— Чем же на этот раз нас порадуете?
— Консервные банки! — изрек Парочкин, и тонкой ладонью провел по шевелюре, блестящей в свете софитов подобно стеклу. — И тюбики от зубной пасты. Это все, что я пока могу вам сказать. Консервные банки и тюбики, как символ вторичной утилизации ценностей.
Елена выходила со студии с ощущением провала. Эта дубина Парочкин десять минут распинался на разные темы, все больше касательно своей гениальности, а она задавала вопросы по списку и ерзала на месте от нетерпения, жаждая отделаться от его прелестного общества.
— Совсем другое дело. — отметил Богаделов, поймав ее за рукав. — Вы прямо пожирали его глазами, было видно, вам не терпится узнать о человеке побольше. Судя по всему, он произвел на вас впечатление?
Елена глянула на него, как на чумного.
— В следующий раз запись с известным писателем, автором тридцати восьми бестселлеров, вот вам парочка на ознакомление. — Богаделов сунул ей книжки в обложках попугайной расцветки.
— Спасибо. — пробормотала Елена. — Больше от меня ничего не требуется? Ну я тогда пойду.
Она была убита, и даже теплый ветер не освежил. И домой вернулась в настроении паршивом, хуже некуда. Не успела сварить кашу на ужин, запищал телефон.
— Здравствуйте, Елена Птах. — сказал мужской голос в трубке независимо и требовательно, тоном упрека. — Наконец-то я вас застал.
— Не могу пока разделить вашу радость, так как не знаю, с кем говорю. — откликнулась не очень любезно Елена.
— Само собой, вы не знаете. Вам до меня дела нет, я фигура, в вашей жизни не существующая. Я вас никак не задеваю, хотя вы меня и задеваете.
— Очень интересно. — равнодушно констатировала Елена.
— Стив Безобразов, — представился обладатель голоса. — И обратите внимание, ударение в фамилии ставится на букву «о». Прошу не перепутать.
— Постараюсь, — сказала сбитая с толку Елена.
Это имя ей ничего не говорило. Удивлял не столько факт появления очередного незнакомца, сколько то, как он исковеркал свою старую русскую фамилию, присвоив ей несвойственное ударение.
— Ну что же, вы еще не поняли, откуда ветер дует? — настойчиво спросил Стив Безобразов.
— Простите, нет.
— Я художник. — воззвал Безобразов. — Творец, к вашему сведению.
— Рада за вас, — овсянка на плите настоятельно требовала присутствия, а разговоры по телефону с потенциальными пациентами клиник могли бы и подождать.
— Вы же грубо растоптали высокое искусство. — быстро проговорил Стив Безобразов, видимо, боясь, что она оборвет его. — Я звоню вам высказать свое «фи». Вчера я прочел статью в этой отвратительной «Столичной газете», отвратную статью в отвратительнейшей газете. И статья была подписана вашим именем. Эта статья переполнила чашу моего терпения. Она еще раз напомнила мне тот ужасный вечер, когда вы схватили со стенда мою композицию и разгромили ее на глазах плебеев.
— О. — только и сказала Елена. — Тогда все понятно.
И хотя в том поступке она, можно сказать, раскаивалась, от патетических интонаций и высокопарных сентенций творца с нечеловеческим именем ее душил смех.
— Вы попрали то, о чем не имеете ни малейшего представления, — распинался Безобразов уже значительно медленнее, уловив, что Елена внимательно слушает его, и не разобравшись в природе этого интереса. — Все эти ужасные разговоры о том случае. Как вы думаете, сколько мне пришлось выслушать от знакомых и полузнакомых? Как вы думаете, приятно ли мне все это? И что же? Ни в одной публикации на эту тему не было даже упоминания моего имени. Ни единого, я подчеркиваю. Где справедливость в этом худшем из миров, я вас спрашиваю?
— М-м-м, — тянула Елена.
Она очень хотела просить прощения, но чувствовала, что если откроет рот, то засмеется.
Овсянка бурлила, уже приподнимая крышку, и Елена тихонечко положила трубку, сыпавшую возмущенными возгласами, на тумбу, прокралась к плите, выключила конфорку, сняла кастрюлю и вернулась.
— …ужасная женщина, — услышала она конец одной фразы, а вослед без паузы уже лилась другая. — Вы наплевали в мою душу, разбили, разнесли ее, когда уничтожили композицию. Я видел ваши горящие глаза, о фурия, и не мог сдвинуться с места. Я был поражен, я был возмущен. Как, думал я, неужели такое возможно, и это в наш век. В век всевозможных свобод!
