Дориан помнил родовой склеп, его стылые мраморные стены, латинские надписи, высеченные на плитах, ликующих каменных ангелочков. Закрытый гроб – к тому времени, когда Жан-Люк оказался на родине, открывать ящик не рекомендовалось, несмотря на февральский холод. Лица домашних – кто-то плакал, кто-то качал головой. В поместье многие догадывались или знали, до чего Жан-Люк довел семью. И тем не менее…
Тем не менее он оставался братом, которого Дориан любил, хотя и не жаждал быть на него похожим.
А сегодня, прикоснувшись к холодному лицу Лоретты, шевалье ощутил тот февральский мороз, дыхание мерзлого склепа. К смерти нельзя привыкнуть – он был с этим согласен. Кое-кто, говорят, свыкается, в особенности на войне, где смерть косит людей сотнями. Но не Дориан. Он мог убивать, не ведал никаких угрызений совести по поводу вчерашней баталии в переулке, однако вероятная гибель мадемуазель де Мелиньи потрясла его. И он не желал думать почему.
Дядя воистину был недоволен. Он сидел в столовой, пил какой-то гнусный на вид отвар, наверняка порекомендованный домашним лекарем, и смотрелся так, будто весь свет ему весьма задолжал. При виде Дориана маркиз поджал губы и поприветствовал племянника холодным кивком. Виконт приблизился, согнулся в почтительном поклоне и протянул эпистолу.
– Прошу извинить меня, Базиль. Меня задержали непредвиденные обстоятельства.
– Обстоятельства, вот как! – пробубнил маркиз. – Если ты задумал совершить променад по парижским борделям, можно было выбрать для этого другой день.
Дориана задела дядюшкина грубость.
– Садись, не торчи тут, как жердь, – продолжал маркиз, разрезая конверт. – Может, хотя бы поведаешь мне, что это за обстоятельства?
– Вчера вечером, когда я возвращался после ужина с братом Николя, в парижском переулке на меня набросились сомнительные личности, – любезно разъяснил Дориан.
Дядя отложил письмо, которое начал было читать.
– Ты ранен? – тревога в его голосе казалась искренней.
– Легко, – отмахнулся виконт. – А нынче утром, увы, я злоупотребил временем. Я сопутствовал на прогулке одной обворожительной девушке, и ее лошадь понесла. Все завершилось счастливо, но на это ушло полдня.
– Однако ты шустр не в меру. Кто бы мог заподозрить! Возможно, из тебя еще выйдет толк, – дядя вновь обозрел Дориана с головы до ног. – Ладно, иди, отдыхай. Сегодня вечером можешь не сопровождать меня, но завтра от бала не уклонишься.
– Благодарствую. – Виконт встал и пошел к двери.
– Хотя бы расскажи, как зовут распрекрасную незнакомку, с которой ты прогуливался, – со смехом попросил маркиз.
Дориан обернулся.
– Мадемуазель Лоретта де Мелиньи.
Он ни разу еще не видел, чтобы люди так живо бледнели. Даже серели. Желтоватая кожа маркиза приобрела свинцовый оттенок, глаза обратились в узкие щелки.
– Что с вами? – ошеломленно спросил Дориан. – Вам дурно, Базиль?
Маркиз помолчал несколько минут, потом тихо произнес:
– Дориан, я тебе поражаюсь. Ты вовсе не такой тихоня, как мне казалось раньше. Мало того что ты успел основательно разобидеть моего портного, впутаться в уличную драку и опоздать из-за любовного свидания, так еще прогуливаешься с мадемуазель де Мелиньи! – Голос дядюшки был полон желчи и плохо скрываемой злости.
– Что она вам сделала? – недоумевающе поинтересовался Дориан.
– Она – ничего. – Маркиз скрипнул зубами. – А вот ее дед, Жером де Мелиньи, – это человек, которого я ненавижу больше всех на свете!
Глава 14
– Прямо старина Шекспир, – пробормотал Дориан, застегивая сверкающие пуговицы нового камзола. – Ромео и Джульетта.
Пуговицы – это была единственная уступка портному, который ощущал себя глубоко несчастливым. Однако Дориан не разрешил ему обвешать бантами все камзолы. Теперь гардероб смотрел вполне пристойно, тем более что юноша наотрез отказался появляться в Версале в кошмарной обуви, в которой и шагу ступить нельзя, – она причиняла гораздо больше мучений, чем затягивающаяся рана. Дядя смирился. После вчерашнего разговора у него не оставалось выбора.
Маркиз категорично запретил Дориану подходить к Лоретте. Смысл был ясен: или безоговорочное повиновение – или никакого наследства. Будущему наследнику де Франсиллона не подобает оказывать знаки внимания внучке графа де Мелиньи. А значит, при встрече с Лореттой придется вести себя отчужденно. Чувства чувствами, но ответственность существеннее. Без дядюшкиных денег Дориану не выжить. А вместе с ним – и всем людям в его поместье.
