— Пропустите! Пропустите! — орал Лорензо, пробираясь сквозь живую стонущую массу. — Пропустите! Полиция!
Но его никто не слушал. Их зажали и, словно волной, вынесли в проем, бывший когда-то дверьми.
Выбравшись на привокзальную площадь к полицейским машинам, Лорензо орал, пытаясь перекричать рев толпы.
— Все слушают меня! Четвертое подразделение, по, машинам! Нааапрааавляяяееемсяяя к одиннадцатому ааангааруу! — и, увидев Джона, который продирался через лес хватающих рук, позвал: — Маклейн, садись в ту машину! Быстро! — и бросился к дверце у кресла водителя.
Сейчас не время было сводить счеты и выяснять отношения.
Джон забрался на переднее сиденье с другой стороны, где уже кто-то сидел.
— Маклейн, познакомься с моим братом, — предложил Лорензо. трогаясь с места.
Джон повернул голову.
Нет, у этого «козла» братом мог быть только «козел»!
Толстая рожа с поросячьими глазками, незабываемая, самодовольная, повернулась к нему и, поджав губы, кретин, который оштрафовал его и арестовал тещину машину, гнусавым голосом произнес:
— Счастливого Рождества; — и дохнул джином.
— Привет, — буркнул Джон.
«Нет, это не я добру», — подумал он, и их машина, которая была головной, врезалась в такси, переполненное убегающими от беды людьми.
— Черт! Что это такое?! — завопил Лорензо и выскочил на площадь. — Убирай свою дурацкую машину к черту! Какого хрена ты сюда попер! Что, совсем мозги пропил?! Убирайся, быстро! Слышишь?! Немедленно!!!
Брат тоже выкатился, и они вдвоем, ругаясь по-итальянски, бегали вокруг такси, пинали его ногами и толкали, стараясь убрать с дороги.
Брат потерял в пылу борьбы фуражку и сверкал своей лысиной, такой же, как у Лорензо, только чуть пообъемистей,
— Убирайся с дороги, сволочь! — налегал он плечом на покореженную машину.
Джон открыл дверцу и выскочил наружу.
Толпа забила всю площадь, и теперь машинам не вырваться из этого плена. А у них совсем не оставалось времени. Еще пару минут, и всеооо! Эти ублюдки улетят!
— Эй, Коплент! Саманта Коплент! — заорал он, увидев вдали знакомую челку и руку с микрофоном, который она даже сейчас умудрялась подсовывать людям. — Коп-лееееент! Саманта Коплент! — все кричал он, пытаясь пробиться сквозь людской поток.
Она-то ему и нужна! Джон сам видел вертолет с белой надписью на зеленом округлом борту:
«НОЧНЫЕ НОВОСТИ».
Саманта, наконец, услышала призыв. Пару раз подпрыгнув, она увидела спешащего к ней Джона Маклейна, у которого хотела получить интервью, а услышала лишь три слова: «Иди к такой-то матери».
— Хей! — крикнула она и помахала рукой. — Я здесь!
Никогда ему еще не давали столько времени в эфире!
Ричард был счастлив. Он говорил и говорил, упиваясь своей значимостью. Простой репортер, которому каждый мог заткнуть рот, в центре внимания всей страны.
Перед унитазом, на котором восседал Торберг, висело зеркало, и он внимательно всматривался в свое лицо, придавая ему то угрожающее, то саркастическое выражение.
— И все мы, фактически, являемся, заложниками террористов, Мне не особенно нравится сейчас находиться в воздухе. И совсем не хочется отдавать свою жизнь и талант, — здесь он встряхнул головой, как бы отбрасывая назад волосы, — ради желаний каких-то сумасшедших людей. — Ричард выдержал трагическую паузу. Он медленно поднялся и встал во весь рост. — Может быть, это мой последний репортаж.
— Ты прав, Дик, — услышал он и свалился от сильного удара.
Холли быстро объяснила Кэт, что происходит, и девушка ни секунды не колеблясь, согласилась сделать все, что предлагала «потрясающая леди». Она открыла служебным ключом дверь туалета и, когда этот хлыщ, урод, идиот ненормальный вещал на всю страну: «МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО МОЙ ПОСЛЕДНИЙ РЕПОРТАЖ», Холли ткнула в него шок ером соседки, от которого «маленькая собачка хромала неделю».
Выпученные глаза тупо пялились в какую-то точку на стене.
Растеряв свое величие, Торберг, скрючившись, сидел у подножия унитаза, выронив из онемевшей руки трубку. Вторая рука, с диктофоном, уютно покоилась на сливном бачке.
Торберг почему-то замолчал. В студии на мгновение повисла пауза и, еще не соображая, что же произошло, (может, самолет потерпел катастрофу), главный редактор «Ночных новостей» закричал в трубку:
— Дик! Ты где, Дик?! Где ты сейчас?
