— Достаточно ли низко я кланяюсь?
— Слишком низко!
Жак Шазо репетирует со мной «реверанс перед королевой». Этому научиться гораздо труднее, чем танцевать вальс.
— Надень свое платье…
— Оно еще не готово!
— Надень любое другое! Очень важно, чтоб ты училась делать реверанс в длинном платье. Это избавит тебя от резких движений.
Одно дело репетировать реверанс в своей гостиной, и совсем другое — выполнять его в присутствии королевы. Я отлично понимаю, что она такой же человек, как все, как я… но, что ни говори, ее присутствие меня подавляет.
Стоя за кулисами, я вижу, как она усаживается в королевской ложе, напоминающей корзину цветов: ложа увита ими снизу доверху На голове у королевы сверкает диадема, на шее у нее — великолепное ожерелье. И тут я внезапно вспоминаю о гадалке, у которой я была с подружками на другом берегу Роны; она в тот день сказала мне: «Ты повидаешь на своем веку королей и королев.» Я приняла ее за сумасшедшую. Но, оказывается, ясновидящие существуют.
— Присядь-ка, — говорит Джонни, — тебе еще не скоро выступать.
— Я не решаюсь. Боюсь помять платье.
Знает ли она, что я родилась в бедной семье? Наверняка знает. Кстати, среди выступающих сегодня артистов многие выросли в бедных семействах: Том Джонс — сын шахтера, а Боб Хоуп перепробовал множество профессий, прежде чем начал сниматься в Голливуде.
— О чем он говорит?
— Говорит, чтобы ты не боялась. Королева — прелестная женщина.
— Я не боюсь петь в ее присутствии. Напротив. Вы ведь хорошо знаете, Джонни, что всякая премьера меня воодушевляет. А особенно такая!. Меня тревожит, как получится реверанс.
— Тут уж ничего не поделаешь. Ведь не можешь ты взять и пожать королеве руку!
— А если она мне ее сама протянет?
— Лесли уже говорил тебе: бережно возьмешь ее руку и сделаешь реверанс.
— Уж лучше бы она мне руки не протягивала! Одновременно сделать и то, и другое слишком трудно!. Вы будете сидеть в зале?
— Что ты, Мирей, как я могу! Ты совсем не разбираешься в обстановке! В зале будут только особо приглашенные.
— А Лесли Грейд попал в их число?
— Он примостится где-нибудь в уголке.
По крайней мере, хотя бы он сумеет сказать мне, как я выступила. Моя очередь выходить на сцену.
Публика в зале «будто неживая», как говорят артисты. Никто не шевелится. Плотной пеленой нависла тишина. Вперед!
Самое трудное — то, что я не знаю, на кого смотреть. На нее?. На это я не решаюсь, хотя ведь пою именно для нее. Я наугад выбираю какую-то даму в голубом платье (чье лицо я не различаю), представляю себе, будто на ее месте сидит тетя Ирен, которой я и дарю свою песню. Надо сказать, что при свете прожекторов я вообще смутно различаю лица сидящих в зале, так что никого узнать не могу. Публика для меня сливается в некое чудище со множеством глаз. И всякий раз оно иное. Поначалу это занятно. Даже чарует. И вместе с тем страшит. Порой мне кажется, что в эти минуты мы ощущаем себя как тореадор перед быком. Для тех, кто выходит на арену, это — «минута откровения». Для нас — тоже.
Любви нет в сердце моем,
Но вальс так дивно звучит,
Что мы, танцуя, поем:
Ля, ля-ля, ля-ля.
Так заканчивается моя вторая песня, и я ухожу за кулисы. И почти тотчас возвращаюсь на сцену. Теперь предстоит самое трудное — реверанс.
— Когда королева бурно аплодирует, все в порядке! — говорит мне Боб Хоуп.
Я с ним согласна. Публика в зале смотрит на королеву, следует ее примеру и тоже бурно аплодирует.
Когда я возвращаюсь за кулисы, то вижу, что тетя Ирен плачет. Джонни не плачет никогда, но я знаю: когда он сильно взволнован, то морщит нос, чтобы сдержать слезинку. Теперь уже ни он, ни она не увидят того, что вскоре произойдет. Одних только артистов представляют королеве, они стоят, как бравые солдаты в строю, а она обходит их с любезной улыбкой и говорит каждому несколько приветливых слов. В ответ нужно снова сделать реверанс. Но теперь это уже не так страшно, ведь первый реверанс сошел удачно. Меня гораздо больше беспокоит, что именно она мне скажет. А главное — пойму ли я ее.
Она приближается. Вблизи она гораздо миловиднее, чем издали. И меньше ростом, чем я думала. А улыбка у нее совсем не высокомерная. Она улыбается как зрительница, которая хорошо провела вечер и не жалеет, что потратилась на билет! Она смотрит мне прямо в лицо. Глядя на ее точеный нос и красиво очерченный рот, я понимаю, что она привыкла к тонким духам и к изысканным блюдам. Она окончательно покоряет меня, когда обращается ко мне по-французски! После обычных комплиментов, она говорит:
— Прекрасное выступление… Давно ли вы начали петь?
