Я посмотрел на него. В какой раз!
Каждый уазец был великаном, разумеется духовным, интеллектуальным великаном, физически мало отличавшимся от земного человека. Аоэо был такого же роста, как я, и, когда я разговаривал с ним, мне не нужно было задирать голову и смотреть снизу вверх, наши лица были на одном уровне. А наши мысли? Сомневаюсь, что они тоже были «одного роста».
Вероятно, Аоэо чувствовал себя, беседуя со мной, как чувствовал бы себя знаменитый создатель «Феноменологии духа», разговаривающий с обыкновенным смертным. Я не зря назвал гениального создателя «Феноменологии духа». Он был чем-то похож на молодого Гегеля, мой новый друг. Говоря о вещах, он как бы заставлял говорить за себя сами вещи, проникая мыслью сквозь оболочку явления в самую сущность.
Он многое уже знал о Земле, об истории человеческой культуры, но интересовал его не Гегель, а другой, не менее замечательный человек..
— Что вы знаете о Дарвине? — спросил меня однажды Аоэо.
— О Дарвине?
Мне всегда казалось, что я много знаю о создателе эволюционного учения, ведь я читал его труды, но из разговора с Аоэо выяснилось, как я мало знаю. Ведь, в сущности, я не мог удовлетворительно ответить ни на один вопрос моего нового друга.
Аоэо был по специальности биолог, прошло уже больше ста лет, как он стал заниматься проблемами эволюции. Но сто лет — это пустяк: на Уазе были ученые, которые изучали эволюцию в продолжение многих столетий.
Я подумал: «Если бы великий Дарвин имел возможность изучать природу в течение ста лет, сколько бы он сделал!» Как коротка человеческая жизнь! И все-таки, живя так недолго, человек сумел заглянуть в глубину тысячелетий и узнать историю своей планеты.
— Как происходила эволюция на вашей планете? — спросил я Аоэо. — Как возник уазец?
— Наша эволюция очень похожа на вашу. Так же как и на Земле, на Уазе поднялись в воздух птицы и, казалось, обрели свободу, а млекопитающие, подчиняясь необходимости, остались ходить внизу. Но быстро эволюционировать продолжали не птицы, а все-таки млекопитающие.
— Почему?
— Потому что, обретя крылья, птицы тем самым лишили себя возможности усовершенствовать свои передние конечности и превратить их в руки. Дарвин… Его необыкновенная наблюдательность помогла всем людям заметить в природе самое главное — процесс, историю, движение.
Мы разговаривали с Аоэо не только о серьезных вещах, нередко мой друг шутил, смеялся, так же как и я. Он все же был юношей, хотя и прожил пятьсот двадцать два года. Мудрость и многоопытность совместились в нем с юношеской живостью и любознательностью. Он был прекрасным пловцом и мечтал поплавать в земных морях, озерах и реках. Пока только мечтал, ведь на Земле пребывал не он сам, а только его изображение и, конечно, его интеллект, но физическая его сущность все же пока пребывала за пределами солнечной системы.
Я не мог ни обнять его, ни даже пожать его руку. Мы пребывали рядом и одновременно очень далеко друг от друга.
Аоэо угадал мою мысль, мое ощущение парадоксальности наших встреч.
— Уазский ум, — сказал он, — долгое время был эвклидовым умом, и только с тех пор, когда уазец победил старость, его ум перестал быть эвклидовым, трехмерным. Перед нами открылось пространство Лобачевского как реальность, как быт. Изменились все масштабы.
— Я не совсем понимаю, о чем вы сейчас говорите.
— Это нужно не понимать, а чувствовать. И скоро вы это почувствуете, мой земной друг. Хотите, чтобы ваша юность продолжалась несколько столетий? Мы научим вас, как бороться со старостью. Хотите, Микеланджело?
Я не знал, что ответить.
— Почему вы молчите?
— Хочу, — ответил я тихо.
И мне стало страшно, словно я, дав согласие, этим самым уже сразу превратился в существо, попавшее в мир с изменившимися масштабами.
Вскоре мне и всем моим современникам действительно удалось попасть в мир других масштабов и победить старость, но об этом, если мне удается, я расскажу уже в другой книге.
Этот же мой рассказ подходит к концу, но его конец можно считать только началом тех грандиозных событий в истории Земли и земного человечества, чьим свидетелем и участником я был.
36
— Микеланджело!
Меня кто-то окликнул. Я оглянулся и не поверил своим глазам. Передо мной стояла Таня. Нет, на этот раз она окликнула меня не с экрана приближателя. Она пребывала здесь, на аллее большого институтского сада.
— Марс стал ближе к Земле, — спросил я, — или Земля приблизилась к Марсу?
— Ни то и ни другое, — ответила она. — Мир остался на месте, и Земля тоже. Изменила в эвклидовом пространстве свое положение только я. И на этот раз оказалась в одной точке с тобой, Мика.
— Надолго?
— Смотря по обстоятельствам. Но этот день, если ты хочешь и можешь, проведем вместе.
— Только день? Я хотел бы провести вместе с тобой целую жизнь.
— Какую жизнь? Земную, обыкновенную, или целое тысячелетие?
— О тысячелетии еще говорить рано. Вот когда уазцы откроют нам свой секрет…
— Не говори мне про уазцев. Я везде только и слышу о них.
— И ты тоже находишь, что им чего-то не хватает?
— Наоборот, я нахожу, что в них всего с переизбытком. Но на Землю я прибыла не для того, чтобы повидаться с ними, а с тобой.
— И надолго?
— Ты уже задавал мне этот вопрос. На целый месяц.
— А потом?
— А потом я должна буду улететь к себе на Марс. На Землю я вернусь, когда мы создадим на Марсе атмосферу и биосферу. После того как нам своими советами стали помогать уазцы, дело стало подвигаться быстро. У уазцев большой опыт.
— Ты же не хотела говорить об уазцах?
— Не хотела. Ну и что?
— Ничего.
Мы разговаривали с Таней, как на тропе в окрестностях Лесного Эха. Как будто мы с ней никогда не расставались. И я боялся, что ей надоест разговор и она скроется среди деревьев.
Я дотронулся рукой до ее плеча. Она была здесь, со мной. Абсолютно здесь, действительно рядом. Она сама, а не ее изображение на экране приближателя. И я был счастлив и хотел, чтобы это мгновение длилось и длилось, длилось бесконечно.
Мы были вместе. И то я что-то рассказывал ей о Земле и о Уазе, то она рассказывала мне о Марсе и о себе.
— Трудное имя у твоего нового друга, — сказала она. — Аоэо… А как он выглядит? Опиши.
Я попытался описать внешность Аоэо, но у меня ничего не получилось. Почему? Может быть, потому что я не был художником и живописцем. Аоэо, как и его однопланетцы и спутники, выглядел красочно, Ярко, живописно. Но эти сухие, банальные, невыразительные слова не в состоянии передать то чувство, которое испытывал я, когда беседовал со своим новым другом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
