Ковард уплетал за обе щеки, время от времени согласно кивая, когда Коля делал паузу в рассказах о своих захватывающе геройских трудовых буднях, чтобы положить в рот шкварку со сковороды или кусочек ветчины и спросить: «Так я говорю?»
— А с другой стороны, — в конце концов он подвел итог своим рассказам, — если кто-то и ушел от правосудия, то есть еще закон посуровей уголовного кодекса. Так я говорю?
Ковард вытер рот носовым платком, который прошлым утром заботливо положила ему в карман Татьяна, и ответил:
— Не знаю.
— Как не знаешь? Я про Божий Суд говорю. Божий Закон никакая Дума не изменит.
— Это да, — согласился Ковард. Ему нужно было торопиться на работу. Ковард хлопнул себя по коленям, показывая всем своим видом, что хоть и не хочется, но уходить надо. — Спасибо, Коля. Правда, очень приятно, что есть такие милиционеры, как ты. Даже не милиционеры, неправильно сказал, а такие люди, как ты, — и улыбнулся: — Значит, у человечества еще не все потеряно. Я твой должник. Кто знает, как жизнь повернется. Может, сумею когда-нибудь этот долг отдать.
— Да чего уж там! — улыбнулся в ответ Коля. — Мелочи! Я люблю помогать людям. А ты, академик, ежели чего, забегай. Если с бабой своей по-хорошему сегодня не разберешься, то можешь и на ночь прийти. Пущу. Не дело это — на лавках спать. Хорошо, что я тебя увидел, а вот если бы это был Колдыба, напарник мой, то думаю, тебе бы пришлось долго в участке куковать. Адресок запомнил на всякий случай?
— Запомнил.
— А может, все-таки лучше мне с бабой твоей разобраться?
— Нет-нет, Коля, я сам.
— Ну, как знаешь! Мое дело предложить.
Коля и Ковард простились по-приятельски.
Глава 50
Ковард снова встречается с бродягой
На улице моросил мелкий дождь.
«Не самая лучшая пора года для бездомного одинокого мужчины», — печально заметил Злобный Я.
«Не нужно об этом непрестанно напоминать, — резко осадил Аркадий Францевич. — Я обязательно что-нибудь придумаю. Во всяком случае, ключи от дома у меня никто не отбирал. Имею я право забрать свои вещи? Плащ, зонтик, белье, в конце концов? Или я должен скитаться, как бездомная собака, по чужим углам?»
«Вот-вот, — отозвался Злобный Я. — Теплое белье — обязательно! С такой погодой запросто можно заработать обструктивный бронхит, а то еще и что-нибудь похуже. Знаешь, а я вот тут подумал: может, Эльвира не так уж и плоха? Нет, в самом деле? Столько лет вместе. Если в молодости не разбежались, то чего уж теперь? Она, конечно, совсем не золото, но с другой стороны…»
«Я тоже об этом думал, — Ковард ускорил шаги: дождь стал заметно сильнее. — Посмотрим. Подумаю об этом вечером».
Кроме собственных мыслей и диалога со Злобным Я в сознании Аркадия Францевича шел еще один процесс: он считал шаги — привычка, выработанная годами. Невидимый секундомер независимо от воли Коварда включался всякий раз, когда тот выходил на улицу и направлялся в сторону работы.
«Шестьсот шестьдесят шесть…»
Ковард остановился у края проезжей части: на светофоре горел красный свет.
«Надо же! — подумал Аркадий Францевич. — От берлоги Коли и от моего подъезда до этого места одинаковое количество шагов?! Шестьсот шестьдесят шесть. Ох! Так это же число дьявола! Конечно, нумерология — это лженаука, но все же… Странно, что я раньше об этом не задумывался. Здесь, у этого светофора, я очень часто останавливаюсь. Стоп! Если горит красный светофор, то я останавливаюсь, сделав шестьсот шестьдесят шесть шагов. И тогда, по моим наблюдениям, день будет неудачным. Вот оно что!»
«Ой! — простонал Злобный Я. — Какой бред у тебя в голове!»
— Самый большой бред в моей голове — это ты! — сказал вслух Аркадий Францевич.
— Что вы сказали? — раздалось за спиной Коварда.
Ковард не вздрогнул. Он узнал этот голос и обернулся. Перед ним стоял бродяга с шахматами под мышкой.
Аркадий Францевич с вызовом спросил:
— Хм, конечно, а как же без вас?
Бродяга, сделав вид, что не заметил недружелюбного замечания, улыбнулся:
— Прекрасная погода, не правда ли? Как спалось?
— Хуже не бывает.
— Это вы о чем: о погоде?
— И о погоде.
— Да? А я люблю осень.
— Послушайте! Какое мне дело до того, что вы любите, а что нет?! Почему вы меня преследуете?
— Зачем мне вас преследовать? Есть вещи совершенно неотвратимые. Помните, как в романсе поется? — и бродяга запел академическим баритоном:
Только раз бывает в жизни встреча.Только раз судьбою рвется нить.
Внезапно старик прервал пение и пояснил:
— Случается, что пою романсы. Но в основном приходится петь колыбельные.
— Не говорите загадками! Что вам нужно от меня? — нервно вскрикнул Ковард. — Я позову милицию!
Бродяга с удивлением посмотрел на возмущенного Аркадия Францевича и весело рассмеялся:
— Не хотел бы вас огорчать, но в нашем случае милиция ничего не решит. Хотите дам совет? Зачастую жертва важнее приобретения.
— В каком смысле? — нервно спросил Ковард, всем видом показывая, что ответ на вопрос ему не интересен.
Бродяга дружелюбно улыбнулся:
— Да во всех. И в жизни, и в духовных стремлениях, и, разумеется, в шахматах. Без жертвы не бывает победы. Идите! Зеленый свет!
Глава 51
Ковард борется с нумерологией
Ковард, обрадовавшись, что может наконец избавиться от навязчивого собеседника, ринулся через дорогу.
— Хладнокровнее, Аркадий! — крикнул ему вдогонку бродяга. — Все идет по плану!
Аркадий Францевич, не оборачиваясь, стремительно пересек проезжую часть. В его сознании тут же включились прерванные на время разговора с бродягой параллельные мыслительные процессы — счет пройденных шагов и бесконечный внутренний диалог.
«Шестьсот восемьдесят четыре… Сумасшедший. Что он привязался ко мне? Семьсот… И вообще, вокруг меня творится сплошное сумасшествие. Скорее бы прийти в лабораторию. Восемьсот три… Холодно… Пиджак уже совсем промок… Надо обязательно выпить горячего чаю… Девятьсот десять… Интересно, Стриганов уже на месте? Все-таки Эльвира права: я плохо разбираюсь в людях. Мне казалось, что Стриганов не раздумывая согласится работать со мной. Это же такая тема, такая тема! Тысяча шестьдесят два… Стриганов влюбился. Надо же! Хорошо. Любовь — это хорошо. Тысяча двести десять… Татьяна. Эльвира… Татьяна. Я определенно к ней что-то испытываю… Тысяча триста… С ума сойти! Разве я мог предположить, что в моей жизни будет еще кто-то кроме Эльвиры? Тысяча триста семьдесят шесть… А почему нет? Она сказала, что все было прекрасно. Надеюсь, что не врет. А зачем ей врать? Татьяна… Тысяча семьсот восемнадцать… Эльвира. Пришла вчера, словно с цепи сорвалась. Ну да! Привыкла команды раздавать: сидеть, лежать, к ноге… А фигушки! Сколько можно? Всему есть предел!»
