— Так Серова еще в прошлом году организовала подсобные хозяйства при госпиталях. Раненые, кто уже подлечился так, что трудиться может, там у нее занимались, как доктора говорят, лечебной гимнастикой. Шутят они, но урожаи в этих хозяйствах раза в три выше, чем в колхозах.
— Это почему так?
— Там один немец заправляет, Августом зовут, он агроном… не университетский, а по жизни: у него своя ферма была в Германии, и он двадцать лет книжки умные читал чтобы и себя прокормить, и на продажу побольше вырастить с меньшими затратами. И он говорит, что колхозник на грядку овощную летом хорошо если один раз выходит, а надо раз шесть-семь. А у нас раненых-то много, и каждый выздороветь норовит, так что ту же картошку полить — так за сезон на каждый куст по трое мужиков получается. Не на куст, конечно, но на сотку точно, и поэтому он с этой сотки выкапывает по полтонны картошки. И он же предложил и рабочим выделить, причем сотки по две: если кто только на посадку и выкапывание на участок придти сможет, то и он мешков пять картошки себе накопает. А у кого детишки летом смогут картошку окучить пару раз и полить ее хотя бы раз в неделю, тот и двадцать пять мешков соберет.
— И зачем ему столько?
— Сам не съест, так в заготконтору сдаст или на рынке продаст. В любом случае и городу выгода, и району, и самому горожанину.
— Если он, конечно, землю вскопать и засадить успеет. Целину-то перекопать — труд немалый, и времени требует, и сил.
— Заводы обещают землю на участках тракторами вспахать, и несколько тракторов городу передать чтобы мы для служащих тоже пахоту провели. А засадить две сотки картошкой по вспаханному — это четыре сотни картофелин в ямки кинуть. Я прошлой весной на пионерском поле «коммунистическую» сотку засаживал, так минут пятнадцать потратил.
— Интересно… кто у тебя этим занимается? Или один крутишься? Я слышал, ты с мотоцикла не слезаешь.
— На мотоцикле я по колхозам мотаюсь. К наделам-то нужно хоть какие дороги проложить, вот и договариваюсь, чтобы колхозники лес с таких дорог вырубали. Ну и участки чтобы подчистили — а за это четверть леса они себе забирают.
— Подсудное ведь дело, не боишься?
— Закон не нарушаю! План по заготовке дров едва на треть выполнен — ну некому дрова рубить. Лесосеки райсовет распределяет, а с ним я все уже решил. Колхозники свои дрова сами вывезут, у них хоть лошади есть. А то, что району — тракторами вывезем.
— И откуда у тебя тракторов столько? У меня во Владимире завод пять тракторов собрал из привезенного из Ленинграда — и всё, теперь обещают к весне только потихоньку выпуск наладить. Да и керосина на них не напасешься. Признавайся, где керосин берешь?
— А у нас трактора на дровах как раз ездят. На инструментальном заводе их как придумали, так и делают по паре штук в сутки. Слабенькие, конечно, тракторишки, восемнадцать лошадок — но кушают даже не овес, а солому да опилки. Вот с маслом для них — это проблема. Но опять же, в лаборатории второго завода немец один обещает наладить выпуск масла из дров.
— А это как?
— Я не знаю, но Серова говорит, что это несложно. Правда ее теперь матерят не только на инструментальном, но и на экскаваторном: она им заказы на оборудование присылает, а отказать-то ей нельзя!
— Это да… познакомишь с ней?
— Конечно! Если застать ее где-то получится: она же на месте вообще не сидит. И ведь не угадаешь, куда она помчалась в этот раз!
— Ладно, в другой раз познакомишь. А я тебе такой вопрос задам: почему на втором заводе тракторов только по паре в день делают?
— А там на производстве всего человек пятьдесят работает, из которых больше двух десятков — немцы из пленных. Это вообще инициатива тамошних комсомольцев, но основная-то работа важнее!
