— И вам, милорд, слава богу, тоже удалось бежать! — нервно восклицает графиня.
— Еле ноги унес. Когда милорд Саффолк узнал о численности армии, идущей на Лондон, он приказал запереть все ворота в Тауэре. Как вы понимаете, не для того, чтобы не впустить солдат Марии, но чтобы не выпустить нас, членов Совета! Он никому из нас не доверяет. Однако, если Мария победит, нас могут обвинить в государственной измене. И вы все знаете, какое наказание грозит за это.
Наступает леденящее душу молчание. Я даже дышать боюсь.
Граф продолжает:
— И все же я не могу допустить того, что королева Мария привлечет к суду и казнит всех членов Совета, в особенности если мы теперь признаем ее. А кто же в таком случае поможет ей управлять страной? Она женщина — ей потребуются поддержка и совет. Да, моя дорогая, мне удалось бежать до того, как в Тауэре закрыли все ворота.
«Сам-то ты убежал, — горько думаю я, — а вот мою несчастную, беззащитную сестру, которая теперь должна будет отвечать за ваши интриги, бросил на произвол судьбы».
Я встаю, изображаю реверансы, бормочу неискренние пожелания доброй ночи. Я заставляю себя молча уйти, опасаясь, что иначе скажу что-нибудь такое, чего граф с графиней никогда мне не простят.
С тяжелым сердцем я иду по коридору к своей спальне, где мне предстоит провести еще одну ночь в холодной кровати. И вдруг снаружи раздается громкий стук: колотят в дверь, выходящую на реку. Я, обеспокоенная, спешу в зал и слышу требовательные голоса:
— Именем королевы, откройте!
Одновременно со мной прибегают и остальные. Граф кивает слуге, разрешая открыть дверь. Мы видим за ней солдат с пиками.
— Что это значит? — вопрошает Пембрук. Он вне себя от бешенства. — С какой стати вы вламываетесь ко мне в дом посреди ночи?
— Сэр, мы выполняем приказ королевы, — говорит капитан.
— Какой королевы? — недоумевает мой свекор.
— Королевы Джейн — какой же еще, — сердито отвечает капитан. — Нас прислали, дабы препроводить вас назад в Тауэр, где вы должны служить ей.
— А если я откажусь?
— Милорд, нам бы не хотелось применять силу, но мы получили указание доставить вас в Тауэр в любом случае.
— Хорошо. Мой плащ! — Граф поворачивается к слуге, не обращая внимания на испуганные лица домашних. Похоже, все обитатели замка собрались здесь, напуганные стуком и криками. Пембруку приносят плащ, и он выходит в ночь.
Проходят два тревожных дня, и граф возвращается.
— Все кончено, — говорит он нам, и мое сердце бешено бьется в груди. — Нортумберленд прислал сообщение, что принцесса Мария наступает с армией в сорок тысяч. Его солдаты бежали, как крысы, и он потребовал, чтобы мы выслали подкрепление. Но при всем желании мы не смогли бы этого сделать: у нас просто нет людей. Узурпаторша Джейн, вернее, ее отец Саффолк приказал усилить охрану вокруг Тауэра, но у него ничего не вышло, потому что стражники отказались силой удерживать членов Совета в Тауэре. Я и еще несколько других спокойно вышли — и никто нас не остановил. Да что говорить — Джейн сама дала нам разрешение уйти; я ей сказал, что мы будем просить французского посла оказать помощь Нортумберленду. Саффолк хотел идти с нами — он вовсе не глуп. Но теперь показываться с ним на людях опасно, поэтому мы заявили ему, что, если он в такой момент оставит свою дочь-королеву, мы вынесем ему смертный приговор.
— Неужели Саффолк хотел бросить родную дочь? — Графиня потрясена.
— Его заботит лишь собственная шкура. — Тут граф замечает, что я слушаю его, и вспоминает, что говорит о моем отце. Выражение его лица слегка смягчается.
— Катерина, — обращается он ко мне, — я понимаю, что это тебя огорчает. Но ты должна знать правду.
— А что будет с Джейн? — спрашиваю я дрожащим голосом. — Выходит, теперь все потеряно? — Я никак не могу в это поверить.
— Боюсь, что так, — кивает он. — С твоей сестрой в Тауэре остались только три члена Совета. Остальные, помяните мое слово, провозгласят королевой Марию. Честно говоря, даже не представляю, что теперь будет с леди Джейн. Не сомневаюсь, Мария обойдется с ней милостиво, ведь Джейн буквально навязали корону, которую она не желала принимать.
— Вот именно, все делалось против воли моей сестры, — с некоторым вызовом говорю я.
Однако Пембрук не замечает меня. Зато мой муж проявляет горячее сочувствие и всячески пытается утешить. Я с любовью взираю на Гарри, буквально упиваясь его красотой. Я смотрю и не могу наглядеться на его благородное лицо, добрые глаза и мягкие волнистые волосы. Я смотрю на все это так, словно мне никогда не суждено увидеть Гарри снова.
