Остается добавить, что в наши дни папы уже не носят тиару, считая ее светским венцом, не подходящим духовному лицу. Это новшество ввел папа Павел VI (1963—1978 гг.), а его преемники даже не стали короноваться. Однако как эмблема тиара осталась в полной силе.
В расцветке ватиканского флага без труда узнаются золото и серебро символических ключей раба рабов Божиих, как исстари именуют себя папы.
Г. Вилинбахов, М. Медведев Рисунки Г. Комарова
Рафаэль Сабатини. Колумб
Продолжение. Начало см. в № 1 , 2 , 3 / 91.
Н о, я надеюсь, вы не рассердитесь на меня, если она откажется. Многие приглашали ее, но она ни разу не согласилась. Слишком уж скромна эта Беатрис Энрикес.
— Многие? — нахмурился Рокка. — Возможно. Но мы то придворные. Скажи об этом Беатрис, мой добрый Загарте. Скажи ей это. И добавь, что в ее же интересах проявить учтивость по отношению к нам.
— Нет, нет, — вмешался Колон, — не принуждайте ее. Мы должны уважать не только красоту девушки, но и ее добродетель.
Загарте поклонился.
— Заверяю вас, я сделаю все, что в моих силах.
Когда он ушел, Галлино презрительно хмыкнул.
— Сколько суеты из-за какой-то танцовщицы.
Колон ответил суровым взглядом.
Рокка счел нужным вмешаться, стыдя Галлино за циничность, и венецианцы все еще ломали комедию, когда Загарте ввел Ла Хитанилью.
— Господа мои, мне пришлось объяснить ей, что приглашение от придворных их величеств должно расцениваться как приказ.
— И мы благодарим Бога за то, что Ирена оказалась такой послушной, — Рокка назвался сам и представил своих спутников.
Каждому она чуть кивнула. На Колоне ее взгляд задержался, а он поклонился ей как принцессе.
— Я почитаю за счастье лично поблагодарить вас за ту радость, что вы доставили нам.
Ла Хитанилья не приняла его любезности.
— Я пою и танцую не ради благодарности. Мне за это платят.
— Каждый артист, мастерство которого достойно оплаты, живет на заработанные деньги, но ремесло свое не бросает только потому, что не видит в мире ничего более достойного. Я думал... я надеялся... что сказанное в полной мере относится и к вам. Загарте внес в кабинет большое блюдо под крышкой. Галлино указал на него.
— Друзья мои, давайте посмотрим, что находится под этой крышкой.
Мориск опустил блюдо на боковой столик и снял крышку. С жаркого из голубей поднялся ароматный пар. Тут служанка принесла тарелки, а юноша — корзину с бутылками.
Колон пододвинул стул, с улыбкой приглашая Ла Хитанилью садиться.
— Вы заставляете нас стоять, — мягко укорил он девушку.
Их взгляды встретились, и ее гордость чуть смягчилась от искреннего восхищения, которое она увидела в глазах Колона. И Ла Хитанилья поблагодарила его за внимание к ней.
— Для меня это большая честь, — пробормотал Колон.
— Сказал змей, предлагая Еве яблоко, — хохотнул Рокка. — Остерегайтесь его, сладкозвучная Ева. Скромники — самые большие соблазнители.
— Я это учту, — улыбнулась Ла Хитанилья.
Рокка перенес стул к столу и начал веселиться, рассказывая забавные, а зачастую скабрезные истории. Но ни в ком не нашел поддержки: Галлино просто не умел поддерживать светскую беседу, Беатрис сидела, иногда улыбаясь, но глаза ее затянула дымка, Колон, занятый мыслями о сидящей рядом красавице, пропускал слова Рокки мимо ушей.
Беатрис осушила свой стакан и поднялась.
— Я принесу гитару, чтобы расплатиться песней за столь щедрое угощение.
Когда она вышла за дверь, Рокка повернулся к Колону.
— Я сослужил себе плохую службу, пригласив вас сюда. Те надежды, что были у меня, рассеялись как дым. Девушка не смотрит ни на кого, кроме вас. Колон посмотрел ему прямо в глаза.
— Если у вас честные намерения, я сейчас же уйду.
— Честные! — Рокка рассмеялся, и Галлино тут же присоединился к нему. — Она же танцовщица!
Колон пожал плечами, не желая продолжать разговор.
— Наш добрый Рокка так привык к победам, — проскрипел Галлино, — что перестал верить в добродетель. Но я согласен с вами, синьор. Если он решится попытать счастья с этой девушкой, думаю, его тщеславию будет нанесен жестокий удар.
— Не хотите ли пари? — взвился Рокка.
— Постыдно, синьор, — одернул его Колон. — Разве можно на это спорить?