— Людей можно и изыскать…
— Можно, хотя и непросто. Но с завода планы по оружию никто снимать не будет, и на трактора материалы переводить не позволит. Так что все, что сейчас делается — делается из металлолома. Товарищ Ильичев — это главный металлург завода — выстроил плавильную печь электрическую, там они и литейку поставили. Но электричества и так не хватает, литейку хорошо если раз в неделю запускают…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Значит так: ты на картошку кого-нибудь из помощников назначь, а мне к концу недели составь список всего, что второму заводу надо чтобы тракторов этих хотя бы по десятку в день начать выпускать.
— Нарком Устинов, боюсь, тебя не поймет.
— Немцы, я слышал, за заводским забором работают, так?
— Да, на сам завод их не пускают.
— А мы, постановлением обкома, это зазаборное производство оформим как филиал Владимирского тракторного. Я тебе постановление обкома завтра пришлю, но приступать к работе можешь прямо сейчас. Стране нужны трактора, а их сейчас, кроме этого завода, в стране никто не делает! Ладно, поеду я… а ты с народом поговори: может, сможете найти немного продуктов для Владимира? У меня же там каждый четвертый ФЗУшник с диагнозом «дистрофия»…
А у Тани — после того, как порученец Устинова вручил ей орден — появилось очень много неотложных дел, и в большинстве своем дела эти были не у Коврове. Хотя с орденом они вообще никак не были связаны: просто как раз где-то к ноябрю приехавший в Киев Бурденко выяснил у хирурга местного госпиталя, что тот — прошедший курс обучения у беловолосой девочки — за десять дней вылечил генерала Ватутина украденными у Тани (правда, при молчаливом согласии Шэд) «зельями». Девятого ноября Николай Нилович лично примчался к Тане с кучей интересных вопросов — и все как завертелось!
Настолько завертелось, что по поручению Бурденко Тане даже выделили персональный самолет. Старенький У-2, но в исполнении «лимузин». Правда, «лимузинность» самолета ограничивалась тем, что «ветер в морду не дул» — но с самолетом у девочки получалось быстро решать кучу очень важных проблем. Например, активно пинать стекольщиков в Гусе-Хрустальном, где по поручению Николая Ниловича делались специальные флаконы для «зелья». Или проводить «воспитательную работу» в Сталиногорске, где в лаборатории химзавода для нее делали полиэтилен (из которого уже в Коврове делались «брызгалки» и защитная оболочка флаконов).
На самом деле Таня самолетом почти не пользовалась: в Гусь она съездила всего один раз и директор завода был готов под расстрел пойти, но флаконы для нее поставить вовремя. Таня тогда к нему заехала (на своей машинке), выслушала грустный рассказ о том, как загружен завод другими военными заказами и поэтому какие-то пузырьки производить вообще не может и не будет, а потом тихим голосом сказала:
— Лично мне плевать на все ваши военные заказы. Мне нужны флаконы для лекарств, которые спасут тысячи жизней советских солдат. И если я их не получу… Товарищ Бурденко не просто так назначил меня главным врачом госпиталя. Он меня назначил потому, что я знаю про человеческий организм всё. И если я не получу в срок эти флаконы… — она подошла к директору и тихонько ткнула в него пальцем, а потом нежно погладила это место, — то я приду к вам ночью, еще раз ткну, и вы будете месяц умирать от такой боли, какую вы только что почувствовали. Причем никто, кроме меня, эту боль убрать не сможет. Мне повторить или вы уже все поняли?
Директор, с трудом пытаясь отдышаться, вытер покрывший его лицо холодный пот и молча кивнул — а теперь две девушки-летчицы два раза в неделю привозили оттуда флаконы в Ковров. А в Сталиногорске народ оказался сразу понятливым, да и технология получения полиэтилена без реакторов с высоким давлением их заинтересовала, так что оттуда поставки шли относительно стабильно по железной дороге. И самолет туда летал лишь когда железная дорога груз вовремя не могла доставить из-за безумной перегрузки — но это случалось редко и, конечно, без участия Тани.
Зато время от времени девочка была вынуждена посещать места, куда более отдаленные: весь о том, что «в Коврове люди не болеют», разнеслась довольно широко, и Таня иногда помогала решать вовсе не связанные со здравоохранением задачи…