Члены Совета собрались в большом зале за плотно закрытой дверью. Графиня распорядилась подать обед, как обычно, и мы садимся за стол в гостиной. Однако мне не до еды: ни великолепный ростбиф, ни пирог с голубями не лезут мне в рот.
Входит граф.
— Прошу меня простить, миледи, я не могу остаться, — говорит он. — Иду в собор Святого Павла. Мы — все вместе — решили оставить Нортумберленда и провозгласить королевой Марию. Герцога обвинили в государственной измене, и мы отозвали его назад в Лондон, дабы он дал отчет за свои действия. Мы также объявили вознаграждение любому, кто его задержит. Теперь я вместе с другими членами Тайного совета хочу возблагодарить Господа за счастливое избавление королевства от предательского заговора и заявить о нашей преданности королеве Марии. Мы проведем в соборе мессу.
— А что будет с моей несчастной сестрой? — кричу я, не в силах больше сдерживаться.
— Твоя сестра останется в Тауэре, — невозмутимо отвечает Пембрук и, повернувшись на каблуках, уходит.
Бóльшую часть дня я провожу на коленях — молюсь в часовне. Я убита горем, оплакиваю судьбу Джейн и свою собственную. Неужели меня тоже объявят изменницей? А вдруг Пембрук и мой брак объявит недействительным? Господи, помоги мне — я чувствую себя такой беспомощной!
Но опасности, которые грозят мне, ничтожны в сравнении с тем, что может ожидать Джейн. Я снова и снова прошу Всемогущего Господа быть милосердным. И наделить этим качеством королеву Марию. Наконец, почувствовав, что больше ни молиться, ни плакать уже не в силах, я покидаю часовню и рассеянно бреду по анфиладе парадных комнат, не зная, куда себя деть.
Я оказываюсь в огромном зале с великолепной галереей. Здесь ровно семьдесят лет назад Ричарду III предложили принять корону. Как и Джейн, он был узурпатором; вот только, в отличие от моей сестры, он организовал заговор и плел интриги — и убивал, чтобы стать королем. Я как-то видела его портрет: тонкогубый горбатый человек с жестокими, подозрительными глазами. Его злобная внешность вполне отвечала злобному нутру. Я слышала, что такие совпадения случаются довольно редко. Горбун — так его называли, и душа у него тоже была горбатой. Но Джейн, не в пример Ричарду, вовсе не воплощение зла. Почему она должна расплачиваться за козни других людей?
Близится вечер, солнце еще не зашло, но в гулком зале прохладно и сумеречно, галерея погружена в тень: она расположена слишком высоко и золотистый свет из высоких, узких витражных окон не доходит до нее. И опять там стоит какой-то человек в темном облачении, смотрит, как и прежде — в тот вечер, когда я появилась здесь в первый раз. Неужели ему больше нечего делать? Неужели у него нет никаких других обязанностей? Черный человек стоит совершенно неподвижно, смотрит на громадный зал. Может быть, он наблюдает за мной? Я в этом не уверена, но у меня мурашки бегут по коже от этого пристального взгляда.
Я смело поднимаю на него глаза, чтобы дать понять, что его поведение неприлично, и чтобы разглядеть его лицо. Но там, наверху, темно, к тому же меня ослепляет солнечный свет из окон. Не сразу, но я понимаю, что за спиной у этого слуги маячат еще три темные фигуры. Одна вроде бы женская — с какой-то причудливой, чужеземной прической, вторая одета как монахиня, а третья вроде бы молоденькая длинноволосая девушка. Меня почему-то пугает неподвижность этих фигур.
— Эй, кто вы такие? — кричу я. Но в ответ — ни звука, и это вызывает у меня еще большее беспокойство. Фигуры по-прежнему стоят неподвижно… и вдруг исчезают. Да что за чертовщина?! И почему меня пробирает дрожь в этот теплый июльский день? Я, внезапно не на шутку перепугавшись, подбираю юбки и спешу к двери. Я бегу быстро, словно спасаясь от стаи демонов, и спрашиваю себя, не поселилось ли в этом доме какое-то сверхъестественное зло.
Я должна придумать себе какое-то занятие, чтобы отвлечься, иначе просто сойду с ума от страха. Вернувшись в спальню, я достаю пачку старых бумаг и предпринимаю еще одну серьезную попытку прочесть их.
Как уже упоминалось ранее, я догадываюсь, кто все это написал. Гарри сказал, что Уильям Герберт, граф Хантингдон, никак не мог этого сделать. Так что, скорее всего, автор записок — его жена, дочь Ричарда III. Если уж кому и хотелось хорошо думать о Ричарде, то в первую очередь ей — Катерине Плантагенет. Надо же, мы с ней тезки.
