Сезонное аффективное расстройство встречается в любом возрасте, но чаще всего начинается между 20 и 30 годами. Оно гораздо больше распространено среди женщин, чем среди мужчин6; например, за десять лет изучения SAD в Национальном институте психического здоровья в США в исследованиях приняло участие 354 женщины и 103 мужчины; примерно такое соотношение сохраняется во всех клиниках, изучающих это заболевание (если только в конкретной работе специально не отсеивают женщин, чтобы изучать гендерные различия на равных по численности выборках).
Как и практически каждое свойство человека, подверженность сезонному аффективному расстройству зависит одновременно и от генов, и от индивидуального опыта. Раймонд Кохрейн из Университета Бирмингема показал, что женщины, переехавшие в Великобританию из теплых стран (Индии, Бангладеша, Пакистана), страдают от зимней депрессии сильнее, чем коренные англичанки7. Кохрейн использовал стандартный опросник, выявляющий подавленность и тревожность, и женщины из Азии набирали в среднем 8,41 балла зимой (и 5,19 в более подходящие для жизни времена года), в то время как европейские женщины ограничивались 4,8 балла зимой и 3,67 балла в осталь ное время. Но самое важное — выяснилось, что женщины азиатского происхождения, родившиеся и выросшие в Великобритании, занимают промежуточное положение: они набирали 6,16 балла в холодное время года и 5,1 — весной, летом и осенью. Если бы повышенная тревожность и подавленность азиатских женщин объяснялась бы только трудностями адаптации в новом обществе, то у них не было бы таких выраженных различий между разными временами года (к тому же в исследование включали женщин, более или менее равных по социально-экономическому статусу). Эти результаты говорят о том, что в устойчивости к сезонному аффективному расстройству играют важную роль генетические отличия — жители северных стран в среднем более устойчивы к сезонному аффективному расстройству, чем те, чьи предки на протяжении многих поколений жили на юге, но в то же время к зимнему холоду и темноте до некоторой степени можно привыкнуть, если жить с ними с раннего детства.
Как может происходить генетическая адаптация к темной зиме, представить довольно легко: при прочих равных человек, который каждый год на несколько месяцев превращается в унылое чучело и теряет интерес к любви и семье, будет заводить чуть меньше детей и чуть менее качественно о них заботиться. Естественный отбор всегда работает с большими числами, так что, если даже такие люди будут выращивать в среднем 990 детей на каждую тысячу в семьях бодрых оптимистов, все равно с каждым столетием, проведенным на севере, распространенность генов, вызывающих сильную предрасположенность к SAD, будет немножечко падать. Именно поэтому люди, жившие в Великобритании на протяжении многих поколений, страдают меньше, чем те, чьи предки недавно перебрались на пасмурный остров из жарких стран. Аналогичные исследования проводились и в России8. В частности, в поселке Провидения на Чукотке, в одном из самых северных районов нашей страны, живут как представители коренного населения (чукчи и еще несколько малых народностей), так и русские, в основном перебравшиеся туда в середине XX века, то есть от силы два поколения назад. Выясняется, что коренное население северо-востока России вообще практически не подвержено сезонному аффективному расстройству. Среди нескольких десятков исследованных коренных жителей не нашлось ни одного человека, которому психиатр мог бы поставить соответствующий диагноз; клинически несущественное субдепрессивное состояние было зафиксировано только у 2 % мужчин и 14,3 % женщин. Среди русских, живущих в том же поселке, от выраженной зимней депрессии страдало 1,9 % мужчин и 21,6 % женщин, а в легкой форме ее переживало еще 15,4 % и 13,7 % соответственно.
