Папа! — невероятно громко прошептал Денис.
Не будем спорить, — покладисто сказал Макс. — Хорошо, что мы не ошиблись и явились по адресу.
Он перебросил Сергею пистолет, а сам извлек из-под плаща несколько дротиков. Опешившие от такого напора дикари вели себя смирно.
— Пока не объявились соседи с криками: «Вы нас заливаете!», хватай сына на руки и ходу, — сказал Макс Сергею, перехватывая дротики левой рукой, а правой сдергивая с плеча автомат. — Палить не хочу, точно перебужу всех. И не вздумай потерять сознание! Второго шанса не будет.
Денис шевелил руками и ногами, как выброшенная на берег рыба плавниками. Сергей быстро натянул на него костюм, подсадил на правую руку — мальчик прижался к нему и обнял за шею.
Макс выглянул наружу.
— А ветер-то как гудит!.. Уходим. — Он обернулся. — Спасибо, хозяева! Прощевайте.
И метнул в костер горсть патронов.
* * *
Вечер и ночь трое беглецов провели в той же пещере, куда Макс притащил раненого Сергея. Костер жгли маленький, боясь, что сильный дым их выдаст. Изнутри засыпали вход камешками и завалили булыжниками, оставив нечто вроде бойницы, у которой дежурили посменно Макс и Сергей. Снова пошел крупный снег, что было беглецам на руку.
Их искали. Деревья скрипели и гнулись под носящимися и прыгающими по ним дикарями. Но к пещере, которая снаружи пещерой не выглядела, никто так и не сунулся.
Запас еды подошел к концу. Макс еще дважды продезинфицировал и умело перевязал рану Сергея. Сам Сергей во время его манипуляций на дыру в плече старался не смотреть; в целом он чувствовал себя лучше, чему немало способствовало возвращение Дениса; кризис миновал, дело понемногу шло на поправку.
Дикари убрались восвояси только под утро. Снег все шел, хотя ветер утих. Денис спал беспокойно, вскрикивая, с кем-то горячо споря во сне.
Выйти решили еще затемно. Сергей опасался, что от переживаний, перенесенного ужаса мальчик разболеется; то и дело, пока тот спал, проверял лоб — не горит ли. Но Денис держался.
Сергей нес сына на руках. Макс, не выпускавший из рук оружия, нервничал: он совершенно не представлял, куда, в какую сторону идти. Но в этом совершенно неожиданно пришел на помощь Денис. Время от времени он молча указывал рукой направление.
Двигались несколько часов, иногда по пояс в снегу, которого за два дня нападало немало. Рассвело, но день был серый, сумрачный. Сергей нес сына всю дорогу. В какой-то момент почувствовал, что колоссальное напряжение, сковавшее душу изнутри, отпускает — значит, опасный участок, вотчина пигмеев-дикарей, остался позади…
И вдруг лес кончился. Они вывалились с опушки на дорогу — или то, что когда-то ею было. Сергей оглянулся на-зад. Там, в чаще, в поле, в городе, в подземельях института, осталась часть жизни… Теперь они добрались до Москвы, до столицы…
Неужели дошли?
Денис вновь показал рукой.
По краям и прямо поперек занесенной снегом дороги высились сугробы разной высоты. Обходя некоторые, Макс легонько проверял их автоматом, снег осыпался, и становилось ясно, что это ржавые, прогнившие остовы автобусов, маршрутных такси, автомобилей. Чуть дальше попался широкий и длинный сугроб; выяснилось, что это сошедший с рельсов и завалившийся набок трамвай. Значит, трамвайные рельсы где-то рядом. Значит, подумал Сергей, мы действительно пришли в Москву.
Он смутно помнил эти места. Давным-давно, еще учась в МГУ, он встречался с девушкой Людой, жившей с мамой на улице Молостовых. Помнится, ее мама, Галина Васильевна, старая ведьма, Сергея терпеть не могла, именовала не иначе как «кобелем» и изо всех сил старалась расстроить их отношения, продолжавшиеся, вопреки ее потугам, около четырех лет. Когда они все-таки расстались, Сергей был так огорчен, что сразу принял предложение Возницына после защиты диплома работать в его лаборатории и переехать из Москвы в область. Родителей он потерял рано, любимая девушка предала, так что в этом городе его ничего не держало… Забавно, что с Полиной он познакомился не у Возницына, а еще раньше — в Ленинке, в очереди за книгами. Познакомились, а телефонами не обменялись. Сергей переживал, корил себя за стеснительность — а потом встретил красотку из Ленинской библиотеки в Возницынской лаборатории… От судьбы не уйдешь. Тут они вышли к взорванному мосту. Клыки арматуры торчали из неровного края, засыпанного снегом. Дальше был огромный провал, а впереди, в туманной дымке, угадывалась другая часть моста. Казалось, здесь прошел кто-то огромный, наступил лапищей, раздавил, исковеркал и двинулся дальше. Сергей побрел было вперед, намереваясь заглянуть с рваного края моста вниз, но Макс грубо ухватил его за больную руку (Сергей сморщился и чуть не вскрикнул) и покачал перед его лицом пальцем в перчатке. Потом показал рукой: идем в обход.