— Черт побери! Если вы настроены так серьезно, я оставляю вам поле боя, друг мой.
— Вы не так меня поняли... — начал Колон, но появление Ла Хитанильи прервало его объяснение.
Она спела две короткие любовные песенки, простенькие, но близкие сердцу андалузцев. Этим она окончательно покорила Колона.
При расставании, пока Рокка и Галлино рассчитывались с Загарте, он наклонился к Беатрис и прошептал: «Могу я прийти снова, чтобы услышать, как вы поете, увидеть, как вы танцуете?»
Ла Хитанилья склонила голову над гитарой, лежавшей у нее на коленях.
— Вам не требуется моего разрешения. Загарте примет вас с распростертыми объятиями.
— А вы — нет?
Беатрис подняла голову, их взгляды встретились, и. в глазах девушки Колон снова заметил поволоку. Затем она опять склонилась к гитаре.
— Какое это имеет значение?
— Я не приду, если вы не будете мне рады.
— Вы так настойчивы, — Беатрис вздохнула. — Но, верно, такой уж у вас характер, не так ли? — И прежде, чем он ответил, добавила: — Я буду рада вашему приходу. Да. Почему бы и нет?
Глава 13. В сети
На улице Рокка не смог сдержать распиравшего его раздражения.
— Я говорю одно, ты — другое! К чему этот разнобой?
— Потому что я хочу, чтобы она сама выбрала именно тот путь, который считает кратчайшим. Тише едешь — дальше будешь.
Колон едва дождался следующего дня, чтобы вновь прийти к Загарте. Он снял тот же кабинет, теперь уже только для себя, и просидел у окна весь спектакль, следя за каждым движением Ла Хитанильи.
Девушка приняла приглашение, переданное ей через Загарте, пришла и смутилась, увидев, что Колон один. Она подалась назад, но все-таки уступила его настойчивым призывам отужинать вместе.
Днем позже и еще через день он вновь приходил к Загарте, и Беатрис каждый раз приходила к нему на ужин. Отношения их становились все более близкими, но не выходили за рамки, преступить которые он, похоже, не решался.
Колон лез из кожи вон, чтобы развлечь Беатрис, она же выжимала из себя смех, хотя более всего ей хотелось плакать.
И Колон не мог это не почувствовать.
— Если я правильно понимаю, госпожа моя, жизнь жестоко обошлась с вами? — спросил он в один из вечеров.
— А разве жизнь к кому-то бывает добра? — уклонилась она от ответа. — Но что это мы все обо мне да обо мне... — девушка попыталась перевести разговор на другую тему.
Колон, однако, стоял на своем.
— Что же, у вас нет родственников?
— Есть. Два брата. Оба они уехали из Испании. Бродят где-то по свету. А теперь расскажите о себе.
— Обязанность хозяина — развлекать гостя. А в моей жизни нет ничего занимательного.
— Нет занимательного? Ведь вы же при дворе.
— Да, но не придворный. Я лишь проситель. Терпеливый проситель.
— А о чем же вы просите?
— Для их величеств моя просьба — пустяк. Столь ничтожная просьба, что они постоянно забывают о ней.
Речь идет о корабле, может, двух, на которых я собираюсь в неведомое. По профессии я — мореплаватель.
— Какая интересная профессия.
— Интересная, когда плаваешь. В гавани же я страдаю, сердце щемит от того, что впустую уходят месяцы и годы.
А обещания, которые мне дают, никогда не выполняются.
— Скажите мне, что за экспедицию вы готовите? Что вы хотите найти в нашем, как вы сказали, неведомом?
— Откуда мне знать, раз это неведомое?
Но отшутиться ему не удалось.
— Неведомое — всего лишь слово. Раз вы плывете туда, значит, на что-то надеетесь.
— Будем плыть на ощупь, как ходим в темноте.
— То есть вы выйдете в море без карты? — Глаза девушки широко раскрылись.
Ее изумление вызвало у Колона улыбку.
— О, карта есть. Если ее можно только назвать картой.
Что я могу вам сказать? Существует карта, нарисованная пером воображения. И водила его рука логики.
— Странная карта... Как портрет человека, которого художник в глаза не видел. И как бы мне хотелось взглянуть на нее!
Колон улыбнулся.
— На этой карте нет ни моря, ни суши. Лишь линии. Некоторые прямые, другие — изгибающиеся. Но хватит об этом! — Интонацией голоса, взмахом руки Колон показал, что эта тема закрыта. — Теперь вы знаете обо мне все, а я о вас — ничего. Почему вы плаваете под чужим флагом?
— Под чужим флагом? — Лицо Беатрис побледнело, голос дрогнул.