Но устойчивость северных народов к сезонному аффективному расстройству не сводится только к генетическим адаптациям. Похоже, что кроме них развиваются и культурные механизмы, призванные сгладить и по возможности предотвратить зимние нарушения настроения. Профессор Синтия Стахлмиллер специально уехала из Австралии в Норвегию, чтобы изучить, как адаптируются к полярной ночи жители города Тромсе, который находится почти на 400 км севернее полярного круга. В ходе этнографических изысканий она описала ряд принципов, распространенных в культуре норвежцев и помогающих им меньше огорчаться из-за холода и темноты9. Во-первых, принято восхищаться природой вообще и сменой времен года в частности и специально ждать осени, чтобы увидеть северное сияние, а потом вволю наслаждаться видом звезд в полярную ночь. Во-вторых, к самой зимней депрессии норвежцы относятся философски, описывая ее в контексте гармонии с природой. «Сезоны сменяют друг друга, и моя душа меняется вместе с ними. В течение зимы я погружен в размышления и способен глубже осознавать жизнь. Я чувствую себя немного мертвым, когда приходит тьма. Но потом, когда рассветает, я становлюсь более живым. Я не в депрессии, я скорее испытываю легкую печаль от размышлений о том, что такое наша жизнь и для чего она». Эти слова принадлежат норвежскому экологу и философу Арне Наессу, а Синтия Стахлмиллер цитирует их в своей работе, чтобы проиллюстрировать готовность жителей севера принимать осеннее снижение настроения как должное, как нормальную часть порядка вещей — и спокойно помнить, что оно исчезнет весной. Но важно и другое: все традиции жителей Тромсе направлены на то, чтобы не дать зимней депрессии засосать их с головой. Зима связана с целым рядом ритуалов и обычаев. Норвежцы зажигают свечи и любуются их мягким пламенем. Они собираются вместе и рассказывают друг другу истории, причем по возможности смешные. К празднованию Рождества они относятся даже серьезнее, чем все остальные европейцы, — приуроченные к нему дружеские визиты и пиршества растягиваются на целый месяц. Жители Тромсе отмечают день исчезновения солнца и день его возвращения, выпекая специально предназначенные для этих событий солнечные сдобные булочки. Северяне уделяют много внимания специфическим зимним видам спорта и шутят, что каждый норвежец рождается, уже стоя на лыжах. Помимо всего прочего, дети и взрослые постоянно принимают рыбий жир: они уверены, что это предотвращает любые болезни, в том числе и зимнюю депрессию. Даже если не учитывать, что жирные кислоты и в самом деле очень важны для нормальной работы нервных клеток, эмоциональные расстройства — это одна из тех областей, где эффект плацебо может быть очень выраженным. И наконец, на севере принято по возможности не экономить на освещении и стараться компенсировать недостаток солнца как яркими лампочками, так и живым огнем. Из-за всех этих мер, закрепленных в культуре и оправданных биологически, норвежцы относятся к зимнему аффективному расстройству с изрядной долей иронии. Им все время рассказывают об опасностях темноты и по телевизору, и в газетах, и при общении с австралийскими учеными, а они отвечают, что все это глупости, надо не воспринимать зимний упадок сил как диагноз, оправдывающий человека, а думать, что с ним можно сделать. И вообще, говорят, существует много серьезных проблем, например загрязнение окружающей среды, дорожный трафик и жестокость, а смена времен года — это не катастрофа, а естественный ход вещей.
Жители города Тромсе отмечают наступление полярной ночи.
Откуда мозг знает, что пора впадать в сезонную депрессию?
По запросу «третий глаз» поисковые системы не предлагают ничего хорошего, сплошную чудовищную эзотерику. А все потому, что надо уметь с ними обращаться. Если то же самое спросить в системе поиска по научным статьям Google Scholar (и на английском языке, конечно), то половина ссылок будет на культурологические исследования верований в третий глаз, зато вторая половина — про париетальный глаз у земноводных, рептилий, рыб и миног. У некоторых из них его можно, если хорошо присмотреться, разглядеть на затылке, у других третий глаз затянут кожей и даже прикрыт сверху костями черепа, но все равно способен улавливать свет. Третий глаз — это часть промежуточного мозга, и нужен он не для зрения, а для тонкой настройки эндокринной системы. Светочувствительные клетки третьего глаза непосредственно связаны с эпифизом — эндокринной железой, выделяющей «гормон сна», мелатонин. Если света мало и становится все меньше, то производство мелатонина растет, и значит, пора готовиться к спячке. Если света много и становится все больше, то производство мелатонина падает, а уровень половых гормонов, напротив, растет — это значит, что наступила весна и нужно приступать к поиску партнера10. Этот древнейший механизм унаследовали и птицы, и млекопитающие. Правда, светочувствительных клеток в эпифизе у нас нет, но зато к нему идут ответвления нервных волокон от сетчатки наших обычных парных глаз, и уровень мелатонина у нас тоже колеблется в течение года. И в течение каждых суток, разумеется.
