немного наклонилась вперед.
– Забудь, – сказал он.
– Ненавижу, когда так отвечают, – сказала я.
Я откинулась на спинку стула. Сложила руки на груди. Нахмурилась. Короче, пустила в ход тяжелую артиллерию.
– Ладно, – медленно выговорил он. – Шансов, что мы с тобой еще когда-нибудь увидимся, практически ноль. Поэтому я скажу. Все равно это не имеет никакого значения.
– Так что же?
– Но предупреждаю, тебе это может не понравиться. – Он нацелил указательный палец мне в нос.
– Не угрожай, – сказала я.
Или: «Меня не так уж легко смутить».
Или: «Я тебя слушаю».
Или вообще промолчала.
Он перевел взгляд с меня на настенные часы. У меня возникло ощущение, что он так ничего и не расскажет. Но я ошиблась.
– Когда вы с Асафом только начали встречаться, – сказал он, глядя в сторону, – вы как-то в субботу приезжали в Нагарию. Асаф уже не жил дома, и родители попросили меня освободить для вас мою комнату.
– Помню, – сказала я. – Тогда Асаф в первый раз привез меня к вашим родителям.
– Да. Вы еще говорили о «катюшах». Ты спрашивала, каково это – жить под ракетными обстрелами. – Точно!
– Неважно. После ужина я пошел в паб кибуца Эврон. Когда я служил, мы часто там бывали. Я немножко выпил. Потанцевал. Пообжимался с барменшей. Самое странное, что у меня не встал. Мы тискались как надо. И она была горячая штучка. А у меня не встал. Я подумал, может, это из-за выпивки. Поэтому не пошел к ней, а договорился на следующую субботу. И вернулся домой. Как я уже говорил, я был малость под градусом, еле-еле попал ключом в замочную скважину. А потом на автомате двинулся к себе в комнату и открыл дверь…
– Ой!
– Ты… лежала в постели рядом с моим братом. И ты была… такая…
– Погоди-погоди, я была голая?
– Э-э…
– Голая или нет?
– Не совсем. Между ног была простыня… Одна нога прикрыта, а вторая нет.
– А верх?
– Скорее обнаженный.
– О господи…
– Окно было открыто, и светила луна – полная или почти полная, и ее свет струился по твоему телу, а я… Я стоял там и чуть не задохнулся от твоей красоты.
– Не преувеличивай.
– Я не преувеличиваю. Проблема в том, что воздух, который я удерживал в груди, вдруг вырвался, и, наверно, это прозвучало как стон. И Асаф проснулся. – О господи!
Я мигом выскочил из комнаты, уверенный, что он за мной погонится. Но он не погнался. Только на следующий день – вы с мамой были на кухне – он меня поймал, когда я выходил из туалета, прижал к стене в коридоре и прошипел, что я извращенец. Что, если я посмею к тебе приблизиться или просто с тобой заговорить, он меня пришибет.
– Не похоже на Асафа.
– У него в руке был японский нож. Он открыл лезвие, приставил мне к горлу и сказал: «Хани – моя девушка. Девушка, на которой я собираюсь жениться. Если ты ее у меня отобьешь, тебе конец».
– Это точно не похоже на Асафа.
– Это его сторона, о которой ты, Хани, не знаешь. Зато я, к сожалению, знаю эту сторону лучше некуда. Поэтому… Я воспринял его слова очень серьезно. Сложил свой вещмешок и попросил, чтобы меня подбросили в часть.
– Этого я вообще не помню…
– Ну… Я тогда был для тебя пустым местом. Воздухом.
– Ну что ты…
– Все в порядке. Не извиняйся. Это нормально.
♦
Мне вдруг захотелось закурить. И не просто захотелось, а нестерпимо захотелось. Когда я забеременела Лири, то бросила курить, но потом иногда, в основном по ночам, испытывала легкое желание затянуться сигаретой. Оно быстро проходило. Но сейчас оно разгорелось пламенем. Аж пальцы свело. Я вспомнила, что в прошлом году видела соседку, в чьей квартире мы сейчас сидели, на скамейке возле дома – она выходила туда покурить. Может, у нее где завалялась пачка сигарет? «Подожди секунду», – сказала я Эвиатару.
Я и правда нашла пачку в ящике стола. Вместе с зажигалкой. «Винстон лайт» я не люблю, но в таких случаях не до капризов. Я вернулась на кухню и предложила сигарету Эвиатару.
– Нет, спасибо, – отказался он. – Я бросил. Плохо действует на клиентов.
Я сделала первую затяжку. Постаралась выдохнуть дым в сторону от него.
Слово «плохо» мигало у меня в сознании, как дорожный указатель по пути в Лас-Вегас. Загорится и погаснет.
– Эта картина… Ты с простыней… – сказал он. – Она годами не выходила у меня из головы.
– Ну уж…
– Чистая правда.
– Такая же чистая, как твои отчеты клиентам?
– Это несправедливо, Хани.
– Не думаю, что ты вправе судить о том, что справедливо, а что нет.
– Ладно, не хочешь, не верь. Но это правда. Твой образ возникал передо мной в самых разных ситуациях. Я даже придумывал сценарии.
– Сценарии?
♦
Я на минуту прерываюсь и вдруг краснею: что я тут понаписала. Я помню, что во времена «Октопуса» мы без конца болтали про секс. Парни не давали тебе проходу, так что тебе было о чем поговорить. Ко мне тоже иногда приставали прыщавые юнцы, которые не стеснялись подкатиться к девчонке, далекой от совершенства.
Помню, что самые захватывающие разговоры мы вели после того, как у каждой из нас случалось очередное приключение. Тогда между нами не было и крупицы зависти. Только взаимопонимание. Мы наслаждались вновь открытой для себя непристойной истиной, которая заключается в том, что каждый мужчина делает «это» по-разному (особенно на их фоне выделялись ультраортодокс Эльяда, который, пока ты делала ему минет, цитировал Талмуд, и Йоав с факультета психологии, принимавшийся плакать, когда ты трепала его по волосам, причем его слезы падали тебе точнехонько на соски. Кстати, мне вдруг подумалось, что обе эти истории слишком анекдотичны, чтобы быть правдой; может, ты их сочинила, как и некоторые другие? Хотя вряд ли. Ты ведь не такая врушка, как я. Это мне ничего не стоит выдумать целого Эвиатара, лишь бы произвести на тебя впечатление).
Потом ты познакомилась с Ноамом. А я с Асафом. И эти разговоры прекратились. Возможно, потому, что их тема утратила для нас значение. А возможно, потому, что между каждой из нас и нашим избранником возникла близость, которую не хотелось осквернять.
Я сейчас сообразила, что мы уже пятнадцать лет не обменивались сексуальными рецептами.
Поэтому сейчас мне стыдно писать тебе о том, что было дальше.
♦
Знаешь что? Пожалуй, я позволю себе еще одно отступление. Опишу кое-что из прошлого. Возможно, после этого мне будет легче продолжить.
Последний раз (до Эвиатара) у меня так