– Хихикай, хихикай. Вот только поосторожнее будь с этим мачо. Гад он.
– То есть? Все-таки обидел?
– Нет, не обидел. Я же говорю – объяснить не могу, я просто чувствую в нем какую-то гниль внутри…
– Само собой, не зря ведь воняет, – ну да, юмор так себе, но надо ведь как-то помрачневшую толстушку отвлечь.
А то как-то странно она себя ведет сегодня.
– Да я не о том! – тяжело вздохнула Даша. – Понимаешь, он по-человечески гнилой! И не спрашивай, откуда я знаю, просто чувствую это. И с каждым днем он мне все гаже кажется. Прям передергивает всю, когда он руки распускает. А почему – не знаю.
– Ну и не пытайся разобраться. Есть такая штука – интуиция. Вот она у тебя, скорее всего, очень развита. Прислушивайся к ней почаще, не пытаясь разобраться, почему хочешь поступить именно так, а не иначе. Поступай, и все у тебя будет хорошо. Неприятен тебе Алексей Федорович – в следующий раз по шаловливым ручонкам врежь от души!
– Уже, – шмыгнула носом женщина.
– Что – уже?
– А он прошлым вечером меня у моей комнаты поджидал, и как только я дверь отперла, из-за спины ка-а-ак выскочит, и ну меня за грудь лапать и губы свои мокрые ко мне тянет. Я че-то так разозлилась, что в ухо ему с размаху и заехала. Он – кувырк на пол, шипит, ругается, а я быстренько в комнату и заперлась изнутри.
– Ай молодца! – восхитилась Лана.
– Ну да, наверное. Но ты бы слышала, как он проклинал меня, как ругался! Знаешь, наши мужики тоже ругаются, я же говорила – чуть что, матом кроют. Но у них это как-то по-простому, без настоящей злости. А тут – прямо ядом капал. И так злобно, с такой ненавистью! Вроде и матом не кроет, а душу словно смолой залил. Я потом полночи заснуть не могла. Но зато утром порадовалась – у него теперь не ухо, а красный пельмень, распухший такой! Еще краше стал наш Алексей Федорович!
– Я же говорю – молодец ты, Дашута! Ну все, – Лана допила чай и поднялась из-за стола, – вот я и подкрепилась. Теперь и на лыжах веселее бежать будет. Спасибо, что не стала убирать мой стол, дождалась сплюшу.
– Не за что! – улыбнулась официантка, тоже поднимаясь. – А куда это ты бежать собралась на лыжах? Далеко?
– Нет, сегодня далеко не пойду, заблудиться боюсь. Я пока вокруг покатаюсь, места разведаю. Может, горку какую найду.
– Если с горки покататься хочешь – в нашу деревню поезжай. Далековато, правда, километров пять, если напрямки через лес, но зато горка – Паршивель отдыхает!
– Куршевель, Даша, Куршевель!
– А мне так больше нравится. И я правду говорю, к нам даже из ближайшего райцентра люди приезжают, когда погода хорошая. На лыжах, на санках, ребятня – на ледянках…
– На ледянках? – оживилась Лана. – Ой, хочу на ледянке покататься! Как в детстве! Только где ее взять?
– А у моего Вовки и возьмешь, – улыбнулась Даша.
– А кто это – Вовка?
– Сынок мой, ему уже десять. Хороший мальчик растет, помощник! Единственный мужичок в нашей хате, – погрустнела женщина. – Отец его, мой муж, прошлой зимой без вести пропал.
– Как это?
– В Москву он поехал на заработки – у нас совсем с работой плохо, потому мужики и спиваются. А мой Костя мужик рукастый был, ему просто по хозяйству хлопотать – тоска заедала. Да и стыдно было, что баба его деньги приносит, а он дома сидит. Так ведь и не сидел же без дела, и скотина досмотрена, и еду приготовит, и с Вовкой уроки сделает, и мастерить сына учил… – Даша всхлипнула, глаза ее налились слезами, нос покраснел.
– Хороший какой муж у тебя, Дашута, – Лана ласково погладила женщину по плечу.
– Был хороший, да сплыл. Его приятель из соседнего села заманил в эту вашу Москву проклятущую! Мол, такие мужики толковые да рукастые на стройках там огроменные деньги получают! Ну, мой Костя и загорелся. А у меня душа не на месте была, отговаривала все, плакала даже! Не помогло, надоело, говорит, у тебя на шее сидеть, стыдно! Год назад, осенью, и уехал. Поначалу писал, что все хорошо, устроился на работу. Деньги присылал. На Новый год Вовке рюкзак в подарок почтой отправил, моднючий! А после Нового года все. Ни слуху ни духу. И приятель его тоже исчез. Я и в розыск подавала, и на передачу «Жди меня» писала – ничего.
– Ты не отчаивайся, – грустно улыбнулась Лана. – Я своего любимого вообще больше года мертвым считала, а он вернулся!
– А мой не мертвый! – выкрикнула Даша. – Живой он, паразит эдакий, просто возвращаться не хочет. Бросил нас, небось городскую кралю себе нашел!