— С самого раннего детства! (Я забываю прибавить «Ваше величество»!)
— Надеюсь, вы еще долго будете радовать людей своим пением и непременно опять приедете в Лондон!
Когда королева в сопровождении свиты удаляется, первым меня крепко обнимает лорд Делфонд:
— Да, вы непременно приедете! Мой брат все устроит!
Он говорит о Лесли Грейде. А Лесли тут как тут. Дрожа от нетерпения, он посвящает меня в свои уже созревшие планы:
— Мы несколько раз покажем по телевидению «Шоу Мирей Матье», — говорит он.
На следующий день Джонни не приходится даже разворачивать «Таймс», чтобы узнать, что думает о моем выступлении эта весьма солидная газета: ни Боб Хоуп, ни Том Джонс не сфотографированы рядом с королевой, такой чести удостоилась только я, и снимок — редкий случай в практике этого издания — помещен на первой полосе. Впервые так отметила мой успех парижская газета «Франс-суар», но там подобным вещам не удивляются. Теперь «Франс-суар» написала, что я «выиграла свою битву за Англию».
Джонни долго смотрит на первую полосу «Тайме», будто не веря собственным глазам.
— Чудеса, да и только!… - произносит он. Я смеюсь. Никогда еще не видела его таким.
— Чудо, говорю я тебе. Ты даже не представляешь себе, что означает твой успех. Победить Лондон — это победить также Канаду и Америку.
— Знаю. Это мне уже объясняли.
— Но я не думал, что тебе это удастся.
Несколько дней спустя в Париж прибывает из Москвы Ансамбль песни и пляски Советской Армии; он будет выступать во Дворце спорта. И в день премьеры я — в некотором роде участница культурных обменов между нашими двумя странами — неожиданно для публики выступлю вместе с хором этого ансамбля как солистка с песней «Товарищи, когда придет рассвет?». У этой песни целая история.
В издательстве Робера Лаффона вышла в свет книга об Октябрьской революции. Ее автор — Жан-Поль Оливье, а предисловие к ней написал его друг Гастон Бонэр. Красивое имя. И оно мне хорошо знакомо! Я чуть ли не каждый день сталкиваюсь с ним: Джонни, который знает, как я люблю историю, подарил мне в прошлом году книгу Бонэра «Кто разбил вазу в Суассоне?». До чего она мне нравится! Я полюбила ее, как только взяла в руки и увидела обложку (на ней изображена трехцветная карта Франции, которую школьник, совсем малыш, несет на плече, — сердце какого патриота останется к этому равнодушным!); а затем книга стала мне близким другом. Я могу открыть ее на любой странице и всегда обнаружу для себя что-нибудь интересное: стихотворение или написанный прозой отрывок, принадлежащий перу великого писателя. Этот сборник — настоящее сокровище для меня, которая так мало знает. Он как бы распахивает передо мной двери в незнакомый мир, а если порой я наталкиваюсь на то, что мне уже известно, то испытываю радость узнавания.
Наш Гастон Бонэр, который любит на досуге сочинять песни, написав предисловие к книге Оливье, почувствовал, что тема захватила его. «Какую прекрасную песню можно было написать на этот сюжет!» — подумал он. А потом возникла цепочка: издатель книги Робер Лаффон поддержал эту идею, заинтересовался этой мыслью и Эдди Барклей, он сказал, что запишет песню на пластинку; посоветовались также и с Джонни. Мориа в свою очередь вдохновился и написал музыку на слова Гастона Бонэра; была покорена песней и я.
Так вот и родилась эта песня. Но если бы мне сказали, что я буду исполнять ее на сцене Дворца спорта в окружении двухсот бравых молодцов в мундирах воинов Красной Армии, которые славятся своими прекрасными голосами… я бы, наверное, испугалась больше, чем перед «Королевским представлением»!
Слушать певцов этого ансамбля — одно удовольствие. Их мастерство таково, что они играючи справляются с любыми трудностями и легко переходят от песни «Время ландышей» к арии из «Фауста». Их танцоры также изумительны. Артисты ансамбля доносят до нас красочную природу России и черты ее народа: мы слышим, как ветер свистит над степью, как в березовой роще звучит балалайка, видим, как под тенью ели девушка ждет своего милого, ощущаем суровую красоту пейзажа и человеческой души; перед нашим мысленным взором предстают разнообразные картины, хотя на сцене перед нами — только люди в мундирах на фоне серого полотнища. И тут, к удивлению публики, на сцене появляюсь я — крошечная, в туфельках 33-го размера — и начинаю петь, а хор, каждый участник которого смело мог бы стать солистом, подхватывает песню.
