Девлин свернул на подмеченную прежде еле видную извилистую тропинку, которая вела сквозь ежевику и кустарник в северо-восточную часть островка. Именно там, на небольшой полянке недалеко от края рва, он и нашел то, что осталось от древнего колодца.
Некогда аккуратно обложенный тесаным песчаником источник теперь напоминал грязную, впалую рану. Вывороченные из земли старые камни лежали вперемешку с мокрой глиной и побитой черепицей под искривленным боярышником, который простер над илистой ямой свои выбеленные ветки. На дереве трепетали десятки полосок рваной ткани.
От удивления Себастьян встал как вкопанный. Такие деревья называли тряпичными, а иногда – дьявольскими. Эти отголоски древних верований, происхождение которых затерялось в туманах веков, можно было увидеть в местах поклонения, куда со своими бедами – будь то болезнь, горе, невзгоды или безответная любовь – приходили просители, чтобы прошептать молитву и оставить в качестве подношения лоскуток, привязав его к ветке дерева. Люди верили, что как только ткань истлеет под ветром, солнцем и дождем, их молитвы будут услышаны, болезни излечатся, трудности разрешатся. Тряпичные деревья, как правило, находились вблизи священных колодцев или источников, поскольку считалось, что смачивание подношения святой водой усиливает действие чар.
Теперь виконт понимал, зачем Тесса Сойер лунной ночью отправилась на Кэмлит-Моут.
Глядя, как порывы сухого ветра треплют выцветшие полоски, Девлин поймал себя на мысли, сколько еще жителей деревни приходило к чудодейственному колодцу. Судя по ленточкам, немало.
Себастьян присел на корточки рядом с кучей грязных камней. Очевидно, осквернение произошло совсем недавно. Однако сложно было сказать, нашел ли сотворивший святотатство человек то, что искал.
Слабый звук заставил виконта повернуть голову. Его острый слух различил вдалеке стук копыт, стремительно нараставший. Было слышно, как невидимый всадник подъехал ближе, затем остановил лошадь. Над водой разнесся низкий мужской голос, задававший вопрос, затем звонкий ответ Тома.
Девлин остался на месте, предоставляя нынешнему владельцу Камелота прийти сюда самому.
ГЛАВА 28
Сэр Стэнли Уинтроп, одетый, словно процветающий сельский помещик, в бриджи из мягкой замши и хорошего кроя сюртук для верховой езды, остановился на краю поляны, держа в руке хлыст.
– Лорд Девлин. Что привело вас сюда?
Виконт поднялся на ноги.
– Вы не говорили мне, что на островке есть тряпичное дерево.
– Вероятно, не счел это существенным. Вы же не думаете, будто дерево может иметь какое-то отношение к смерти Габриель?
Повернувшись, Себастьян обежал глазами старый боярышник с привязанными к его веткам истрепанными, выцветшими лоскутками.
– Любопытное суеверие.
– По-вашему, это суеверие?
Девлин перевел взгляд на лицо банкира:
– А по-вашему, нет?
– Мне кажется, в мире существует много вещей, недоступных нашему разумению, и могущество человеческих чаяний – одна из них.
Себастьян кивнул на кучу покрытых грязью камней:
– Когда это случилось?
– Габриель обнаружила колодец в таком виде, когда приезжала сюда неделю назад. Существует предание, будто Джеффри де Мандевиль зарыл на его дне свои сокровища.
– Нет предположений, кто виновник разрушения?
– Боюсь, какой-то невежественный глупец, явно искавший золото.
– Золото барона де Мандевиля? Или Дика Терпина?
– О, так вы слышали истории и о Терпине? – Уинтроп устремил взгляд на илистое месиво, и виконт уловил в его глазах уже подмеченный однажды проблеск холодной ярости. – К сожалению, молва связывает с Кэмлит-Моут их обоих.
– А мисс Теннисон не говорила вм, кто, по ее мнению, разрушил колодец?
– Габриель намекнула, что у нее есть подозрения. Но когда я потребовал конкретизировать, сказала, что не располагает вескими доказательствами и поэтому не решается никого обвинять.
– Она не упоминала, что подозревает вашего десятника, Рори Форстера?
– Рори? Нет, не упоминала. Очень огорчительно.
Девлин всмотрелся в лицо собеседника. Но сэр Стэнли уже овладел своими эмоциями – его черты были спокойны и непроницаемы.
– Почему вы не сообщили мне, что мисс Теннисон возвращалась на Кэмлит-Моут вечером накануне своей гибели? И что вы тоже присутствовали здесь в то время?
