— И что это для нас означает, камрад Мигель? Поставки перережут совершенно? Котелок захлопнется и нас просто размажут, постепенно истощив силы сопротивляться, я правильно думку мыслю?
— Один из возможных вариантов развития событий. Поэтому вам надо быть готовым повторить свой поход.
— Какой такой поход? Это к Царицыну? Дык тута будет не восемьсот верст пути, а куда как больше? Или я ошибаюсь?
— Ошибаешься, там пройти, если считать по прямой, до Лейпцига не больше пятисот верст, но ты же по прямой не пойдешь, так что еще сотни две накинуть надо будет, как минимум. В общем, даже чуть покороче твоего похода на Царицын окажется.
— Ага, а коли что измениться, то и к Берлину топать придётся? Дотопаем, нам не привыкать. Только надо понимать, сколько у меня штыков будет под рукой. Есть данные?
— С данными плохо. Я знаю только примерные цифры. Там нет центрального командования, каждый комбриг сам за себя, да еще и Юнгер тянет одеяло, так что хаос там порядочный.
— Хм… Да… Значит так. Моя задача. Прибыть. Сформировать армию. Ударить на Мюнхен, а как кислород перекроют рвать когти на Лейпциг? Я правильно понимаю?
— Если коротко, то да. Только это будет намного более сложный поход: местное население явно настроено большей частью враждебно. Это понимать надо!
— А чего тута понимать? Пройдём! Впервой, что ли? Надо, значит пройдём!
Вот на такой ноте мы закончили разговор. Я остаток дня провёл с Линой, которая должна была вроде бы обижаться, что я уделяю ей не так много внимания, как она заслуживает, но нет… Ни слова упрека. Она понимала, что я занимаюсь важной работой. И со временем откровенно плохо.
А вот на следующий день моё настроение испортилось. Дело в том, что начальником штаба в 8-ю армию к Жлобе назначили оберста Неймара, точнее, Кулика[3]. Как мне показалось, Тельман просто постарался отделаться от бестолкового военспеца, который за короткое время стал его головной болью. Единственным плюсом будущего разжалованного маршала был его опыт действий в Гражданскую войну, он ведь работал как раз с полевыми командирами, вышел из когорты соратников Ворошилова. Значит, понимал, как командовать анархистской массой вооруженного до зубов народа. Но вот с точки зрения того, как он умеет вести штабную работу — с этим вопросом у меня сомнений не возникало. Это направление камрад Неймар точно завалит.
[1] Конфликт между Сталиным и Троцким был откровенно жестким. Сталин не доверял военспецам, которых Троцкий назначил командовать Южным фронтом и отказался подчиняться распоряжением Реввоенсовета республики. В тоже время Троцкий в весьма грубой форме требовал неукоснительного выполнения своих приказов, не учитывая местные условия и обстоятельства, например, что в тех условиях, доверие полевых командиров имело решающее значение в проведении боевых операций. Сталин считал, что Ворошилов лучше сумеет справиться с положением под Царицыным, хотя и видел недостатки того как военачальника. Конфликт удалось погасить совместными усилиями Свердлова и Ленина. Но, не смотря на успех 2-й обороны Царицына, Сталин был с фронта отозван.
[2] Это произошло в станице Пашковской.
[3] Григорий Иванович Кулик вышел из крестьянской семьи. Образование — четыре класса. С юности участвовал в антиправительственной деятельности. В Империалистическую служил в артиллерии, проявил себя храбрым воином, награждён Георгиевским крестом. Сразу же поддержал революцию. С фронта дезертировал, организовал отряд красногвардейцев, воевал против белых, примкнул к армии Ворошилова, участвовал в обороне Царицына, где познакомился со Сталиным. Позже был начальником артиллерии у Буденного. В последнее время командовал корпусом, был отозван и командирован в Германию. В РИ проявил себя весьма неоднозначно: будучи начальником ГАУ внёс в его работу хаос, сделал много полезного, но и вреда нанёс немало. Во время Великой Отечественной войны проявил себя не лучшим образом. Много пил. Провалил важные поручения. Лишен званий и наград, расстрелян в 1950 году. Говорили, что за слишком длинный язык.