– С чего вдруг такие выводы? К гадалке небось ходила?
– Ходила, ну и что? У нас бабка Степаниха есть, она ворожить умеет, к ней все бабы погадать бегают. Ну и я пошла, как только Костя пропал. Степаниха и сказала, что жив он. Только вроде как в плену, что ли. Я подумала, что его кавказцы на свои кирпичные заводы в рабство украли, и программу «Жди меня» как раз и просила Костю там поискать. Они ведь много мужиков оттуда вытащили.
– Ну вот, а ты говоришь – не хочет возвращаться!
– Не хочет! И ни в каком он не в рабстве! Соседка моя этим летом в Москву часто моталась, на улицах зеленушкой с огорода торговать, молочком, творожком. Полиция гоняла, конечно, но все равно с наваром возвращалась. Так вот она Костю моего самолично видела! Прошел, говорит, мимо вместе с парой мужиков каких-то, Люська его давай звать, на всю улицу, говорит, орала. Услышал, оглянулся, посмотрел на нее, как на чужую, и дальше пошел.
– А что же эта твоя Люська его не догнала, не спросила?
– Товар ей жалко было бросать, – процедила женщина. – Два литра молока и три пучка петрушки.
– Да уж…
– В общем, ни в каком он не в рабстве, одет хорошо, явно не голодает. Так Люська сказала. Правда, говорила, что лицо у него странное какое-то.
– В смысле?
– Будто неживое.
– Так, может, она действительно ошиблась?
– Нет, не ошиблась. У него на руке татуировка, на пальцах. «Даша»… – прерывистый всхлип. – Ладно, ты иди, катайся на своих лыжах. А если соберешься на горку, мне скажи. Я Вовке велю, чтобы тебе ледянку смастерил.
– Ой, я сегодня хотела бы!
– Нет, сегодня уже поздно. К обеду не успеешь вернуться. Да и на ледянку время надо.
– Тогда завтра, если погода такая же будет!
– Завтра так завтра. Я тебя пораньше разбужу. А Вовке вечером на мобильный позвоню насчет ледянки. Я специально мобильный телефон купила своим, чтобы завсегда на связи быть. А то ведь неделями здесь живу, а мама у меня болеет, суставы у нее. И вообще, Вовка парень шухерной… Ну вот, опять я тебя забалтываю! Беги, только не заблудись смотри!
– Постараюсь.
Глава 35
И даже хорошо, что она вышла сегодня на лыжную прогулку попозже. Все-таки обычная ходьба и бег на лыжах – две большие разницы.
Тем более когда бег, по сути, больше похож на разведку боем. Снег засыпал ровным слоем все, что мог. А мог он многое: и небольшие ямы, и корни, и валуны средней тяжести – с тяжеловесами он не справился, каменюки все-таки подставили лысины солнышку. И поваленные стволы тоже коварно притаились под ним. Под снегом.
Конечно, был вариант ехать вдоль дороги – ее почистили первым делом. Еще бы, ведь недобор постояльцев из-за метели более чем ощутимый, в столовой половина мест пустует!
Но Лане меньше всего хотелось тащиться вдоль дороги. Во-первых, вонь от автобусного дизеля после нескольких дней чистоты казалась девушке особенно тошнотворной. И висела эта вонь в воздухе как-то непривычно долго.
А во-вторых, вдоль дороги идти не так уж и сложно, и опасность получить в качестве попутчика надоедливого кавалера была довольно велика.
Тем более что кавалер уже ждал Лану, неуверенно ковыляя на лыжах вокруг домика, где выдавали напрокат всю амуницию для зимнего отдыха.
Ну как амуницию – довольно обшарпанные лыжи, мазь, ботинки. Нет, не горнолыжные, просто лыжные, черные такие, с разболтанными креплениями.
К счастью, ботинки тридцать пятого размера оказались почти новыми – судя по всему, дамы с такой маленькой ножкой в этом доме отдыха бывали не часто.
Лана в своем ярко-красном комбинезоне, купленном когда-то на альпийском горнолыжном курорте, белой шапочке и шарфике вообще смотрелась абсолютно инородным телом среди нескольких теток в вязаных теплых леггинсах и куртках на синтепоне, сшитых трудолюбивыми вьетнамцами. О дядьках можно было и не упоминать. По причине их отсутствия возле пункта проката. Приехавшие в этот дом отдыха дядьки явно предпочитали шашки и шахматы суете на лыжах.
Судя по недовольному выражению лица, старший научный сотрудник краеведческого музея тоже предпочел бы теплый холл главного корпуса, в котором проходили чемпионаты по самым трудным видам спорта, утомительному шорканию на этих дурацких плоских досках.
Но как только в поле обзора искусствоведа попало стройное и яркое инородное тело, Алексей Федорович просиял и, проскальзывая через шаг, заторопился к возившейся с креплениями девушке:
– Здравствуйте, Миланочка! Рад вас видеть! Вы чудесно выглядите, впрочем, как всегда! Позвольте, я вам помогу.
