А. И. Полежаев
Песнь пленного ирокезца
Я умру! На позор палачамБеззащитное тело отдам! Равнодушно они Для забавы детей Отдирать от костей Будут жилы мои! Обругают, убьют И мой труп разорвут!
Но стерплю! не скажу ничего,Не наморщу чела моего! И, как дуб вековой, Неподвижный от стрел, Неподвижен и смел Встречу миг роковой И, как воин и муж, Перейду в страну душ.
Перед сонмом теней воспоюЯ бесстрашную гибель мою. И рассказ мой пленит Их внимательный слух, И воинственный дух Стариков оживит; И пройдет по устам Слава громким делам.
И рекут они в голос один:«Ты достойный прапрадедов сын! Совокупной толпой Мы на землю сойдём И в родных разольем Пыл вражды боевой; Победим, поразим И врагам отомстим!»
Я умру! На позор палачамБеззащитное тело отдам! Но, как дуб вековой, Неподвижный от стрел, Я недвижим и смел Встречу миг роковой!
Между 1826 и 1828
И. И. Веттер
Иртыш
Певец младой, судьбой гонимый,При бреге быстрых вод сидел,И, грустью скорбною томимый,Разлуку с родиной он пел: «Шуми, Иртыш, струитесь, воды, Несите грусть мою с собой, А я, лишенный здесь свободы, Дышу для родины драгой».
Для родины, для сердцу милой, —Я в них все счастие имел,В кругу родных, всегда любимый,Где радости одни я пел. «Шуми, Иртыш, струитесь воды…» и т. д.
Теперь поёт одну разлукуСудьбой расторгнутых сердецИ грусть свою вверяет звукуУж не на родине певец… «Шуми, Иртыш, струитесь, воды…» и т. д.
Умолк — и вежды окропились,Как блеклый лист живой росой,И струи вод соединились,Как с перлом, — с чистою слезой. «Шуми, Иртыш, струитесь, воды, Несите грусть мою с собой, А я, лишенный здесь свободы, Дышу для родины драгой».
(1828)
Н. М. Языков
Пловец
Нелюдимо наше море,День и ночь шумит оно;В роковом его простореМного бед погребено.
Смело, братья! Ветром полный,Парус мой направил я:Полетит на скользки волныБыстрокрылая ладья!
Облака бегут над морем,Крепче ветер, зыбь черней;Будет буря: мы поспоримИ помужествуем с ней.
Смело, братья! Туча грянет,Закипит громада вод,Выше вал сердитый встанет,Глубже бездна упадёт!
Там, за далью непогоды,Есть блаженная страна,Не темнеют неба своды,Не проходит тишина.
Но туда выносят волныТолько сильного душой!..Смело, братья! Бурей полный,Прям и крепок парус мой.
1829
М. А. Бестужев
* * *
Что не ветр шумит во сыром бору,Муравьёв идёт на кровавый пир…С ним черниговцы идут грудью стать,Сложить голову за Россию-мать.И не бурей пал долу крепкий дуб,А изменник-червь подточил его.Закатилася воля-солнышко,Смертна ночь легла в поле бранное.Как на поле том бранный конь стоит,На земле пред ним витязь млад лежит.«Конь! мой конь! скачи в святой Киев-град;Там товарищи, там мой милый брат…Отнеси ты к ним мой последний вздохИ скажи: «Цепей я нести не мог,Пережить нельзя мысли горестной,Что не мог купить кровью вольности».
Между 1829 и 1834 (?)
А. В. Тимофеев
Свадьба
Нас венчали не в церкви,Не в венцах, не с свечами;Нам не пели ни гимнов,Ни обрядов венчальных! Венчала нас полночь Средь мрачного бора; Свидетелем были Туманное небо Да тусклые звезды; Венчальные песни Пропел буйный ветер Да ворон зловещий; На страже стояли Утёсы да бездны, Постель постилали Любовь да свобода!..
Мы не звали на праздникНи друзей, ни знакомых;Посетили нас гостиПо своей доброй воле! Всю ночь бушевали Гроза и ненастье; Всю ночь пировали Земля с небесами. Гостей угощали Багровые тучи. Леса и дубравы Напились допьяна, Столетние дубы С похмелья свалились; Гроза веселилась До позднего утра.
