для суда ничего не значат, – сухо сказала я, бросив на статную женщину в форме тоскливый взгляд.
– Понимаю, – она вздохнула и села на то место, где только что сидела кудрявая белокурая Алина.
Восемь лет. Твою мать, ей всего восемь лет…
– Оль, неужели ничего нельзя сделать? Мы должны его посадить, – её голос задрожал, и я увидела, с какой силой она сжала пальцы в кулаки.
Я поставила локти на стол и уронила лицо в ладони.
Думай, Морозова, думай.
– Я не знаю ни одного законного метода, чтобы что–то сделать, Ляль. Я не знаю.
Выругавшись, она повторила мои действия, и уткнулась лицом в свои руки. Так сидели мы несколько минут, молча ища варианты и продумывая все ходы.
Это третий случай за месяц, когда ребёнка возле школы подбирала машина. Я не хочу вдаваться в подробности, ведь насилие над детьми всегда оставляет в сердце невидимый леденящий душу след. И грёбаный закон не помогает, а только оправдывает таких уродов.
«Мы ничего не можем сделать»: повторила я про себя.
Свидетелей нет, показания девочки не засчитают. Обвинение рассыплется в пух и прах. Он не меняет машину, не меняет номера на ней, действуя нагло и открыто. Мы знаем, кто он, мы знаем, где он живёт, но мы не можем сделать ничего. Дети ограждают себя от плохих воспоминаний, ставят прочный заслон в голове от боли, унижения и страха. Вытащить их очень сложно, а заставить высказать – вообще опасно для детской психики.
– Оль, – донёсся до меня тихий голос моей не подруги, нет, но хорошей знакомой, – А незаконные? – прошептала она.
Я отрицательно покачала головой и показала глазами на выход. Она, молча, кивнула и мы одновременно встали со стульев и пошли в коридор.
