держать их на расстоянии, позволять любить себя издали.
Но вот с этой Катей Херувимской получилась какая-то засада. Такая была скромная, незаметная женщина, в глазах у нее ничего он не смог прочитать, не смог предупредить… Ходила часто, каждую неделю, вела себя как все, не лезла к нему с душевными разговорами…
Правда, в последний раз… а когда он был, этот последний раз… там, в полиции, спрашивали, он точно не мог вспомнить, но это можно без труда выяснить.
Так вот, как-то странно тогда эта Катя на него смотрела, как будто между ними незримая нить. И глаза у нее были не спокойные, не умиротворенные после «погружения», а откровенно счастливые. Он хотел к ней приглядеться и понять, в чем дело, но тут его кто-то отвлек, и Катя ушла. И больше не приходила.
Мало этого, оказывается, она трепалась с кем-то, что у них роман и что они уезжают вместе на райский остров. Вот уж не думал, что она такая дура, с виду-то казалась нормальной, только очень несчастной. Ну счастливые к нему не ходят.
И все-таки кто ее убил? Да еще так страшно — задушил и бросил на карусели. Он, Валерий, точно знает, что этого не делал, но полиция, похоже, думает иначе.
Валерий вошел в квартиру, тщательно запер за собой дверь и перевел дух. Хорошо, тут никто не побеспокоит.
Он сел на диван и откинул голову на спинку. Ничего не хотелось делать, даже любимую музыку включать, даже чаю выпить. Алкоголь он принципиально не употреблял, он плохо действует на его гипнотические способности.
Вот так вот. Похоже, полиция считает, что он убил двух женщин. У этого неказистого, как его… Лебядкин… Лебедкин… так у него прямо на лице было написано, что он, Валерий, — маньяк-убийца.
Господи, да нужны были ему все эти бабы! Ни с кем он никаких романов не заводит, надо больно. Женат один раз был по молодости на Сильванке. Смешная такая, приехала учиться в Россию, все ей тут нравилось. Бесшабашная, ничего в жизни не умела, все бы ей ластиться, вместо обеда с поцелуями лезла.
Сама смуглая, нос длинноват, рот большеват, только и хорошего было, что глаза черные да волосы. Ох, волосы чудесные… Но, опять же, везде эти волосы были в доме, куда ни сунься — они там, хоть в тарелке, хоть в постели.
Продержались они чуть больше года, потом Сильванке в России надоело, она и уехала к себе в Болонью. А он тут остался, учением занялся, как раз тогда в себе способности к гипнозу открыл. И с женщинами серьезных отношений не заводил — так, одна-две встречи, и все. Ему нравилось быть одному. Ни семьи, ни друзей, ни женщины близкой. Как уехал от семьи в восемнадцать лет, так с тех пор в родном городе и не был. Да какая уж там семья была… о матери только и жалел, по ней только и скучал.
Валерий подошел к письменному столу, порылся в ящике и нашел там маленькую черно-белую фотографию. Молодая женщина улыбалась в объектив, к ногам ее жался мальчик лет пяти. Это он с мамой. Тогда как раз первое лето, когда отец их бросил.
Вот мать улыбается, а глаза грустные. Он-то отца плохо помнит, так что не очень о нем и сожалел. А матери, видно, трудно приходилось, через два года она замуж снова вышла.
Валерий поморщился, вспомнив про отчима. До чего же противный тип был. С виду тихий, спокойный, всегда в костюме с галстуком, а дома… То днями Валерия не замечает, будто его вообще нет, то набрасывается с порога с руганью. Поорет, потом вдруг резко успокоится и уйдет к себе в комнату. А то подкрадется и гадость какую-нибудь сделает — за ухо схватит да начнет выкручивать.
Один раз Валерий его за руку укусил — что тут было! Крик стоял — и в комнату милиции этот урод жаловаться будет, и в колонию Валеру отправят завтра же.
Мать плакала, потом призналась, что беременна и что волноваться ей нельзя. А отчим и не слышит ничего, в раж вошел. Хорошо, соседи услышали, в дверь позвонили.
Отчима в доме не любили, хоть он вроде ни с кем не ссорился. А вот противный такой был. Ну тут сосед оказался полицейским, он отчиму быстро и доходчиво объяснил, что он — отчим и прав никаких не имеет ребенка наказывать. И пообещал разобраться, как там и что.
Поутих мерзавец, испугался, хотя гадости исподтишка делал. То тетрадь с домашним заданием чернилами зальет, то книжку библиотечную изорвет в клочья, то планер, что Валерий месяц клеил, сломает, да так, что и починить нельзя. И вот кажется, что ерунда все, мелочь, а ему-то в детстве обидно было. И понимал уже тогда, что отчим — полное барахло, трус и садист, раз такие гадости мелкие делает. Это старуха может в коммунальной квартире так по мелочи гадить, да и то не всякая, а которая уж совсем в маразме.
Пробовал Валерий с матерью поговорить, она и слушать ничего не хотела. Сразу плакать начинала, руками махать — что, кричит, вы такие несведенные, мне и так плохо, а ты еще тут будешь…
Сама вся опухшая, живот большой, голос визгливый… очень плохо на нее беременность повлияла.
Потом мать Витальку родила, на него переключилась. Он капризный был, все время орал, Валерий тогда старался дома меньше бывать. Совсем они с матерью друг от друга отдалились, а как только окончил школу — так и уехал из родного города. И никогда не возвращался.
Мать писала изредка, фотографии присылала Виталькины. Валяются где-то, может, пропали с переездами этими с квартиры на квартиру. Валерий не жалеет, никогда они с братом близки не были. Разница у них была семь лет, в детстве это большой срок. Малявкой противный Виталька был, на отчима очень похож, может, поэтому Валерий его и недолюбливал.
Потом мать написала, что отчим от них ушел. Просто вышел из дому утром — и не вернулся. Она — на работу его звонить, оказалось, что он уже три месяца как уволился. А куда по утрам уходил, чем занимался — никто не знал.
Подала она заявление в полицию, искали его, но не нашли. Валерий по тону писем понял, что мать не слишком переживала, видно, отчим и ее достал окончательно. Потом нашли труп на стройке, вызывали ее на опознание. Кто убил, как он на стройке оказался — мать не писала, да он, Валерий,