Разбудил нас не свекор,Не свекровь, не невестка,Не неволюшка злая;Разбудило нас утро! Восток заалелся Стыдливым румянцем; Земля отдыхала От буйного пира; Весёлое солнце Играло с росою; Поля разрядились В воскресное платье; Леса зашумели Заздравного речью; Природа в восторге, Вздохнув, улыбнулась…
21 февраля 1834
М. Ю. Лермонтов
Узник
Отворите мне темницу,Дайте мне сиянье дня,Черноглазую девицу,Черногривого коня!Я красавицу младуюПрежде сладко поцелую,На коня потом вскочу,В степь, как ветер, улечу.
Но окно тюрьмы высоко,Дверь тяжёлая с замком;Черноокая далекоВ пышном тереме своем;Добрый конь в зелёном полеБез узды, один, по волеСкачет весел и игрив,Хвост по ветру распустив…
Одинок я — нет отрады:Стены голые кругом.Тускло светит луч лампадыУмирающим огнём;Только слышно: за дверямиЗвучномерными шагамиХодит в тишине ночнойБезответный часовой.
Февраль (?) 1837
Соседка
Не дождаться мне, видно, свободы,А тюремные дни будто годы;И окно высоко над землей,И у двери стоит часовой!
Умереть бы уж мне в этой клетке,Кабы не было милой соседки!..Мы проснулись сегодня с зарей,Я кивнул ей слегка головой.
Разлучив, нас сдружила неволя,Познакомила общая доля,Породнило желанье одноДа с двойною решеткой окно;
У окна лишь поутру я сяду,Волю дам ненасытному взгляду…Вот напротив окошечко: стук!Занавеска подымется вдруг.
На меня посмотрела плутовка!Опустилась на ручку головка,А с плеча, будто сдул ветерок,Полосатый скатился платок.
Но бледна её грудь молодая,И сидит она долго вздыхая,Видно, буйную думу тая,Всё тоскует по воле, как я.
Не грусти, дорогая соседка…Захоти лишь — отворится клетка,И, как божий птички, вдвоёмМы в широкое поле порхнём.
У отца ты ключи мне украдёшь,Сторожей за пирушку усадишь,А уж с тем, что поставлен к дверям,Постараюсь я справиться сам.
Избери только ночь потемнее,Да отцу дай вина похмельнее,Да повесь, чтобы ведать я мог,На окно полосатый платок.
Март или апрель 1840
Ф. Б. Миллер
Погребение разбойника
В носилках похоронныхЛежит боец лесов,И шесть вооружённыхСуровых удальцовСреди лесов дремучихБезмолвные идутИ на руках могучихТоварища несут.
Носилки их простыеИз ружей сложены,И поперёк стальныеМечи положены.На них лежит сражённыйРазбойник молодой,Назад окровавленнойПовиснув головой.
В минуту жаркой битвыСразил его свинец —И кончил дни ловитвыБестрепетный боец!Сочится кровь из раныПо лбу и по вискамИ в них струёй багрянойБежит по волосам.
Он грозно сдвинул брови,Храня надменный вид,Но взор под слоем кровиВрагам уж не грозит.Он правою рукоюСдавил свой острый мечИ с ним, уставший с бою,В могилу хочет лечь.
Меч этот быстро, меткоУдары наносил,И сбиров он нередкоКак молния разил;Теперь, звуча, влачитсяОн вслед за мертвецом:Как слезы, кровь струитсяХолодная по нем.
И в миг борьбы жестокойСо смертью роковойОн пояс свой широкийСхватил другой рукой;Ремни его колетаРазрублены висят,Два длинных пистолетаЗа поясом блестят.
Так спит он, охладелый,Лесов угрюмый сын,В кругу ватаги смелой,Средь тёмных Апеннин!Так с ним они печальноИдут в глуши леснойДля чести погребальной.Но вот кричат им: «Стой!»
И наземь опустилиНосилки с мертвецом,И дружно приступилиРыть яму вшестером.В воинственном уборе,Как был он завсегда,Без гроба, на простореКладут его туда.
Засыпали землею…«Прости, лихой собрат!»И медленной стопоюИдут они назад.Но чу! — сторожевогоСвисток раздался вдруг…Ватага в лес — и сноваБезмолвно всё вокруг.
1846
А. Н. Плещеев