Дядя такими темными красками расписал графа де Мелиньи, что тот чудился Дориану едва ли не величайшим изувером всех времен и народов. Но внуки не повинны в деяниях дедушки; судя по всему, Лоретта вообще не ведает, что Дориан – племянник злейшего врага ее деда, иначе вряд ли согласилась бы на прогулку с ним. Или отправилась бы? Бес их разберет, этих женщин, что у них на уме…
Пока что в сердце Дориана бушевали ярость и возмущение, поднятые разговором с дядей. Судя по тому, что рассказал маркиз, граф де Мелиньи использует внучку в своих интригах, пытаясь удачно выдать замуж и обрести еще большее влияние, но пока вроде бы не остановил выбор ни на ком из женихов. Арсен, показавшийся Дориану весьма рассудительным и самостоятельным молодым человеком, полностью согласен с таким положением вещей и ни в чем не перечит деду. Лоретте же деться некуда, она целиком во власти этих мужчин. Несчастная девочка. В самом деле – словно птица, угодившая в силки. Таким, как она, нужно вольно парить в небе. Ей для этого дана красота, молодость, живость, ум, богатство… И все это – к услугам человека, которого Дориан мельком видел у их особняка, – графа де Мелиньи, интригана, не брезгующего применять грязные уловки.
– Ничтожество, – возмущенно фыркая, заявлял вчера дядя. – Полное ничтожество, еще хуже, чем королевский братец Филипп Орлеанский. Но Филипп хотя бы не мучает свою жену. А граф… Много слухов ходило о том, как преставилась его супруга. Крайне подозрительная смерть, крайне. Я не удивлюсь, если он связан с отравителями.
Дориан молчал – свои выводы о людях он предпочитал делать самостоятельно, однако дядя гораздо дольше его пробыл при дворе и имел в распоряжении, несомненно, больше сведений. Даже если оставить необъективное отношение к врагу, портрет Жерома де Мелиньи не заиграл бы светлыми красками. Основываясь на одних лишь фактах, можно было сделать непредвзятые выводы. А фактами маркиз снабдил Дориана в достаточном количестве.
– Ходили слухи о причастности графа не только к странной и преждевременной кончине его супруги, поговаривали также о других его грешках. – Дядюшка удобно устроился в кресле, намереваясь рассказывать долго. – Несмотря на возраст, граф де Мелиньи несколько лет назад заново приступил к поискам невесты для себя. Несомненно, руководясь не чувствами, а черствым расчетом. Выбор пал на едва отметившую семнадцатилетие Бернадетту де Перрой, наследницу внушительного состояния и внучку высокопоставленного придворного маркиза де Перроя. Все было обговорено заблаговременно. Только вот саму Бернадетту никто спросить не удосужился. Ее мать пробовала уверить своего отца, маркиза, в том, что девушка будет совершенно несчастна, коль скоро ей доведется связать себя узами брака со стариком. И это возымело действие. Дед выслушал рыдающую внучку, Бернадетта созналась, что влюблена в барона де Велине. Барон был куртуазным ухажером и вообще недурной партией, конечно, не такой блистательной, как граф де Мелиньи, но вполне достойной. Маркиз решил отказать дряхлому жениху, счастье внучки кое-что для него значило. Узнав об этом, де Мелиньи приложил все силы и влияние, чтобы заставить де Перроя выдать Бернадетту именно за него. Он скупил векселя маркиза, сплел интригу против него, чтобы лишить влияния, и в конце концов оклеветал перед его величеством. Не пощадил граф и соперника: злосчастного де Велине похитили и отослали связанным в колонии, где он едва не погиб. Узнав об исчезновении любимого, принужденная выйти замуж за старика, чтобы спасти семью, Бернадетта утопилась в пруду фамильного замка де Перрой. В письме, найденном на кучке опрятно сложенной одежды, девушка сообщила, что не хочет стать причиной несчастья родных, как стала причиной смерти барона де Велине. Спустя год барон возвратился в Париж. Чудом выжив, он смог связаться с семьей и получить помощь. Взбешенный, он обвинил в своем похищении графа де Мелиньи и вызвал его на дуэль. За несколько часов до назначенной встречи барона насмерть сбил экипаж без гербов на дверцах. Само собой разумеется, графа никто не обвинял. Не осмелились, да и доказательств не было… Такой человек, как граф де Мелиньи, – уверял Дориана дядюшка, – без труда ликвидирует неугодного жениха внучки и, не дрогнув, уладит ее брак с необходимым ему человеком. И даже если сначала он не обнаружит свою суть, то предаст позднее. Как это уже бывало не раз. Во времена Фронды де Мелиньи присоединился к противникам Мазарини, даже занял среди них приметное место, очутившись среди приближенных герцогини де Лонгвиль. А потом он легко продался кардиналу, когда понял, что дела его союзников начинают расшатываться. Благодаря его проискам многие из Фронды понесли внушительный ущерб, в особенности герцогиня де Лонгвиль и один из ее приближенных, аббат. От эшафота святого отца избавило лишь вмешательство папского престола. Аббат… – тут Базиль замялся, вспоминая. – Как бишь его звали… Ах да, аббат де Виллуан оказался, видите ли, воином ордена Иисуса. Безусловно, после этакого скандала надеяться на карьеру у иезуитов ему не приходилось. Впрочем, позднее герцогиня не забросила своего приближенного – или больше, чем приближенного… Поговаривают, он неплохо устроился, принят при дворе. К чему я веду… К тому, что тебе надлежит держаться от мадемуазель де Мелиньи подальше, мальчик мой. Как бы ни обернулось дело, ты попадешь в беду и поставишь меня под удар. А в результате ты погубишь и себя, и девушку. И дашь этому мерзавцу де Мелиньи козырь в той войне, что продолжается между нами уже долгие годы.
