Дерзость собственного предприятия — это смешение фактов и вымысла — волновала его. Том намеревался сегодня писать о личности реальной, о встреченном им человеке, о Питере Лайтоулере, о его молодости. Он будет создавать прозу на основе реальных фактов.
Конечно, придется солгать. Он утешал себя мыслью о том, что если сумеет привести рукопись к печатному виду, то изменит все имена и подробности, способные намекнуть на них. Но Кейт прочтет написанное и наверняка поймет, что и откуда взялось.
Она одобрит. Том видел, что Кейт нравится Лайтоулер, что она симпатизирует желанию старика залатать прошлое. Быть может, книга Тома поможет исцелить язву…
Он начнет с рассказа о детстве Питера Лайтоулера. Оно было суровым, хотя теперь об этом свидетельствовало немногое. Положение незаконнорожденного восемьдесят пять лет назад сулило немалые трудности. Лишения, бедность… Тогда — между двух войн — его дразнили, унижали и попрекали матерью. Лишения, трудное детство, безусловно, способны объяснить те ошибки, которые Питер Лайтоулер совершил в своей последующей жизни; во всяком случае, Том надеялся на это.
Тем временем в поместье Элизабет преображается из девочки в женщину. Совершенно иная судьба — в роскоши и уверенности в завтрашнем дне… магическая трансформация, расцвет чувственности за буковой изгородью, словно новая Спящая красавица нашего века.
Родерик был по крайней мере на десять лет старше ее, решил Том. Он проводил в отлучках большую часть времени. Оксфорд, должно быть, потом Европа. Некий Гран-Тур[27] в варианте двадцатого столетия. Том представил себе смышленого молодого человека, испытавшего, быть может, влияние Блумсбери[28] или кубизма[29]. Вернувшись домой на праздники, он сразу заметит, как переменилась Элизабет, как округлилась ее фигура…
И хотя Том решил написать об одном Питере, лицо Элизабет привлекало его воображение. Наверное, здесь можно найти ее фотоснимок или портрет. Он вспомнил увесистые альбомы на одной из нижних полок возле нот.
Альбомы с фотографиями. Несколько снимков хорошенькой женщины в давящем S-образном корсете эдвардианок. Цветы, пенящиеся и пламенеющие на груди. Розамунда Банньер, утверждали напечатанные сзади слова, в роли Дездемоны, Манон, Лючии…[30]
В альбоме оказалось много пробелов, явно оставшихся на месте извлеченных снимков. Никакого намека на мужа и сына Розамунды. Мужчин не было вовсе. Крохотная девочка, исчезающая за broderie anglaise[31] в оборочках, восседала на коленях кислолицей женщины. Вновь она же — чуть постарше — в матроске, с игрушечной собачкой в руках.
Другой снимок — юная девушка на террасе поместья, перед темным плющом. Ноги в черных чулках почти теряются на фоне листвы. Детский передник прячет тоненькую фигурку.
Вот она — Элизабет Банньер. Полные губы, темные глаза смотрят прямо в камеру. Волосы мягкими волнами ниспадают на плечи. Глаза мягче, чем у Кейт, но личико тоже сердечком, тот же треугольник улыбки.
«Твои предательские глазки», вспомнил он строку из первого стихотворения в книге Дюпарка: «Приглашение к путешествию» Бодлера.
Предательство. Сильное слово, могучая идея.
Приступая к делу, Том краешком ума размышлял о том, сколько свободы может позволить себе. Вправе ли он принимать какие-нибудь собственные решения? Он вспомнил, что говорил Физекерли Бирну: в этом доме он писал, не ведая, что творит.
«Спокойный ясный день, безоблачное небо, утренние тени тянутся от изгороди. Элизабет радостно катается на велосипеде по дорожке, наслаждаясь скоростью, ветром в волосах. Ей кажется, что она летит, безмолвно скользя над землей.
В начале лета, в четырнадцатый день ее-рождения, Розамунда подарила дочери велосипед. Она провела с Элизабет целый день в поместье, а вечером отправилась в Париж.»
Том остановился. Да, роскошное детство Элизабет, тем не менее его нельзя назвать богатым материнской любовью. Розамунда Банньер достигла высот карьеры еще до войны. Жизнь ее лежала между спектаклями в «Ла Скала», парижском «Гранд-Опера» и концертами в «Уигмор-Холл»…[32] Песни Дюпарка. Возможно, она пела и их.
Для детей оставалось немного времени.
Так кто же тогда распоряжался в поместье? Какое-то мгновение он грыз карандаш, рассеянно обратившись глазами к точке, высоко повисшей над травянистым лугом… жаворонок. Ответ было нетрудно найти: Питер Лайтоулер вспоминал про сестру Розамунды — Маргарет, засушенную старую деву: кислолицую женщину с детской фотографии Элизабет. Она вполне соответствовала ходу событий. Получается.
«Элизабет тренировалась в езде по дорожке несколько недель и однажды, августовским утром, решила выехать на дорогу. Она положила в корзинку список покупок, составленный тетей Маргарет, и какие-то деньги. Это ее первая вылазка в Эппинг. У ворот она замечает Шэдуэлла, развешивающего выстиранное белье на веревке, протянутой между яблонями. Она машет ему, хотя садовник редко замечает ее присутствие.»
Да, Маргарет, безусловно, требовалась помощь мужчины, как и теперь Рут. Садовник всегда участвовал во всем происходящем в поместье. В конце концов, коттедж был построен именно для него.
«На этот раз Шэдуэлл кивает, прикасаясь к своей кепке. Отлично! Старина Шэдуэлл заметил ее. Наверное, Элизабет действительно взрослеет, становится независимой.
На дороге восторг начинает меркнуть. Появляются сомнения. Что, если она упадет? Что, если ее увидят? Элизабет нажимает на педали медленнее, внезапно ощутив, что возле поместья никого не будет, она встретит других людей, только выехав на шоссе, ведущее в Эппинг, с его повозками и машинами. Там люди увидят ее. Сегодня базарный день, и в центре полно людей. Неужели они бросят свои дела ради того, чтобы посмотреть на нее?
Причина ее нерешительности кроется отнюдь не в вздорной боязни того, что юбка может запутаться между спицами, и она упадет; тогда с нее что-нибудь да слетит, или платье порвется или испачкается в масле. Многое может сложиться не так.
Ее щеки горят от утомления и раздражения. Почему тетя Маргарет так неразумно ведет себя? Она запретила Элизабет носить шаровары на людях. Начался бесконечный спор. Они сражались целую неделю, когда Элизабет заказала себе пару из каталога. Спортивные брюки появились через два дня — колючий оливковый твид.
За завтраком Маргарет отказалась даже обсуждать этот вопрос.
— Леди не подобает их носить, пусть миссис Падфилд одевает брюки. Это ее собственное дело. Однако твое поведение касается меня, и я не хочу, чтобы ты выглядела смешной. Я не хочу слышать более ни слова на эту тему. — Иона отправилась прочь из комнаты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
