«Я пишу эти строки для потомства. Говорят, что король Ричард убил своих племянников в лондонском Тауэре, чтобы захватить власть. Но это явная клевета, распускаемая его врагами, которых сегодня невозможно уличить во лжи».
Это только начало, но дальше буквы внезапно становятся крохотными, почти неразличимыми. Однако нетрудно догадаться, что передо мной текст, который в прежние времена сочли бы в высшей степени спорным, даже опасным. И автор этих записок наверняка прятал их.
Я сижу за столом в гостиной, пытаясь разобрать следующую строчку, когда входит Гарри и садится рядом со мной.
— Да уж, в такую жару упражняться в стрельбе из лука — сущая мука, — ворчит он, отирая рукой пот со лба. — Что тут у тебя, Кейт? А, те бумаги из сундука. Можно мне посмотреть?
Я показываю ему первую страницу:
— Что ты об этом думаешь?
Он читает и изумленно вскидывает брови. Затем вздыхает:
— Тут речь явно идет о Ричарде Третьем. Смотри — и дата есть: тысяча четыреста восемьдесят седьмой. Если не ошибаюсь, его убили при Босворте в тысяча четыреста восемьдесят пятом году.
Я приглядываюсь. Да, в конце страницы действительно стоит дата — 1487. Еще я могу разобрать слова «заточ» и «замок Раглан». Большинство нижних строк выцвели.
— Наверное, это написал кто-то из моих предков, — говорит Гарри.
— Думаешь, этот человек мог что-то знать о судьбе заключенных в Тауэре принцев?
— Трудно сказать. Да и что тут знать? Всем и так известно, что король Ричард их убил.
— Но автор этих строк, похоже, придерживался другого мнения.
Гарри пожимает плечами:
— Милая, мы даже не представляем, кто это написал и для чего. Как же мы можем судить? Король Ричард, вне всякого сомнения, был злым и коварным человеком. Так что остается только благодарить Бога за то, что Генрих Тюдор победил этого кровавого тирана при Босворте.
— Я полагаю, что любой человек, заявлявший в тысяча четыреста восемьдесят седьмом году, что Ричард невиновен, не нашел бы себе сторонников.
— В лучшем случае над ним бы посмеялись! — Гарри шмыгает носом. — Было бы безрассудно, даже опасно писать такую чепуху. С другой стороны, мои предки в то время были преданными сторонниками королевского дома Йорков. Они явно восхищались Ричардом и, вполне возможно, не верили слухам о том, что принцев убили по его приказу. Между прочим, мой двоюродный дед Уильям был женат на дочери Ричарда Третьего и, кроме того, служил его сыну. Кстати, именно он привез тестю известие, что в Англии высадился Генрих Тюдор.
— Представляю, как после этого Генрих Тюдор возненавидел твоего дедушку!
— А вот и нет, он примирился с новым королем, — отвечает Гарри. — Понимаешь, этот Уильям был такой человек, вроде моего отца. Он, например, не участвовал в сражении при Босворте. Якобы опоздал. Но лично я думаю, что просто-напросто выжидал: хотел понять, куда клонится чаша весов, прежде чем встать на ту или иную сторону. Боюсь, это прискорбное качество передается в нашей семье по наследству. — Он смотрит на меня печальными глазами. — Однако в конце концов все оказалось к лучшему. Король Генрих объявил, что начало его царствования будет отсчитываться от дня победы при Босворте, поэтому все, кто сражался на стороне Ричарда, стали считаться изменниками. А мой двоюродный дед сохранил графский титул. Он был весьма предусмотрительный человек.
— Тогда он вряд ли автор этих записок.
— Да он бы ни за что такое не написал! Генрих Тюдор с подозрением относился ко всем, кто был близок к Ричарду Третьему. Мой двоюродный дедушка Уильям наверняка из кожи вон лез, чтобы доказать свою преданность дому Тюдоров. И вообще, мне кажется, это писала женщина. Мужчина не стал бы перевязывать эти бумаги таким образом. — Гарри показывает на довольно безвкусную, на мой взгляд, и порядком выцветшую ленточку.
— Теперь мне понятно! — говорю я, но замолкаю, когда в гостиную входит графиня. По лицу моей свекрови видно, что она принесла какие-то важные новости.
— Милорд прислал сообщение. Нортумберленд собирается отправиться в Норфолк во главе армии и захватить принцессу Марию. Он сказал, что Джейн и Гилфорд будут короноваться в Вестминстерском аббатстве не позднее чем через две недели.
— Ур-р-ра! — вопит Гарри, а у меня от радости сердце чуть не выпрыгивает из груди. Видимо, герцог уверен в победе, если планирует коронацию через две недели. Можно позволить себе подумать о приятном: о новом платье и — самое главное — о том, что совсем скоро мы с Гарри открыто будем делить постель!