Глава семнадцатая
Ищите женщину
Глава семнадцатая
Ищите женщину
Рим
11–13 апреля 1934 года
29 марта 1934 года я получил приказ на проведение завершающей фазы операции «Остановка[1]». К этому времени Лина уже поправилась, во всяком случае, достаточно для того, чтобы поехать со мной в Италию. А мне там нужно было ее обаяние не меньше, чем мои мозги. В Италии мне надо было встретится с одним фашистом… Ладно, расскажу всё по порядку. Эта операция начала разрабатываться в ведомстве Артузова еще в первые месяцы моего попаданчества, когда в одной из записок Сталину была обоснована важность создания оружия сдерживания на атомной энергии. Одной из ключевых фигур, после опытов которого и возникла теоретически идея создания подобного оружия, оказался выдающийся физик Энрико Ферми. Энрико был человеком весьма прогрессивных взглядов, к расовой теории не относился никаким макаром, но политическая жизнь в Италии при Муссолини была весьма жестко обусловлена определенными политическими позициями, которые любой ученый должен был обозначить практически в обязательном порядке. В двадцать девятом году Ферми (как и многие другие итальянские ученые) стал членом фашистской партии. К этому времени ученый уже был женат (это произошло в двадцать восьмом) на своей студентке Лауре Капон.
(Семья Ферми по приезду в США — 1939 год)
Лаура происходила из довольно богатой и известной еврейской семьи, брак получился более чем удачным — у них в тридцать первом родилась дочка, Нелла. В тридцать первом, когда я еще не появился в Кольцове, Энрико был избран член-корреспондентом Академии наук СССР. А вот я постарался и сумел добиться того, чтобы в тридцать третьем Ферми приехал в СССР и провел ряд лекций перед учеными и студентами ведущих университетов Советского Союза. Принимали его очень тепло, в традициях русского гостеприимства, тогда я мельком и познакомился с ним и Лаурой, которая сопровождала мужа в этой поездке. Мимолетное знакомство, но это тоже может оказаться весьма и весьма важным моментом в будущем. Теперь пришла пора его реализовывать.
В тридцать третьем году итальянский физик сосредоточился на проблемах ядерной физики. Он стал разрабатывать свою теорию взаимодействия элементарных частиц. И вот тут до его знаменитого эксперимента, открывшего возможность создания атомной бомбы, оставалось всего ничего. Первые опыты, давшие серьезные результаты и заставившие Энрико Ферми продвигаться вперед относились к началу тридцать четвертого года. Необходимо было срочным образом действовать. Надо сказать, что в итальянской прессе начала тридцатых годов в МОЕЙ реальности не было большой антисемитской истерии. Положение евреев в фашистском государстве Муссолини долгое время было относительно безопасным (особенно, по сравнению с Германией после прихода Гитлера к власти). Но именно принятие ряда антисемитских законов правительством Муссолини и привело к тому, что Ферми покинул родину и переехал в США. Но сейчас обстановка стала накаляться заранее. И причиной этому стал некий Альфред Эрнст Розенберг. Этот потомок немецко-французского союза[2] был основным идеологом национал-социализма, и стал в конце тридцать третьего года специальным представителем Геринга (нового лидера НСДАП) в Италии. Надо сказать, что выбор этого «посла» оказался более чем удачным. Розенберг сумел очаровать Муссолини, его аргументы стали влиять на лидера итальянских фашистов, бредившего о восстановлении величия Рима весьма и весьма серьезным образом. Уже в тридцать третьем в газетах фашисткой партии стало появляться всё больше и больше нападок на евреев. Появились и призывы конфисковать у них «незаконно нажитое путем грабежа и ростовщичества имущество и капиталы». А в контролируемом чернорубашечниками парламенте начали обсуждать законы, ущемляющие права евреев. Широкое распространение получили фальшивки типа «протоколов сионистских мудрецов» и прочей лабуды, но уже вышедшей из-под крыла новых немецких идеологов.
