— На Украине произошел взрыв ядерного реактора.
— Не может быть.
— Да. В Чернобыле. У нас и в Швеции высокие показатели радиации. Но у вас, конечно, ничего об этом не сообщили.
— Нет.
— Вели отцу сидеть дома и запаси йод. Не говори отцу. Он все равно не поверит. Не ешьте грибы и ягоды. И не собирайте их.
— Их пока нет.
— Ты права, мама. Но и осенью нельзя. Побудьте пару дней дома. Тогда самые плохие показатели пройдут. Нам здесь не разрешают выводить коров из помещений, чтобы они не ели зараженную траву. Их нельзя будет выводить целое лето. Мы не пользуемся воздушной заслонкой печи.
Разговор прервался. Алиде положила трубку на рычаг. По голосу было слышно, как Талви напугана, что было ей не свойственно. Обычно ее голос ничего не выражал. Эта перемена произошла после того, как она вышла замуж и переехала жить в Финляндию. Она и звонила не часто, даже весьма редко, что и понятно, потому что разговор надо было заказывать, линию не всегда давали или голоса еле слышались и соединения приходилось ждать долго. Кроме того, мешало неприятное сознание того, что разговор прослушивается.
— Кто это был? — крикнул Мартин из гостиной.
— Талви.
— Зачем она звонила?
— Просто позвонила. Но разговор прервался.
Алиде пошла смотреть «новости». О Чернобыле ничего не сказали, хотя взрыв произошел уже много дней тому назад. Звонки дочери уже давно не интересовали Мартина. А если интересовали, он этого не показывал. Их отношения резко испортились после того, как Талви покинула страну. Начертав для дочери блестящее будущее в партии, он так и не согласился с тем, что Талви уехала на Запад.
На следующий день в деревенскую лавку привезли товар. Алиде заняла там очередь, а сама зашла в аптеку купить йода, который покупали и многие другие. Значит, все было правдой. Когда она вернулась домой, Мартин уже узнал об этом от друзей.
— Опять эта ложь. Западная пропаганда.
Алиде взяла пузырек с йодом и хотела было подбавить в еду Мартину, но после этих слов решила, что не стоит.
С девятнадцатого мая мужчины из их колхоза начали получать повестки в армию из военного комиссариата. Как утверждали, на повторный призыв. После Дня Победы забрали четверых водителей, потом врача и пожарников. До сих пор о Чернобыле не было официального сообщения. Ходили всякие слухи, некоторые говорили, что политических осужденных тоже отправляют в Чернобыль. Алиде испугалась.
— Довольно много народу пригласили, — сказал Мартин, он уже перестал талдычить о фашистской западной пропаганде.
Пожилые люди были уверены, что это все к войне. Сын Приксов, чтобы получить заключение врача и избежать призыва, спрыгнул с крыши и сломал ногу. Другие тоже пытались найти выход. Вместо одного, добившегося освобождения, посылали другого. Алиде также не была уверена, что это не означает скорой войны. Выдалась ли эта весна какой-то необычной? А зима? Во всяком случае, весна наступила рано — нужно ли ей было это почувствовать? Должна ли она была понять, когда готовила клубни для посева, что земля на поле суше, чем обычно в это время? Что снег растаял слишком рано? Что когда заморосил весенний дождь, а она была в поле лишь в одной кофте с короткими рукавами, ей нужно было ощутить что-то непривычное? Почему она ничего не заметила? Может, она так постарела, что чутье стало подводить?
Однажды Алиде увидела, как Мартин сорвал с дерева листок и стал рассматривать его со всех сторон, разорвал, понюхал свои руки, потом лист, пошел обследовать компост, собрал пыльцу из лоханки с водой и внимательно изучал ее.
— Мартин, это глазами не увидишь.
Он вздрогнул, будто его застали за чем-то таким, чего нельзя делать.
— Что ты болтаешь?
— В Финляндии коров держат внутри помещения.
— Глупости.
У них напрочь исчез цемент, потому что он был нужен Украине. Из Белоруссии и с Украины стало поступать больше продуктов, чем раньше. Талви запретила матери покупать их. Та согласилась, что это разумно. Но что же другое можно купить? Их чистые продукты вполне годились для Москвы, а им присылали продукты оттуда, откуда Москва по каким-то причинам их не принимала. Позже Алиде услышала рассказы о поле, покрытом асфальтом, поездах, переполненных эвакуированными людьми, плачущих детях, о солдатах, которые выселяли людей из жилищ, о появляющихся во дворах подозрительно блестящих песчинках, которыми играли дети. Маленькие девочки пытались украшать ими волосы, но песчинки вдруг исчезали, как и волосы на головах детей.