— Валяется в, сортире, в обнимку с унитазом, — ответил женский голос. Потом на секунду снова наступило молчание, и тот же голос добавил: — Передача окончена.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Полковник Стюарт и генерал Эсперансо отдыхали в салоне самолета. Внизу суетились люди, проезжали автокары, шли последние приготовления я полету.
— А этот Маклейн — крепкий орешек, — задумчиво проговорил Эсперансо. — Жаль, что он не был в вашей команде, полковник.
— Теперь он будет служить в другом полку, — Стюарт ухмыльнулся. — Да, этот ублюдок чуть не сорвал нам операцию…
В этот момент запищал зуммер.
— Полковник, подъехала машина, — отрапортовал Гарри Краун.
— Отлично. Открыть ворота, — приказал Стюарт и улыбнулся генералу. — Все по расписанию. Работаем по часам.
Он легко поднялся и пошел к выходу.
Полковнику казалось, что он сбросил пару десятков лет. Стюарт вновь чувствовал себя молодым парнем, перед которым открываются все дороги.
Он остановился на верхней площадке трапа и сверху наблюдал, как огромные многотонные створки ворот ангара поехали в стороны, пропуская внутрь военный грузовик с командой майора Гранта.
— Какая потрясающая история, — захлебываясь от возбуждения тараторила Саманта Коплент, едва поспевая за Маклейном, г- Я бы такую никогда не придумала! — ффф, — нижняя губа послала вверх струю воздуха, и челка задорно взлетела надо лбом.
— Ее придумал человек, которого я ищу.
Маклейн пробивался сквозь бегущую толпу, которая хотя немного и поредела, но все же была достаточно плотной.
Люди продолжали кричать и звать друг друга. Растерянные, несчастные, раздавленные ожиданием чего-то страшного, они неслись, не зная, где искать спасения.
И все из-за того негодяя! Нужно было свернуть ему башку еще год назад, там, в Лос-Анжелесе! Эта кукла, тоже, наверное, не лучше… Но сейчас она была единственным человеком, который мог ему помочь.
Генерал и полковник еще спускались по трапу, а майор, лихо спрыгнувший с машины, уже спешил к ним с широкой улыбкой на плоском лице.
— Полковник! — Грант щелкнул каблуками и взметнул к виску руку. — Если можно так выразиться, вы проделали отличную работу!
— Спасибо, майор, — весело ответил Стюарт. — Ты сам отличный парень. — Он пожал протянутую руку и обнял Гранта, одобрительно похлопав по спине.
— Поздравляю с освобождением, генерал!
— Спасибо, майор, Но настоящее освобождение наступит, когда мы все будем на свободе.
Гарри Краун и Том Байер стояли рядом с полковником. Они имели на это право, как люди, исполнившие самую тяжелую часть операции.
Все, кто прибыл на машине, уже выстроились за майором, крепко сжимая в руках автоматы.
Стюарт окинул их взглядом. Молодые, здоровые „не ведающие сомнений, готовые на все, на любое.
Он не позволил себе закончить эту мысль.
— Поздравляю вас, джентльмены! — его голос звучал торжественно v— Поздравляю с очередной славной победой в вашей жизни. Я горжусь вами! — он секунду помолчал и уже нормальным тоном произнес: — А теперь, все в самолет.
И пошел, пропустив вперед генерала, вверх по трапу, не желая задерживаться в этой стране ни одной лишней минуты. И, словно стадо за вожаком, за ними затопали остальные.
Все. Они отряхнули прах этой земли со своих ног.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Маленький, похожий на головастика, вертолет с надписью «Ночные новости» на округлом боку легко оторвался от земли. Сделав небольшой вираж, он ринулся в снежную пелену, пробиваясь к одиннадцатому ангару. Винты месили плотную белую массу, и «чоппер» то и дело швыряло из стороны в сторону,
Саманта Коплент сидела сразу на двух креслах. Вернее сказать, между двух кресел, так как на одном из них восседал Ароне со своей камерой, а на другом — Маклейн. Но это не мешало ей наслаждаться полетом. Она абсолютно не реагировала ни на какие рывки их милой букашки, как Саманта называла вертолет, и удивленно прислушивалась к странным звукам, рвущимся из горла полицейского. Что-то между «Ы» и «Уы»!
Пилот усмехнулся.
— Что, ковбой, укачивает? — спросил он, не поворачивая головы.
— Да, не люблю летать, — сдавленно ответил Маклейн.
— Так что же ты здесь делаешь? — в голосе Майка, так звали лётчика, звучало неподдельное удивление. — Летаю. Потому, что я не люблю проигрывать, еще больше, чем летать, — Джон с трудом загнал обратно рвущийся из живота к горлу тугой ком.
