Когда затих последний аккорд, Дориан будто очнулся и ощутил себя опустошенным – это значило, что он все сделал верно. Музыка по-прежнему звучала в нем… нет, это Лоретта звучала. Виконт оглянулся, чтобы взглянуть на нее, и увидел ее ошеломленное лицо.
«Это мне?» – спросили ее глаза. Она боялась поверить.
– Это вам, мадемуазель де Мелиньи, – ответил виконт вслух. – Только вам.
Лоретта сглотнула. Дориан видел, что она не может произнести ни слова. Неловкую паузу прервал Седрик, с преувеличенным воодушевлением спросивший, отправятся ли они наконец танцевать. Все порадовались такому решению – остаться в гостиной и вести заурядный светский разговор после музыки Дориана стало невозможным.
Лоретта на минуту отлучилась в другую комнату, чтобы утереть слезы и хотя бы немножко совладать с эмоциями. Потрясение, которое она испытала, явилось чуть ли не самым большим в ее жизни. Еще ни один мужчина не играл ей так на клавесине. Ей. Именно ей. Это было сравнимо… наверное, с поцелуем. Длинным, прекрасным поцелуем, которым одарил ее виконт де Бланко.
Лоретте почудилось, что даже губы у нее припухли, хотя Дориан к ним не притрагивался.
– Господи! – пробормотала девушка. – Господи…
Это наваждение. Она почти не знакома с виконтом. Она… она совсем его не знает. Так почему же ей кажется, что человека ближе его на свете нет?
Она стремительно провела пуховкой по лицу и вышла к поджидавшим ее друзьям, улыбаясь. Седрик дальновидно предложил руку Бланш – Лоретта подозревала, что шевалье де Кератри разгадал ее чувства уже давно, – и она положила пальчики в ладонь Дориана. Тот взглянул на нее слегка вопрошающе: по всей вероятности, знал, какой эффект оказывает его музыка. Бессердечный! Как он мог извлечь наружу все, что у нее на душе!
Они появились в зале, когда начался менуэт, и успели примкнуть к танцующим. Дориан почти улыбался – Лоретта уже научилась ценить его усилия на этом поприще. Она наконец догадалась, что такому человеку, как он, непросто поддерживать тривиальную болтовню, да и вообще находиться при дворе продолжительное время. От виконта веяло душевным покоем, чем здесь могли похвастать немногие. Двор – сборище людей порывистых, боготворящих увеселения и интриги и алчущих занять пост позначительнее. Дориан не таков. Хотя Лоретта так и не выяснила, зачем он приехал в Версаль. Занятно, что у него за дела тут? Поинтересоваться – или оставить как есть, понадеявшись, что виконт сам все расскажет? Замечание Селины о дядюшкином наследстве было слишком уж туманным.
После менуэта к Дориану и Лоретте приблизился Седрик и позвал их в королевскую часовню на проповедь, которая должна состояться завтра вечером.
– Поверьте, это стоит послушать, – прибавил он. – Личный духовник недавно почившей герцогини де Лонгвиль, да еще и друг нашей семьи. Я мальчишкой бывал на его проповедях. Поразительно светлое чувство остается – если, конечно, люди дают себе труд вспоминать о боге.
– Безусловно, – произнес Дориан, и Лоретта согласно кивнула.
Вся бальная жизнь не ввергала ее теперь в восхищение и не вызывала заинтересованности сама по себе – интерес девушки сконцентрировался на Дориане. Виконт после танцев отвел ее в Салон Венеры, где по кругу были расставлены столы с легкими закусками. Лоретта начинала подозревать, что Дориан хочет либо откормить ее, либо смутить: он так пристально рассматривал плафон «Венера, подчинившая своей власти богов и силы природы», что девушке ничего не оставалось, как приналечь на пирожные и сделать вид, будто она весьма увлечена лакомством. Тем более что плафон вызывал у Лоретты неясную тревогу. Венера, само собой разумеется, не походила на его величество, однако сам сюжет… Интересно, Дориан что-то имел в виду, когда вел Лоретту сюда? Девушка подозревала в его поступках тайный умысел. Виконт действовал тонко, очень тонко.
В центральном овале можно было полюбоваться на трех Граций, возлагающих венок на чело сидящей в своей колеснице Венеры; богиня держала гирлянды из роз, которые оплетали Марса, Вулкана, Бахуса, Нептуна и Юпитера (в их чертах все-таки проглядывалась схожесть с Людовиком – потрясающе, как король подчинил себе всех греческих богов). Нарисованные в углах плафона Амуры связывали этими гирляндами Тита с Берениче, Антуана с Клеопатрой, Язона с Медеей, Тезея с Ариадной. Гризайли[1], выделяющиеся на золотистом фоне, располагались по обе стороны от центрального мотива и представляли «Юпитера в облике быка, похищающего Европу» и «Амфитриту, уносящуюся на Дельфине». Салон Венеры был одним из любимых залов Лоретты, его мягкое золотистое сияние, казалось, было рассеяно в воздухе.
– А известно ли вам, – произнес вдруг Дориан, отвлекшись от глубокомысленного созерцания «псевдогреческих» лиц, – что композиция «Август, задающий тон цирковым представлениям» напоминает конные состязания шестьдесят второго года? А «Навуходоносор и Семирамида, разводящие сады в Вавилоне», – он указал рукой на соответственное панно, – отражают садово-парковый ансамбль в королевских владениях? Мне успел поведать об этом Седрик, – объяснил он удивленной Лоретте. – Мы с ним прогулялись по дворцу. Он очень много знает о Версале, работает с архитекторами. Мэтр Лебрен весьма сварливый, однако же чрезвычайно талантливый человек.
– О да. А «Бракосочетание Александра и Роксаны» вызывает в памяти свадьбу его величества, – подхватила Лоретта. – А «Кир, облачающийся в доспехи для освобождения принцессы» – это война шестьдесят седьмого года, когда Франция вела боевые действия за наследные права королевы…
– Кстати, я не отвлекаю вас от обязанностей? – спохватился Дориан. – Вы все-таки королевская фрейлина.
– Я младшая фрейлина, потому в моем присутствии не нуждаются слишком уж часто, – вздохнула девушка. – И на сегодняшний вечер я отпросилась у ее величества… – Она не стала уточнять, что сделала это специально, надеясь на встречу с виконтом де Бланко.
– Добрый вечер, мадемуазель, – раздался голос человека, которого Лоретта отчего-то абсолютно не ожидала сейчас увидеть. Она не раздумывала о том, что барон д’Оллери посещает все балы. Не думала, что он может ее искать. А ведь всего несколько дней назад это казалось таким волнующим…
Лоретта спешно встала, Дориан тоже поднялся. Девушка почему-то чувствовала себя виноватой перед бароном и перед виконтом тоже.
– Добрый вечер, барон, – она присела в реверансе, а когда Гаспар поцеловал ей руку, Лоретта поторопилась закрыться новым веером.
– Я счастлив видеть вас, сударыня. В последнее время вы с завидным упорством сторонитесь меня, – ласково упрекнул ее д’Оллери.
