число чемоданов с украшениями, серебром, ценными вещами, такими как меха, ковры, и с прочей дрянью. И это факт.
Что можно сделать с тем, что уже случилось, причем с тем, чем занимались все — вплоть до первого лица. Следствием стало то, что этот вывоз товаров… определенно не остался незамеченным русскими службами, ведущими наблюдение… И еще кое-что: «дипломатические жены» нашего посольства почти все смылись. Может быть, у некоторых отъезд был вынужденным, но у большинства определенно нет. Можно представить себе чувства жен других сотрудников и наших машинисток, когда они видят, как сбегают одна за другой их товарки по полу, обладающие дипломатическими паспортами… Я был и остаюсь при своем мнение, которое многие считают грубым: «бабам не место на поле боя». Разве это необходимо, чтобы все привозили с собой для всемерной поддержки в работе свои семьи? Те приезжают сюда, чтобы вдоволь нажраться масла и икры, по дешевке за рубли обвешаться мехами и драгоценностями и затем сбежать или, по меньшей мере, начинают спасать свое барахло в ущерб великому делу, во вред нам, кучке немцев, находящихся на передовой»151.
Кёстрингу, несмотря на его настоятельные просьбы, так и не удалось добиться от руководства посольства принятия мер по пресечению «бегства ценностей». Шуленбург и его заместитель — посланник Вернер фон Типпельскирх (двоюродный брат генерала Курта фон Типпельскирха) сами занимались «спасением» ценностей. По крайней мере, в этом был замечен Шуленбург, на что указал в своем письме Кёстринг, а Типпельскирх 9 мая 1941 года отправил на родину свою жену с детьми. То же самое, но еще раньше — 17 апреля — сделал германский военно-воздушный атташе Г. Ашенбреннер, жена которого прихватила с собой в Германию также часть домашнего имущества.
Происходившее в посольстве, как и предполагали германские военные дипломаты, не осталось незамеченным советскими службами. 14 мая 1941 года в докладной записке руководству страны НКГБ СССР констатировал: «Со второй половины апреля с. г. ряд сотрудников германского посольства отправляет из СССР в Германию членов своих семей и особо ценные вещи», а «по указанию германского посла Шуленбурга закуплены и доставлены к нему в особняк доски для упаковки; часть ценных ковров и серебряных вещей уже упакована в ящики»152.
О действиях Шулебурга по «спасению» ценностей стало известно в Берлине еще до обращения в МИД Кёстринга, откуда последовал немедленная реакция. Начальник Политического отдела внешнеполитического ведомства Германии Э. Вёрман 10 мая направил Шуленбургу письмо, в котором дал понять, что все действия и высказывания посла тщательно контролируются берлинским руководством. Вы же, писал Вёрман, «согласно поступающей информации, в последние дни (начало мая) выглядите очень подавленным и уже упаковываете в ящики свои личные вещи»153.
После получения этого послания Шуленбургу ничего не оставалось как оправдываться. «Я не считаю, что выгляжу «очень подавленным», — оправдывался он в ответном письме, — и также не собираюсь «упаковывать в ящики свои личные вещи». Мои драгоценные ковры лежат на прежнем месте, портреты моих родителей и прочих родственников по-прежнему висят на стенах, а в моем жилище вообще ничего не изменилось, в чем может убедиться любой посетитель»154.
К дате «22 июня» военно-морской атташе при посольстве Германии в СССР капитан второго ранга (капитан Цур зее) Норберт фон Баумбах больше не возвращался. Об этом свидетельствуют записанные советской контрразведкой беседы сотрудников аппарата военного атташе в оборудованном специальной техникой прослушивания особняке генерал-майора Кёстринга 13 и 15 мая, в том числе и с участием Баумбаха.
«За несколько недель до начала Великой Отечественной войны контрразведчиками была осуществлена дерзкая операция. Из полуподвала жилого дома, находившегося рядом с особняком Э. Кёстринга, германского военного атташе, был прорыт туннель в подвал особняка. В течение этого времени регулярно проводились выемки секретных документов, помещения были оборудованы специальной техникой прослушивания. Записи разговоров военного атташе регулярно докладывались наркому государственной безопасности В.Н. Меркулову, наиболее важные из которых он направлял И.В. Сталину.
Так, в одном из них отмечалось: «НКГБ сообщает нижеследующие выдержки из записанных 13 и 15 мая 1941 г. разговоров между чинами военного и военно-морского германских атташатов в Москве:
Кёстринг: На Волге я еще ничего не предпринимал (имеется в виду поездка атташе в районы компактного проживания немцев в Поволжье, организованная по указанию Сталина. — М.А.). Но начать портить уже нужно, так как это у нас будет предварительной подготовкой к скорому наступлению.
Нагель: …Нам нужно обязательно перехватывать военных курьеров и отбирать у них весь материал… Я думаю, что русские будут кусать себе локти, когда мы появимся нежданно-негаданно…
Шубут: …К Нарве мы должны подойти быстро. Это должен еще, правда, решить Берлин. Все дела мы должны иметь наготове, чтобы не метаться в нужный момент.
Нагель: О, мы еще неоднократно испортим безмятежное спокойствие русских. Кёстринг: Я думаю.
Шубут: …Для нас очень важно то, что русские не так часто меняют свое месторасположение. Они два-три года остаются на одном месте. И поэтому можно сказать — я побью Россию…
Кёстринг: …Наступать — вот единственно правильная вещь. Я думаю, что все же они боятся…
Баумбах: У меня создалось такое впечатление, что русские пока спокойны.
Кёстринг: То дело, о котором мы говорили, должно оставаться в абсолютной тайне. Эти две недели должны быть решающими … Природные богатства! Это будут наши естественные завоевания, о которых мы заявили во всеуслышание в международных кругах.
Баумбах: Я все же хочу сказать, что политически они сильны.
Кёстринг: Это ничего не значит. Мы сумеем договориться с Англией и Америкой, а также использовать югославов и норвежцев. Французы тоже включаются в наш счет. Нам уже удалось завоевать около двадцати миллионов. Я убежден, что в этом деле мы выйдем победителями — прокатимся по этому Союзу. Мы будем вести войну до тех пор, пока по крайней мере не захватим Украину»»155.
В ходе записанных бесед военный атташе Германии сказал, в частности: «То дело, о котором мы говорили, должно оставаться в абсолютной тайне. Эти две недели должны быть решающими… Природные богатства! Это будут наши естественные завоевания, о которых мы заявили во всеуслышание в международных кругах». Что имел в виду военный атташе? Высказывается мнение, что в середине мая речь шла о готовности Германии к нападению 1 июня (сроки начала блицкрига против СССР фюрер неоднократно переносил). Так ли это? Однако не следует забывать, что указание 1 июня как срока нападения Германии на СССР, могло спровоцировать Советский Союз на нанесение превентивного удара. В чем верховное главнокомандование вермахта, главнокомандование сухопутных войск никак не могло быть заинтересовано. Крайне опасная дезинформация.
Судя по приведенному тексту, беседа