— Одну минуточку, Стив, — перебила Елена. У нее не было охоты выслушивать стенания до вечера. — Я хотела бы принести вам свои искренние соболезнования, всяческие извинения, и все такое.
Идея мелькнула у нее, и Елена торопливо добавила.
— А кроме того, у меня есть предложение, которое должно вас примирить с тем случаем.
Раздвинуть рамки, сказал Богаделов? Постепенно раздвинуть? Да, она на это способна! Они еще не ведают, с кем связались.
— Елена, вы знаете, что по договору вы не имеете права сотрудничать с другими корпорациями в деле оказания рекламно-имиджевых услуг?
— По какому договору? — сперва «не врубилась» Елена.
— Да по тому, который вы невзначай подписали! — желчно напомнил Кирилл. — И пункты которого обязались строго выполнять. И с санкциями которого, предполагается, вы знакомы.
— Вы же видели, я подписала его не читая, — возмутилась она. — Вы и словом не обмолвились насчет каких-то санкций и запретов. Мы же устно все обговорили.
— Не прикидывайтесь, что вы не от мира сего. То, что вы не прочли бумагу перед тем, как поставить свою подпись, по-вашему, чьи проблемы, ваши или мои?
— По-моему, это не проблемы, — парировала Елена с обезоруживающей прямотой. — В чем, кстати о птичках, я преступила условия?
— Кстати о птичках! — возопил Кирилл. — Кстати о птичках. Вы просто не в себе. Утром я смотрел второй канал и видел нарезку из каких-то безумных сюжетов и ваши ехидные к ним комментарии. А потом краткий отрывок беседы с каким-то хлыщом. На будущей неделе они планируют запустить передачу. Что это такое, я вас спрашиваю? Почему вы нас не предупредили?
Елену, как на грех, снова разобрало. Не сдержавшись, она глупо хихикнула и спросила:
— Неужели правда комментарий был ехидным? Ну слава Богу. Я боялась, что все это будет выглядеть, как постановка к похоронному маршу, и я сама в роли мертвеца.
Еще один излюбленный женский прием, представать дурочкой в глазах мужчины, подействовал безотказно, и голос Кирилла смягчился.
— Лена, мы могли бы сейчас поужинать и заодно обсудить возникшие трудности?
— Ну, раз уж я все равно здесь. Однако, должна признаться, у меня ни гроша в кармане.
Кирилл лишился дара речи, и только с такой великой укоризной посмотрел на нее, что Елена сразу подняла руки:
— Признаю свою ошибку. Простите.
В ресторане «Тамерлан», прямо посреди зала, пышет жаровня, на раскаленной поверхности которой шкворчат сочные куски мяса, морских гребешков, трепангов. Все приготовляется на глазах посетителей. Меню поднес официант в одежде монгола.
— Выберите сами, — отказалась Елена на предложение Кирилла.
Днем, прежде, чем поехать в офис, она битый час она провела перед зеркалом. Рассматривая пристально черты своего лица впервые за последние несколько месяцев, а может, и вообще впервые с незапамятных времен раннего детства, Елена углядела некоторые перемены, которыми осталась довольна. Она долго будет оставаться красивой. По той простой причине, что ничто другое так не красит лицо, как работа мысли. Кажется, кто-то из французских философов сказал.
Вероятно, вышеизложенные самовлюбленные соображения сполна отражались на ее физиономии, так как Кирилл нет-нет и взглядывал, пытаясь понять, что это ее так радует.
Он сделал заказ, принесли бутылку строгой конфигурации, Кирилл разлил немного вина по бокалам.
— Не хочется в таком приятном обществе беседовать о делах, — посетовал он, и голубые глаза блеснули. — Но ничего не попишешь. Сначала выясним все формальности.
— Я не могу отменить показ отснятой передачи, — сказала Елена. — Хотя какое-то время назад мне бы этого очень хотелось, но по другим соображениям.
— По каким?
— Все по тем же. По которым мне не нравится статья в «Столичке», и тем меньше нравится необходимость публиковать целую серию подобных материалов.
— Мне это непонятно, — вздохнул Кирилл. — Вы не рады выносить ваши суждения на суд общественности?
— Нет, очень рада, на суд общественности. В том лепете, который украсил вчерашнюю газету, нет ничего моего, кроме имени-фамилии. Впрочем, нет, сохранены некоторые обороты. Правда, выдранные из контекста. С мясом.
— А вот и мясо, кстати, — отметил Кирилл, и на стол перед ними поставили два дымящихся блюда. — Вы сказали, что какое-то время назад хотели бы отменить показ передачи. Теперь, значит, уже не хотите?