Однажды на рыночной площади жена Прикса взяла Алиде за руку и шепнула: нужно благодарить Бога, что сын вовремя додумался сломать ногу. По ее словам, друзья сына, которых забрали, рассказали о том, что там происходило. Их не радовала накопившаяся за время нахождения в Чернобыле приличная зарплата, ибо они каждой своей порой излучали страх. Они видели, как люди раздувались и отекали до неузнаваемости. Как тосковали по своим оставленным домам, как некоторые землепашцы тайком возвращались, чтобы поработать на полях запретной территории. Как грабили опустевшие дома и потом продавали награбленное на рынках, и по стране разошлись зараженные телевизоры, магнитофоны и радио, мотоциклы и каракулевые шубы. Как убивали собак и кошек и заполняли ими ямы. Зловоние гниющего мяса, захороненные дома, деревья, снятые слои земли, зарытые капустные кочаны, луковицы и кусты. Бабки, беспрестанно осенявшие себя крестом. Водка и самогон нескончаемым потоком. Люди спрашивали, наступил ли конец света или это война, или то и другое вместе? Против кого воевали, кого должны победить?
Жена Прикса рассказала, что один из ребят дал важный совет тем, кто вернулся оттуда. Никогда не рассказывайте, что были в Чернобыле, иначе девушки дадут вам отставку. Никто не захочет иметь детей от пораженного радиацией. Жена одного из вернувшихся оттуда ушла от него, забрав детей, потому что не хотела, чтобы он дотрагивался до них. Также рассказывали, что жена другого вернувшегося оставила его, так как начала видеть кошмары: то она рожала трехголовых телят, то кошек, чьи шубки превращались в чешую, то безногих поросят. Она не смогла выдержать близости мужа и решила поискать здорового.
Услышав о женщинах, мужья которых сделались никуда не годными, Алиде содрогнулась и задрожала. Теперь она глядела другими глазами на встреченных ею молодых людей, опознавая вернувшихся оттуда, выискивая в них что-то, ей знакомое. Она узнавала их взгляд, который смотрел в сторону, и тогда она чувствовала желание поднять руку и погладить их по щеке.
Мартин Тру потерял сознание во дворе своего дома, изучая через увеличительное стекло листья плакучей березы. Когда Алиде обнаружила его и перевернула труп лицом к небу, она увидела его последнее выражение. До этого Алиде никогда не видела своего мужа удивленным.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Счастлив ли ты, спрашивают матери, когда мы их навещаем.
Пауль-Эрик Руммо30.5.1950
ЗА СВОБОДНУЮ ВИРУ
Лиде бросила свою работу, на которой она мучила людей, собирая квитанции об оплате налогов и контролируя нормы. Не сочла нужным сказать, почему. Может, мои слова подействовали. Я сказал, что эта ее работа идет во вред душе и ничего более. Или кто-то задал ей взбучку. Однажды прокололи шины ее велосипеда. Она притащила велосипед в хлев и попросила меня починить его, но я не согласился. Сказал, что пусть починку сделают те, кто служит этому государству сатаны. Вечером Мартин это дело и сварганил.
Когда Лиде рассказала о том, что бросила работу, она как будто ждала моей благодарности, глаза ее по-особому блестели. А мне захотелось плюнуть, но я лишь почесал за ушами Пелми. Знаю я эти ее приемчики. Потом она пыталась узнать, встретил ли я в лесу кого-то из знакомых. Но я не ответил. И как там вообще было. Как было в Финляндии и почему мне надо было перейти туда. Я тоже не ответил. Она долго выспрашивала, почему я не остался с немцами, коль уж с ними ушел. Тоже не ответил. Это рассказы не для женщин. Пошел в свою каморку. Лиде не разрешает мне уйти в лес. Я — единственный, с кем она может говорить без того, чтобы сочинять коммунистические небылицы, ведь каждому нужен человек, с которым можно говорить открыто. Поэтому, наверно, она не хочет отпустить меня в лес.
На моих полях колосится пшеница, но я не вижу этого. Где мои дорогие Ингель и Линда? Беспокойство о них разрывает душу.
Ханс-Эрик Пек, эстонский крестьянин.1992, Западная Виру
ОДИНОЧЕСТВО АЛИДЕ ТРУ
Алиде не могла понять, каким образом ее с Ингель фотография попала в руки Зары. Девушка говорила о буфете и обоях, но Алиде не помнила, чтобы хранила что-то за обоями. Она уничтожила все фотографии, но, быть может, Ингель спрятала фото еще будучи дома. В этом не было никакого прока, зачем бы ей это делать, прятать фото, на котором были они обе? На груди у Ингель значок «Общества молодых земледельцев», но он такой маленький, что вряд ли кто-нибудь мог разглядеть его, кроме нее самой.
