В конце концов супруги встретились. Им было что сказать друг другу. Оба выдавали себя не совсем за то, чем являлись на самом деле. Один женился на богатой невесте из хорошей семьи, другая вышла замуж за полковника. Теперь выяснилось, что в объятия друг к другу их толкнули бедность и авантюризм. Любви здесь не оставалось места. Жить госпоже Фри-дерикс было негде, но оставаться рядом с таким мужем она не желала. Судьба на время освободила ее от этой обязанности — однажды на улице Петербурга она случайно повстречала госпожу де Террей, хозяйку того самого модного магазина в Париже, в котором юной Фридерикс когда-то довелось работать. Госпожа с трудом, но узнала в красавице Фифин! Теперь мадам де Террей держала магазин одежды в Петербурге, на французов в России завелась большая мода. Некоторое время Фифин прожила в ее доме, но вскоре госпоже понадобилось уехать в Москву. В сопровождении она не нуждалась. Жозефина снова осталась одна. Единственным человеком, к которому она могла пойти, был ненавистный муж. Некоторое время они опять жили вместе, но грубость нрава и обращения Фридрихса были слишком невыносимы для Фифин. Ссоры, скандалы, слезы и полная безвыходность.
Что было делать, к кому взывать о помощи? Возможно, Жозефина вспомнила лорда, который был к ней так добр, и теперь не желала для себя ничего иного, кроме подобного же щедрого покровительства и спокойной жизни в уютных, пусть и нанятых комнатах. Возможно, она наслушалась историй о том, как милостива бывает некая высокопоставленная особа ко всем обездоленным и несправедливо обиженным, а может быть, эти истории были совсем иного рода. Как бы то ни было, на одном из маскарадов Жозефина бросилась в ноги великому князю Константину, запинающейся, слегка картавой скороговоркой изложила ему все кошмарные обстоятельства загубленной жизни, весь обман и зло, которые обрушились на ее хрупкие плечи, моля о защите. «Роста среднего, с темно-русыми, почти черными волосами, зачесанными по современной моде маленькими кудрями на лбу, она… имела лицо неправильное; маленький носик, несколько вздернутый, губы тонкие, всегда улыбающиеся, цвет лица чистый, слегка румяный, придавали ей большую миловидность; но главную ее прелесть составляли глаза, большие, карие, с выражением необыкновенной доброты и осененные длинными черными ресницами»{194}.
Знала ли она, на что шла? Трудно предположить, что нет.
Константин Павлович воспринял жалобы как истинный кавалергард, который никогда не берет с женщин денег, и вскоре Жозефина навсегда забыла о нужде. Она стала спутницей Константина на долгие годы, по меньшей мере на 14 лет (их встреча произошла около 1806 года, окончательно расстались они в 1820-м). Вскоре миловидная госпожа Фридерикс обнаружила необыкновенную веселость и легкость характера, часто смеялась, непринужденно болтала и, в отличие от Анны Федоровны, с удовольствием участвовала в первобытных затеях своего нового покровителя, самой невинной из которых была травля новой возлюбленной собачкой, сопровождавшаяся соответствующим случаю дамским визгом{195}. Похоже, отчасти Жозефина выполняла роль девки и шутихи при барине — роль незавидную, но сытую и, кажется, ничуть ее не тяготившую. Цесаревич обещал со временем на ней жениться и действительно вел переговоры с императором и Марией Федоровной, вновь пытаясь добиться разрешения на развод, но по-прежнему безуспешно.
ПАВЕЛ АЛЕКСАНДРОВ
24 марта 1808 года у Жозефины и Константина родился сын, названный в честь покойного деда Павлом. Злые языки шептали, что мальчик не великокняжеский, виня цесаревича в бесплодии{196}. Подтвердить, равно как и опровергнуть подобные слухи всегда сложно. Великий князь признал новорожденного своим, был искренне к нему привязан, дал ему превосходное образование и обеспечил карьеру — стал бы цесаревич возиться так с чужим, пусть и сыном своей любовницы? Учитывая природное добродушие Константина, и этого вовсе исключать не следует.
Поначалу мальчика записали Павлом Константиновичем Линдстремом{197} — эту фамилию носил лейб-медик Константина. Узнав о прибавлении, император Александр захотел было сам стать крестным родителем племянника, а в крестные матери предложил великую княгиню Екатерину Павловну, но ввиду пикантных обстоятельств «для соблюдения приличия» от этой мысли отказался, хотя в дальнейшем наградил племянника фамилией, происходящей от императорского имени. От купели младенца принял близкий друг Константина, полковник конногвардейского полка Николай Дмитриевич Олсуфьев, без крестной матери решили обойтись — церковные законы это позволяли. Крестины прошли 5 апреля, тихо и без лишней огласки, обряд совершил протоиерей придворной церкви Мраморного дворца отец Симеон Ласкин, который тоже обещал молчать. В метриках младенца состарили на неделю, записали, что он родился 1 апреля, а крещен был 5-го. Сделано это было, кажется, сознательно, но зачем понадобилось — бог весть; во всяком случае, когда сыну исполнилось 20 лет, Константин попросил, чтобы ошибку исправили{198}.
Государь пожаловал госпоже Фридерикс бриллиантовые серьги, которые Константин Павлович и вручил счастливой матери{199}. В 1812 году император повелел дать мальчику другую фамилию, Александров, и даровал ему дворянское достоинство; спустя еще четыре года его мать также стала русской дворянкой по имени Ульяна Михайловна Александрова{200}.
Судя по всему, Константин был нежным отцом. В одном из писем тому самому лейб-медику Линдстрему, что подарил младенцу первую фамилию и заботился о здоровье Павла Константиновича, цесаревич пишет: «Поцелуйте Павлика от меня и скажите ему, что нет на дню такой минуты, когда бы я не думал о нем и о его доброй прекрасной матери, которую я люблю всем сердцем»{201}.
По свидетельству воспитателя Павла Константиновича, графа Мориоля, в 13 лет мальчик был груб, вздорен, тщеславен, ленив и невежествен, несмотря на даваемые ему уроки{202}. Упоминания о Павле Александрове встречаются и в донесениях Куруты Константину Павловичу — по тону и оценкам они противоположны заключениям Мориоля. Как правило, Курута сообщает великому князю о некоторых событиях из жизни сына — вот Павел Константинович уехали с нянькой на несколько дней в гости, вот у Павла Константиновича заболело горло и доктор прописал ему «вместо габер супу скушать котлетку», вот мальчик ездил смотреть с княгиней Лович скакуна{203}. Однажды Курута позволяет себе замечание и о нраве Павла Константиновича: «…мягкость и благонамеренность характера, кротость нрава и послушание и покорность к приставникам; следовательно, чего желать? Дай Бог, чтобы воспитатели и детоводители исполняли в полной мере свои обязанности; неусыпный с их стороны надзор может получить желанный успех, а благонравие и точность в исполнении их обязанностей соделают дражайшего Павла вам достойным!»{204}Казалось бы, ясно — угодник и хитрец пытается доставить своему господину приятные минуты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
