нее почти что не оставалось времени.
Завтра не нужно рано вставать, будить Зосю, готовить завтрак для Зоси, чтоб она могла пораньше сесть за конспекты. Не нужно никуда торопиться, завтра воскресный день — магазины закрыты.
Или гуляй допоздна по душистым июльским улицам — не так уже часто удается тебе бывать на воздухе.
Отправляйся в гости к кому-нибудь из приятельниц — отвести душу. Великое дело дружеский разговор. Хотя бы к пани Жолневской — Вандиной матери. Она как раз недавно звонила — звала.
Вот уж наговоритесь всласть о своих дочерях! Припомните прошлое, поделитесь своими тревогами…
Ничего она не хотела этого! Кристина слонялась неприкаянно по квартире. Впервые за много лет она не должна была ни о ком думать — никто не нуждался в ее заботах. Впервые за много лет она была совершенно свободна.
И так не нужна была ей эта свобода, что вечер грозил обернуться бедствием — захлестнуть слезами, тоской…
Кристина лихорадочно придумывала себе занятия. Стирка? Но белье чистое. Выстирано, выглажено, разложено по полкам в шкафу.
Уборка? Пожалуй! Можно бы привести в порядок Зосину комнатку. Натереть пол. Сменить занавеси. У Кристины уже приготовлены, только не было времени их повесить.
Главное — не оставаться без дела. Делать что-нибудь! Делать! И лучше всего для Зоси…
Кристина убирала разбросанные в суматохе сборов Зосины платья, кофточки — они томительно пахли Зосей. Ее особым, родным…
И, убирая, думала, что, в сущности, вся ее жизнь заполнена теперь Зосей. Ожиданием Зосиного звонка в дверь — право же, изо всех звонков в мире Кристина узнала бы этот нетерпеливый звонок.
Зося врывалась в квартиру голодная, соскучившаяся, начиненная множеством новостей, которые тут же выкладывала своей мамусе.
Она отлично рассказывала. Зримо, с метко схваченными деталями. Умела передать интонации, выражения лиц.
Она была веселая, как щегленок, ее Зося. Любила песню и шутку. На хвосте приносила множество комичных историй. И песенок из институтского фольклора. Готовясь к зачетам, что-нибудь напевала, мурлыкала…
В сущности, вся ее жизнь была теперь заполнена Зосей. Ее заботами и тревогами. Девичьими секретами. Зося поверяла Кристине не только свое. «Мамуся, а как бы ты думала? А что б ты сказала, если бы…»
Так Кристина становилась тайным советчиком не только для своей Зоси.
Вытирая пыль, Кристина складывала в ровные стопки на столе Зосины конспекты, тетради… Записи лекций, разрозненные листочки, заготовки к докладу, который Зося делала на сессии их научно-студенческого общества. Доклад назывался: «Хирургия раннего детства». Зося собиралась стать педиатром-хирургом.
Кристина первой выслушала этот доклад. Не слишком вникала в суть. Не все поняла, но Зося настрого наказала ей — не перебивать. Следить за временем. Она отрабатывала время — тридцать минут, ни секунды больше, таков регламент.
Теперь Кристина просматривала Зосины записи, выписки: торопливо, не очень тщательно пригнанные в слова мысли.
«Каждый ребенок — это множественность проблем».
«По мировой статистике, от врожденных пороков, несовместимых с жизнью, гибнет больше детей, чем от инфекционных болезней».
«Наша специальность самая молодая и очень сложная. Она вобрала в себя все сложности, свойственные педиатрии и хирургии».
«Детский хирург должен обладать динамичными пальцами и динамичностью мыслей». Такою собиралась стать ее Зося?
Убирая на Зосином столе, Кристина думала, что и Бронка тоже мечтала стать — не врачом — это было почти невозможно для дочери шахтера в прежней Польше, — а хотя бы фельдшером. Мечтала лечить людей.
Кристина не часто теперь вспоминала Бронку. Странно, но Бронка, которую Кристина нянчила и растила, как-то сливалась для нее с Зосей. Связанные с Бронкиным детством воспоминания так накладывались на воспоминания о Зосином детстве, что Кристина иногда путала: с кем же это происходило — с Бронкой маленькой или с Зосей.
Теперь она думала именно о Бронке. Для начала, подростком, Бронка поступила в аптеку, частную, небольшую аптеку, что содержала в их городе пани Регина Добружанская. Мыла посуду, полы. Постепенно начала помогать хозяйке в приготовлении лекарств. Пани Регина сама занималась с ней вечерами. (Бронку немцы схватили одновременно с пани Региной. Люди говорили потом, что через эту аптеку в Освенцим шла помощь с воли.)
Бронка мечтала о том, чтоб лечить людей. А она, Кристина? Что ж, и она мечтала… О чем? Ну, например, хотела стать чемпионом Польши по волейболу. Были у нее отличные спортивные данные — так ей говорили. (И «фигурка Дианы» — это тоже ей говорили, когда она стала постарше.)
А еще Кристина мечтала стать певицей. У нее был отличный голос. Она пела в костеле — сперва в хоре, затем соло. «Аве Мария…»
А после смерти отца Кристина стала мечтать лишь об одном: была бы повыгоднее работа, понадежнее заработок. Она была старшая и по неписаному закону семьи знала свою задачу: помочь матери вывести в люди Бронку.
Кристина перебирала Зосины книги: учебник по анатомии, терапевтический справочник, словарь английского языка. А меж ними сборник стихов Тувима.
Зося впитывала в себя стихи, как запахи, мелодию, ритм, сочетания слов. Могла неделями повторять про себя и вслух вдруг открытые ею строки.
В молодости Кристине не приходилось читать стихи. Если уж выдавалась такая минута, то читала она не стихи — романы.
К стихам ее приучила Зося. Некоторые из тех, что нравились Зосе, трогали и Кристину. Иные — это бывало чаще — оставляли спокойной.
Задержавшись у Зосиного стола, Кристина листала сборник.
До сегодняшнего дня она думала: Зося вся для нее открыта. Но вот то, что почудилось ей сегодня, когда, проводив Зосю, она одна осталась на привокзальной площади…
Проглядывая страницы, она словно искала меж ними след своей Зоси, ключ к своей Зосе…
Отмеченные Зосиной рукой, отчеркнутые алым карандашом строки:
…Манит меня месяц серебряной песней
В зыбучий, туманный простор поднебесья…
Ничего Кристина не ощутила сперва за этим. Звонкое, звучное сочетание слов — не более.
Тогда она прочитала все стихотворение. И колдовство тувимовского стиха постепенно овладевало ею.
Откуда ты взялся?
Из комнат, из дома
На свет выхожу, наважденьем влекомый,
Манит меня месяц серебряной песней
В зыбучий, туманный простор поднебесья,
И нужно идти!
«И нужно идти!» С отчетливой, беспощадной ясностью Кристина подумала, что напрасно она опасалась (и опасается!) Климушиных. Не Климушины отторгнут от нее Зосю — он сам оторвется от нее, ее воздушный шарик в палевом платьице. И нет и не будет такой силы, чтоб удержать его…
Воскресный день Кристина провела на могиле Михала.
Выпалывала сорняки, рыхлила землю, подравнивала
