– Встретимся завтра в это же время. Сейчас одиннадцать ровно.
– Что? А-а... Завтра никак не могу. Послезавтра.
– Договорились.
Анри увлекся, знакомясь со списком. Вот он взял в руки вторую страницу, дочитал до середины и словно осекся. Вернулся к первой и тряхнул головой. Переход от утраченных навсегда ценностей к ценностям реальным, которые он описывал, а впоследствии и продавал, оказался настолько плавным, что он этого не заметил. Как будто он ехал на поезде, впереди тупик, и вот стрелочник переводит поезд на другие рельсы, и пассажир этого не замечает, едет себе дальше. Действительно, у Анри сложилось стойкое ощущение целостности, что ли, неделимости коллекции, и он был готов поверить в то, что она некогда была шире. И вдруг его словно током ударило. Он понял причину, по которой была убита его мать. Подтверждением тому могли послужить пустые картинные рамы и выпотрошенные подрамники (они по сей день пылятся все в том же подвальном помещении), его никогда не интересовали мрачные катакомбы – нижней частью музея заведовала его мать, а он был доволен административной работой.
Теперь Анри мог с уверенностью назвать мотив убийства своей матери, но в 1992 году он, изучив коллекцию, сделал один-единственный вывод: из запасника пропали равноценные предметы. О супершедеврах он и подумать не мог.
Об этом размышлял Анри и вечером, и ночью; уснул он только под утро и проспал от силы часа полтора.
Не спал в эту ночь и Вадим Мартьянов. Значит, думал он, Лугано пошел путем сравнения списков, и это же означало, что он вышел на генерала Болотина. Отличный ход. Достойный противник. Но такой ли уж достойный? Он буквально обрушился на Анри; запугал его до смерти или нет – не в этом дело. Он дал возможность Анри связаться с одним из своих друзей и деловых партнеров. А с другой стороны, Анри – единственная ниточка, с которой можно было распутать клубок и добраться до предателя.
Лугано вышел на Болотина, используя тактику «враг моего врага – мой друг», и они не могли не заключить союза. Союз был больше выгоден генералу, поскольку он извлекал пользу из борьбы двух противников – «третий радующийся». У Лугано в лице генерала мощная поддержка. Такие люди, как бывший министр внутренних дел, были способны на «поступок»: опустошить свой бюджет, но цели добиться, тем более что мотив – месть. Сговорившись, Лугано и Болотин были способны порвать врага пополам. Мартьянов и не подозревал, настолько был близок к истине. Если бы он мог увидеть своеобразный, наглядный договор между сторонами, который не был подписан, а порван пополам...
Вадим долго не мог понять, что же еще встревожило его, и наконец сообразил. Лугано прилетел в Тунис по меньшей мере на два дня раньше. Ведь в телефонном разговоре с Габриэлой он назвал дату прилета: 12 августа. Или он что-то напутал?
Габриэла, выслушав его, покачала головой:
– Я точно помню, что он сказал. На уши я пока что не жалуюсь.
– На уши с бриллиантовыми сережками, – дополнил Вадим.
11–12 августа
Было ровно семь, когда Анри позвонил своей помощнице. Он говорил, оглядывая себя в зеркале.
– Я вынужден уехать, Николь.
– Я еду с тобой?
– С какой стати? Нет, ты не едешь со мной.
– Тогда почему ты звонишь мне ни свет ни заря?
– Ладно, извини. Ты головой отвечаешь за музей, поняла?
– Одна голова – хорошо. Жаль, у меня нет второй. – Несмотря на ранний час, в голосе Николь просквозила ирония. – Да, я все поняла.
В трубке раздался глухой стук, и Анри представил, как единственная голова его помощницы упала на подушку.
Он о многом пожалел в эти долгие часы. Почему он отдал предпочтение административной работе, а запасники буквально обходил стороной? Анри был в трех или четырех, уже не помнил – а это, на его взгляд, означало, что он побывал во всех. Он контактировал с турагентствами, вел переговоры с реставраторами; ремонт дворца, пусть даже косметический, – это тоже входило в его обязанности. Это он придумал живые сцены с манекенами, и эта его идея очень понравилась его матери. Он купался в живом море общения, и эта среда действительно была его жизнью.
Он не мог не вспомнить и «страшного человека». Мишель Жобер появился в его жизни шесть лет тому назад. И вот по прошествии этого времени Анри ощутил приступ дежавю. Нет, Жобер не тряс списком, он назвал достоинства десяти или двенадцати предметов из коллекции, цену, по которой они ушли, но самое главное – он почти со стопроцентной точностью назвал еще десяток предметов: «Не их ли вы собираетесь продать в ближайшее время?» И только что не хватил кулаком по столу: «Хватит разбазаривать мою коллекцию! С такими темпами продаж и аппетитом, как у вас, от нее скоро ничего не останется. Вы не знаете истинную цену коллекционных предметов. С этой минуты цену буду назначать я».