Мальчик слез с рук отца и пошел рядом. Вокруг не было ни души, хотя в Сергее жило тяжелое внутреннее ожидание столкновения с чем-то враждебным. Но путников окружали только мертвый город и снег.
Справа, за цепочкой сугробов — раньше на этом месте стояли гаражи, — тянулось железнодорожное полотно. По крайней мере, из воспоминаний Сергея о прошлой жизни, когда-то было именно так. Слева дома с пустыми глазницами окон, некоторые полуразрушены и без крыш. На пути то и дело встречались гигантские сугробы уже знакомой формы: автобусы, троллейбусы, легковые автомобили.
— Как быстрее выйти к метро? — с неожиданным раздражением спросил Макс.
Сергей помотал головой… и вдруг с такой же злостью отозвался:
— Ты-то сам отсюда ведь уходил с диким караваном! Должен помнить!
Макс не отступил:
— Не помню я ни черта! Какого дьявола я должен это запоминать?!
— Не ври! — заорал на него Сергей — должного успеха это не возымело, поскольку шлем заглушал звуки и скрадывал злобу. — Если даже яд этих шмелей повлиял на твою память, она давно должна была восстановиться! — Они продолжали идти; Сергей кричал на Макса, тот смотрел в сторону и не реагировал. — Ты темнишь, хитришь и изворачиваешься!
Денис дергал отца за рукав, но тот отмахивался, убежденный, что настал момент истины. Ему было важно прервать блокаду молчания спутника, с которым они столько пережили вместе.
— Ты объявился в колонии — и все пошло наперекосяк!
— Моя жизнь разрушилась!
— А вот это ты, брат, чересчур, — сказал Макс и вскинул автомат.
Сергей отпрянул, но дуло оружия смотрело вперед, на странную то ли метель, то ли дымку, несущуюся в их сторону по земле. Денис нырнул за спину отца. Макс дал очередь. Субстанция мгновенно разлетелась, рассеялась тысячью снежинок.
— Там… что-то было… — хрипло пробормотал Сергей.
— Наблюдательный, — сухо сказал Макс.
Они вышли к началу улицы Молостовых. Людмила с мамой жила в нескольких километрах отсюда; номера их дома Сергей сейчас бы не вспомнил. Справа, далеко за домами, должен быть город Реутов — или то, что от него осталось. Прямо перед путниками раскинулась занесенная снегом и заваленная остовами автобусов и маршрутных такси небольшая площадь с полуразрушенным одноэтажным зданием в глубине: здесь была конечная остановка общественного транспорта, и Сергей не без удовольствия извлек из памяти номер одного из автобусных маршрутов, начинавшихся и заканчивавшихся здесь, — семьсот девяносто второго.
Ему вдруг ужасно захотелось побывать в том доме, куда он приезжал больше трех лет, а если повезет — подняться в квартиру, просто походить по комнатам, в которых сейчас наверняка ничего не осталось, даже духов прошлого… Но он понимал, что дом далеко, город же безлюден только на первый взгляд. К тому же скоро начнет смеркаться…
— Ты что это задумал? — с подозрением спросил Макс и, повертев головой, уверенно повернул налево. — К станции нам сюда…
Жилые здания с обеих сторон дороги молчаливо взирали на странную троицу. Как называется улица, по которой они шли, Сергей не помнил, а на домах не уцелело ни одной таблички. Здесь сугробов, укрывших побитый, покореженный, перевернутый транспорт, было много; люди шли, лавируя между ними. Поднялся ветер, но видимость пока сохранялась нормальная. Пару раз из ниоткуда возникал громкий режущий звук. Денис испуганно пригибался, хватал отца за здоровую руку; Макс вскидывал автомат и резко поворачивался во все стороны… Но опасности не было.
Через некоторое время достигли площади у спуска в метро.
Сергей, осматриваясь, испытывал странные чувства: скорби, потери и в то же время некоторого удовлетворения, понимания, что так и должно быть, — ведь когда-то давно этот район Москвы вместе с любимой девушкой отверг его чувства и его самого, оттолкнул, заставил уехать… И хотя испепелен, разрушен он был вовсе не поэтому, кто знает… не за его ли, Сергея, раздавленную любовь мстило этому унылому району Провидение, превращая его в Содом и Гоморру…