Уинтроп помолчал, словно испытывая искушение отпереться, затем поджал губы и повел плечами:
– Насколько я понимаю, если вам известно, что мы посещали островок, то известно, и с какой целью?
– Я слышал, вы интересуетесь друидизмом. И в прошлую субботу явились сюда в белом одеянии, чтобы провести какой-то языческий ритуал в честь празднования Ламмас. Это правда?
В глазах собеседника блеснул веселый огонек.
– И как вы себе это представляете, лорд Девлин? Будто Габриель случайно застигла меня, а я настолько страшился разоблачения, что убил ее, лишь бы заставить замолчать?
– Подобное предположение высказывалось.
– Правда? И кем же?
– Вы же знаете, я не отвечу.
– Да, думаю, не ответите.
– Так вы действительно последователь друидов?
– Вас шокирует, что меня может привлекать учение древних времен?
– Отнюдь.
Банкир удивленно поднял бровь:
– Тогда, позвольте заметить, вы неординарный человек.
– А мисс Теннисон разделяла ваш интерес к религии предков?
– Да, интерес разделяла. Хотя нельзя сказать, что разделяла также и веру.
– А вы веруете?
Светло-серые глаза снова весело блеснули.
– Я верю, что к мудрости и познанию ведет множество дорог. Большинство людей довольствуются тем, что ищут ответы на жизненные вопросы в непререкаемых догмах и подчиненности упорядоченной религии. Они находят утешение, получая указания, во что нужно веровать и как поклоняться.
– А вы?
– Я? Я нахожу покой и ощущение смысла в древних местах, подобных этому, – сэр Стэнли широко раскинул руки, вознося ладони к небу, – среди деревьев, воды и воздуха. Возможно, истинные духовные представления наших предков утрачены, но суть их мудрости по-прежнему здесь – если прислушаться к шепоту ветра и открыть свое сердце единению с природой и всеми ее творениями.
– Леди Уинтроп знает о ваших убеждениях?
Руки собеседника опустились.
– Ей известно о моем интересе.
Что, как отметил ранее сам Уинтроп, было вовсе не одно и то же.
– У меня сложилось впечатление, что религиозные воззрения вашей супруги довольно… ортодоксальные. – «И закоснелые», – мысленно добавил Девлин.
– Каждый из нас волен следовать собственным путем.
Себастьян пытливо всмотрелся в суровые черты собеседника, четкую линию сильного подбородка, подстриженные по последней моде светлые, благородно седеющие волосы. Было трудно – если вообще возможно – совместить речи о духовности и гармонии с тем, что виконту было известно о жестком дельце, сколотившем состояние на финансировании войны и беспощадно сметавшем всех, кто вставал на его пути.
Словно почувствовав сомнения виконта, сэр Стэнли обронил:
– Конечно, вы настроены скептически.
– Вы меня упрекаете?
– Да нет. Ни для кого не секрет, что моя жизнь прошла в погоне за деньгами и властью. Однако люди могут меняться.
– Могут. Хотя крайне редко.
Уинтроп подошел к темной воде рва и остановился спиной к Себастьяну, постукивая рукояткой хлыста по бедру и устремляя взгляд на противоположный берег.
– У меня было пятеро детей. Вы не знали? Три девочки и два мальчика, подаренные мне первой женой. Прелестные создания, унаследовавшие голубые глаза, белокурые локоны и обаяние их матери. А потом они умерли, один за другим. Первым мы потеряли Питера, от лихорадки. Затем Мэри и Джейн, от кори. Иногда мне кажется, что мою жену убило именно горе. Она словно угасла, менее чем через месяц после Джейн.
– Соболезную, – негромко отозвался Девлин.
Собеседник кивнул, плотно сжав губы.
– Разумеется, я женился во второй раз – блестящий альянс с вдовой погибшего собрата-банкира. Я догадывался, что она, скорее всего, бесплодна, поскольку так и не родила ему детей, но какое это имело значение? У меня оставалось двое своих. Приобретши в прошлом году Трент-Плейс, я полагал, что наконец получил все, чего желал. А потом в течение нескольких недель два моих последних ребенка ушли из жизни один за другим. Элизабет заболела гнойной ангиной, а Джеймс упал и сломал себе шею, перемахивая на лошади через канаву. Дети умирают по слишком многим причинам. И когда я похоронил Джеймса… – голос сэра Стэнли надломился. Он умолк и мотнул головой: – Когда я похоронил последнего сына, то понял, что посвятил свою жизнь стяжанию богатства, а для чего? Чтобы возвести своей семье самый пышный памятник на кладбище?