Мишель Жобер рассказал трогательную историю происхождения коллекции. Еще его отец вывез ее в 1942 году из Кебили, городка, в который ссылали деятелей национально-освободительного движения Туниса. Там проходила линия фронта между итало-германскими и англо-американскими войсками. В конце концов, коллекция оказалась в тунисском музее.
Он говорил убедительно и даже немного растрогал директора музея. Анри положил свою руку поверх его, но, натолкнувшись на бессердечный взгляд, отдернул ее.
Если его вчерашний гость говорил правду, это означало, что лгал Мишель Жобер. Лугано оставил какой-то листок. Точнее, написал на листе бумаги, по-хозяйски вынув его из лотка принтера, какие-то цифры. Только сейчас Анри догадался прочитать, что там написано.
Солнце стояло почти в зените, когда директор впервые в этот день перешагнул порог своего рабочего кабинета. Вот этот листок, вот эти цифры: 103х59, 75х60, 80х67. Внезапно пришедшая мысль подбросила его со стула. Он выдвинул ящик стола, схватил связку ключей, из другого вынул рулетку и бросился в запасник. Вот первый подземный уровень, вот начало второго. Вот площадка, на которой жестоко закололи его мать. Ступеньки, по которым она скатилась до двери запасника. Здесь потерянному Анри полицейский задал вопрос, касающийся подвальных помещений. Тот ответил, что здесь только пыль, такая древняя, что в ней можно найти частички павшего Карфагена.
Анри открыл тяжелую дверь. Комната была пуста: все предметы коллекции он давно перенес в более подходящее помещение; здесь остались только рамы и подрамники от трех картин. Анри вооружился рулеткой, измерил первый подрамник и получил точный размер холста: 103 на 59 сантиметров. Второй подрамник: 75 на 60. Третий: 80 на 67. Сердце у Анри упало. Но оставался один нюанс. И вот он, запыхавшийся, в своем кабинете открывает толстенный специализированный справочник. Портрет Екатерины Арагонской кисти Михеля Зиттова, размеры холста... они идеально совпадали. «Ваза с опавшими цветами», Поль Сезанн, холст, масло, 80 на 67. «Пьяная женщина», Эдуард Мане, холст, масло... размеры идеально совпадают...
Кто из двух этих людей лгал больше – так вопрос не стоял. Мишель Жобер скрывал больше, вчерашний визитер Анри был более откровенен. И все это были слова. Наитие подсказало ему имя убийцы его матери, но он боялся произнести его. Для него было слишком даже узнать мотив преступления, но он знал его: это минимум пятьдесят состояний.
«Выбирай между распятием в груди и распятием на груди», – прозвучал у него в голове голос Мишеля Жобера. Анри сделал выбор, вздохнув:
– Я повторю путь матери...
«Встретимся завтра в одиннадцать», – сказал вчерашний гость. Анри поставил свои условия: послезавтра. Фактически они ударили по рукам. Торги. Он устал смотреть на часы – тоже «Ролекс», но не такие роскошные, как... «Черт, он даже не представился. Как его на самом деле зовут? Кто он, норвежец, швед? У него точно северный акцент. Когда он говорит, губы у него «подмораживает». Не англичанин точно: те, как и американцы, всегда широко разевают рот и показывают зубы. Пересмешники».
Наполовину араб, наполовину француз, «дикая роза» – так в детстве называла его мать, Анри дрожащими руками открыл сейф. В дальнем углу, прикрытый бумагами, лежал пистолет. Это был «вальтер-ППК», уменьшенная копия полицейского пистолета (Polizei Pistole Kriminal), созданного фирмой «Вальтер» для скрытого ношения. Его Анри нашел в запаснике, превратившемся для него в волшебную пещеру, и тогда только что не пнул его. Пистолет был в отличном состоянии. Если из него и стреляли, то давно. Анри почистил его, смазал и спрятал в сейф. Прошло еще какое-то время, и он наведался в тир к своему знакомому и взял несколько уроков стрельбы.
В запаснике был и другой пистолет, на взгляд Анри – ущербный, больше похожий на зажигалку. Изучив его более внимательно, он пришел к неожиданному выводу: пистолетик напоминал двустволку. Дело в том, что стволы его откидывались для перезарядки вперед, а курки взводились посредством нажатия вниз на рычаг, расположенный в основании пистолетной рукоятки. Канитель, одним словом. Чтобы выстрелить всего два раза, нужно изрядно повозиться. Для Анри эта «самоделка» стала царь-пушкой, которая так ни разу и не выстрелила. Он принес ее в свой кабинет и положил в ящик стола. Вспоминал о ней, когда под рукой не было зажигалки, и ухмылялся.