— Наконец-то хорошие новости, — вырывается у меня. — Но разве Джейн не отказала Гилфорду в короновании?
— Возможно, герцог согласился поддержать ее лишь при условии, что она согласится, — проницательно замечает миледи. — А теперь, Катерина, я бы хотела, чтобы ты помогла мне приготовить мед. Пойдем в кладовую. Мне привезли немного великолепной лаванды, и можно добавить еще мелиссы и бальзама. Да, Гарри, кстати, там на конюшню привели для тебя нового рысака. Не хочешь взглянуть?
Мой муж исчезает моментально, словно его ветром сдуло, а я вновь перевязываю бумаги ленточкой и убираю их обратно в ларец, после чего спешу за миледи.
Выходить мне не разрешается. Миледи в этом вопросе непреклонна. Повсюду циркулируют слухи, что в Ярмуте подняли мятеж против Нортумберленда, и теперь по улицам Лондона бродят вооруженные люди.
— Это дезертиры из армии герцога, — поясняет мне свекровь. — Они ненавидят его и шпионят в пользу Марии и ее сторонников.
— Неужели солдаты дезертируют? — в тревоге спрашиваю я. Ах, как быстро крутится колесо Фортуны.
— Да, — односложно отвечает графиня. Я знаю, миледи мне сочувствует, но в первую очередь она — мужняя жена. — Они жалуются, что им не заплатили, как обещали. Наш дворецкий слышал, что некоторые из них собираются в тавернах и болтают там ужасные глупости. — Моя собеседница делает паузу, а затем продолжает — Видишь ли, дорогая, он слышал и еще кое-что. Я думаю, тебе следует это знать.
Мы в кладовой одни, добавляем в мед остатки лаванды — я этот запах запомню на всю жизнь. До чего же здесь тихо.
— Что такое? — спрашиваю я довольно резко, ибо нервы мои уже на пределе.
— В городе рассказывают, что принцесса Мария движется на Лондон с тридцатитысячной армией, и жители большинства городов одобряют ее действия и признают законной королевой. — Вид у графини несчастный. Еще бы: страшно представить, что станет со всеми нами, если Нортумберленд потерпит поражение.
В тот вечер мы допоздна засиживаемся за ужином, снова и снова обсуждая последние новости и их возможные последствия. Тем временем за решетками окон заходит солнце, свечи в столовой догорают до фитилей, и на мягком бархатном небе видны звезды. Уже поздно, но никому из нас не хочется спать. Я, например, вообще сомневаюсь, что смогу сегодня уснуть. Я все время думаю о Джейн, запертой в безопасности Тауэра. Дошли ли до нее тревожные известия? Понимает ли сестра, что в случае победы Марии ее могут обвинить в незаконном захвате власти и объявить государственной изменницей? Ее, которая вовсе не желала этой короны! Понимает ли Нортумберленд, что он натворил? А наши родители? Интересно, приходило ли им в голову, что, согласившись участвовать в его махинациях, они подвергают опасности родную дочь… и себя тоже? Я тяжело вздыхаю: а ведь и для меня последствия этой авантюры могут быть самыми неприятными.
— Я так боюсь за сестру, — откровенно признаюсь я.
Гарри участливо берет меня за руку. И смотрит на меня добрыми, полными сострадания глазами:
— Не волнуйся, любовь моя. Еще ничто не потеряно.
— Общеизвестно, что принцесса Мария отличается милосердием, — говорит графиня. — Она примет во внимание, что Джейн еще совсем молода и не хотела становиться королевой.
От ее слов мороз подирает меня по коже. Похоже, моя свекровь даже не сомневается в победе Марии.
Тут открывается дверь и входит граф. Вид у него усталый и изможденный. Он опускается на большой стул во главе стола.
— Приветствую всех, — бесстрастным голосом говорит он. — Осталось ли еще вино?
Миледи берет кувшин и наливает мужу вина. Он залпом опустошает кубок и требует:
— Еще.
Графиня наливает ему еще вина.
— Что случилось? — спрашивает Гарри.
— Нортумберленд на грани катастрофы, — мрачно отвечает его отец. — Всему конец — теперь только вопрос времени, когда его схватят.
Меня пробирает дрожь. Гарри сильнее сжимает мою руку.
— Хотя, возможно, еще не все потеряно, — продолжает граф. — Большинство из нас, членов Совета, готовы провозгласить Марию королевой. Видели бы вы, что там творилось. — Он смотрит на меня. — Твой отец, моя дорогая, изо всех сил старался задержать нас в Тауэре. К сожалению, управляющий Монетным двором сумел бежать, прихватив все золото из королевской казны, и теперь раздает его сторонникам Марии в Лондоне.
