— Встретимся у выхода.
Он был не красивее других, но у него были голубые глаза…
Рири вернулся в казарму в семь часов утра, и его посадили на губу на четверо суток. Мы об этом ничего не знали. Эдит должна была встретиться с ним на следующий день в шесть часов вечера. Он ей очень понравился. В назначенный час мы были у казарм. Спрашиваем о нем у часового.
— А что вам надо?
— Я его сестра, — говорит Эдит, — пришла повидаться.
— А она, — спрашивает солдат, указывая на меня, — она тоже его сестра?
— Конечно, — отвечала Эдит, — раз она моя сестренка.
— Он наказан. Уходите.
— Но это невозможно. Я должна рассказать ему о матери. Она больна.
Эдит так заморочила голову дежурным, что капрал вызвал сержанта.
— Нужно позвать майора, — ответил тот.
Эдит мне шепчет:
— Момона, если так пойдет, доберемся до генерала…
— Хоть это и не по правилам, — сказал майор, — но раз причина уважительная, я за ним пошлю.
Через некоторое время приводят Рири, а он даже не смотрит в нашу сторону, в упор не видит. Но Эдит не смутилась, бросилась ему на шею и прошептала на ухо:
— Ты мой брат.
— Ну, ты даешь!
Все кругом хохотали, солдаты все поняли, а Рири быстро назначил ей свидание, пока сержант ему приказывал:
— А ну, целуй своих сестренок, да покрепче!
Рири отсидел четыре дня, потом они с Эдит встретились и любили друг друга, наверно, с неделю… пока полк не отбыл в неизвестном направлении. Эдит забыла Рири. Я тоже. Вот и вся история легионера. Я не понимала, почему Эдит возбуждена.
— Послушай, Момона. Пока мы с Рири любили друг друга, Реймон, о котором я тогда ничего не знала, написал песню, он в ней рассказал «мою» историю. Он назвал песню «Мой легионер». Представляешь? Вот совпадение!
Я не знаю, как его зовут, ничего о нем не знаю…Он любил меня одну ночь…Мой легионер!Бросив меня на произвол судьбы,Он ушел ранним утромВ лучах света!Он был строен и красив,От него пахло раскаленными песками,Мой легионер!Солнечный блик играл на лбу,И в светлых волосахИграли лучи света!
— Вот, Момона. И ты знаешь, кто поет эту песню? Мари Дюба! Реймон отдал ей! Какая подлость!
Напрасно я доказывала Эдит, что Реймон не виноват, что до того, как они встретились, он мог распоряжаться своими песнями. Она ничего не хотела слушать.
— «Легионер» — это мое, и ничье больше!
Он должен был сохранить ее для меня. Это моя песня, моя история!
Когда она была чем-нибудь страстно увлечена, объективности ждать не приходилось. Я хорошо знала свою Эдит, я представляла себе, во что из-за этой песни, отданной когда-то Мари Дюба, превратились дни, а главное, ночи Реймона…
Она постучала кулачком по столу:
— К черту, я буду ее петь! Слышишь? Я заставлю забыть Мари Дюба!
Теперь никто и не помнит, что Мари Дюба пела «Легионера», все знают, что это песня Эдит…
Из рассказов Эдит я хорошо представляла себе ее жизнь с Реймоном. Песня их связывала крепче, чем обручальные кольца.
Эдит быстро возместила Реймону все, что он ей дал. Благодаря ей он стал знаменит.
Как и другие, Ассо оставался возле Эдит примерно полтора года. Но даже много времени спустя, когда они уже давно не были вместе, все еще говорили: «Пиаф и Ассо».
«АВС» на Больших бульварах был самым знаменитым мюзик-холлом в Париже. Слово его директора Митти Гольдина решало все в мюзик-холльном мире. Когда этот венгр приехал в Париж из Центральной Европы, единственным его багажом был талант. Этот человек мог похвастаться тем, что почти все знаменитости в мире песни обязаны ему своей славой. Все они выступали на его сцене, но лишь немногие там дебютировали. У них не хватало смелости. Даже те, кто мог проходить первым номером программы (самое неудачное место), кто уже имел стаж работы на других сценах. А в Париже их много: «Консэр Пакра», «Бобино», «Гетэ Монпарнас», «Ваграм», «Альгамбра», «Мулен-Руж» и другие, не считая маленьких городских и пригородных и залов больших кинотеатров, таких, как «Рекс», «Гомон-Палас», «Парамаунт»… И ведь Митти платил не так уж много. Но выступление в «АВС» считалось посвящением в профессию.
В то время известность приобреталась на сцене. Пластинки — были приложением, приходившим позднее. Сейчас наоборот. Микрофоном тогда тоже не пользовались, и пение требовало совсем другой техники. Исполнители должны были обладать голосом и темпераментом. Попробуйте прошептать с чувством «я люблю тебя» залу, где сидят две тысячи человек. А Эдит это умела.
Я была потрясена, когда, придя на Одну из наших встреч, Эдит с ходу мне объявила:
— Момона, свершилось! Я выступаю в «АВС», и знаешь на каких условиях? Угадай!
— В начале второго отделения?
Она гордо выпрямилась и бросила:
— Как «американская звезда»![17]
Я не могла поверить — «американская звезда» с первого раза! Невероятно!
«Конечно, это не с неба свалилось. Реймон все-таки потрясающий тип. Я тебе не рассказывала? Когда он в первый раз заговорил обо мне с Митти, тот рассмеялся.
— Оставь свою девчонку на улице. Здесь ей не место.
Реймон стал его убеждать:
— Я тебя уверяю, что она изменилась. Ты ее не узнаешь. Теперь это не та девочка, что пела в кино перед сеансом. Я ей создал репертуар. Через год будешь локти кусать, если сейчас ее не возьмешь!
— Сейчас я говорю «нет»!
Ты знаешь Реймона, если он что-то вобьет себе в голову… Словом, на следующий день он снова пришел к Митти».
Мне нетрудно представить себе, как Реймон, покуривая трубку, сидит на продавленной банкетке перед дверью кабинета Митти.
«Митти выходит из кабинета и видит Реймона.
— С чем пришел, Реймон, хочешь предложить песню?
— Нет. Я хочу поговорить о контракте для малышки Пиаф.
— Тогда можешь уйти.
— Я снова приду завтра.
— Завтра, послезавтра, все равно — «нет»!
Так продолжалось несколько недель, и Митти Гольдин неизменно отвечал «нет».
Реймон приходил к нему каждый день. Старый негодяй заставлял его ждать по нескольку часов. Не знаю, сколько времени это тянулось, знаю только, что долго…
В конце концов Митти не выдержал.
— Послушай, Реймон, только для тебя. Она выйдет первым номером в начале программы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
