Король медлил дать согласие.
Короткими шажками из ложи, где он сидел вместе с Хорко, вышел Бунам. За ним следовали две его бритоголовые, с мелкими зубами жены. Ростом они были повыше супруга, ступали вразвалочку, этим дамам море было по колено.
Бунам отвесил поклон королю, его женщины тоже поклонились и обменялись мимолетными взглядами с королевскими женами и наложницами или содержанками — не знаю, кем они числились. Затем, приставив указательный палец к уху — так спортивный судья держит стартовый пистолет, — жрец заговорил быстро, но отчетливо. Закончив, он снова склонил перед королем голову и вперил многозначительный взгляд в меня. Дафу повернулся ко мне. В руках у него был череп на ленте.
— Бунам говорит, что мы вас ждали. От себя добавлю: вы прибыли вовремя.
— Ваше величество, что может определить, вовремя или нет? Но если вы скажете, что обстоятельство благоприятствуют нам, я соглашусь. С виду я задира и наделен странными качествами физического порядка, но одновременно обладаю тонкой душевной организацией. Вот вы сказали, что я вам завидую. Не скрою, ваши слова задели меня за живое. Как в том стихотворении «Написанное в тюрьме», которое я когда-то прочитал. Целиком не помню, но несколько строк врезались в память. «Даже мухе завидую, на солнце жужжащей, на поляне, в лесу». Заканчивается стихотворение так: «На листик зеленый пусть муха та сядет и мне пожелает достичь моей цели». Ваше величество, вы, естественно, понимаете, о какой цели я говорю. Я больше не желаю жить в условиях распада. Скажите, долго ли может существовать распадающийся мир? Почему нет надежды на то, что прекратятся человеческие страдания? Я принадлежу к той категории людей, кто верит, что мир можно изменить к лучшему, и тороплю события, как вы изволили заметить, и сам спешу жить в силу некоторых обстоятельств. Жить для моей жены Лили, для моих детей… Только имея детей, можно понять мои чувства.
Я видел выражение симпатии на лице короля. Чувствуя, что хлюпаю носом, я достал платок.
— От души сожалею, что мое замечание вас задело.
— Ничего, ничего… Вы хороший человек, уж в чем, в чем, а в людях я разбираюсь. Кроме того, в ваших словах была немалая доля правды. Скажу по секрету: я и мухам порой завидую. Как вырваться из тюрьмы на свободу? При особом устройстве мозгов я мог бы, живя в ореховой скорлупе, возомнить себя повелителем космоса, и это было бы прекрасно. Но мозги у меня устроены нормально, более или менее. Я из породы тех, кто пока не настоящие люди, а только становятся ими. Вы — другое дело, вы уже стали человеком, вы живете. Господи Иисусе, когда же я стану человеком, когда смогу быть? Я долго ждал. Ваше величество, поймите меня, ради Бога, и дайте добро на мой замысел. Впрочем, это не замысел, это веление свыше. Я вам полную информацию о себе выдал. Знаете, человек рождается для того, чтобы придать собственной жизни глубинный смысл. Я заглянул в глубину бытия, понял смысл. Надеюсь, вы не хотите, чтобы я отступил?
— Никоим образом, мистер Хендерсон, — сказал Дафу задумчиво. — Не знаю, что получится, однако я даю вам разрешение.
— Благодарю вас, ваше величество, благодарю!
— Будем ждать результатов.
Я скинул через голову футболку, подтянул шорты и ступил на арену. Подойдя к богине, опустился на одно колено и, потерев ладони о песок, стал примериваться. Муммаха была огромна, бесформенна, она словно расплывалась. Натертая маслом, она поблескивала на солнце. По ее телу ползали мухи. Одна села на губу и стала умываться, но, почуяв какую-то опасность, улетела. Улетела сразу, не раздумывая и мигом преодолев инерцию покоя.
Громкие крики, оглушительный бой барабанов я слышал приглушенно, словно издалека. Дикие африканцы, которые издеваются над богами и вешают вверх ногами людей, не трогали меня.
Сердце полнилось одним стремлением, определенным и вместе загадочным, как вещь в себе.
Я обнял Муммаху обеими руками, распугав всех мух, прижался к ней. Она пахла так, как пахнет тело живой женщины. Да что там! Для меня она и была живой женщиной, а не истуканом. Мы сошлись как соперники и как возлюбленные. Я испытывал удовольствие, какое испытываешь во сне или в свободный праздный день, когда исполняются все желания. Положив голову на деревянную грудь богини, я прошептал: «Поднимайся, милая! Будь ты вдвое тяжелее, все равно станешь моей!»
Толчок, и мягкосердечная богиня поддалась. Я поднял ее, пронес шесть метров и поставил рядом с другими божествами.
Варири повскакали с мест, затопали, заорали, засвистели, запели.
Я стоял абсолютно счастливый. По жилам разливалось блаженное тепло, а душу освещал священный внутренний свет. Утром мне нездоровилось, но сейчас нездоровье превратилось в свою противоположность. Такое случалось со мной и прежде. Жуткая головная боль сменялась нытьем десен. Это было не что иное, как признак близкого облегчения. Резь в животе уходила куда-то в промежность и исчезала.
Я чувствовал, как проснулась моя душа. Проснулась к новой жизни.
Сияя от радости, я подошел к Дафу, который нежился на паланкине, и, утирая пот, сел рядом с ним.
— Мистер Хендерсон, вы показали себя человеком необыкновенной силы, — сказал король на своем афро-английском. — Мое восхищение не знает границ.
— Благодарю! Вы дали мне редкую возможность не только перенести старушку Муммаху, но и почувствовать всю глубину своего существа.
Да, я был благодарен королю и в эти минуты любил его.
XIV
Вскоре после праздника демонстрации силы облака начали понемногу затягивать небо. Я глядел на них исподлобья безо всякого удивления. Так и должно было случиться.
— То, что доктор прописал, — сказал я королю, когда над нами пробежала тень от первого облака. Балдахин над его ложей был сделан только из синих и багряных лент. Плывущая с востока туча не только накрыла нас густой тенью, но и заслонила от слепящих лучей солнца. Я сидел, притихнув. Буйство сошло на нет. Зрители, однако, еще не угомонились. Люди размахивали флагами, трещали погремушками, звенели колокольчиками, лезли на плечи друг другу. Но мне нужны были особые почести, поскольку волнение и многочисленные тревоги остались позади. Я старательно делал вид, что не замечаю, как беснуется племя.
— Смотрите, кто идет, — сказал я.
К ложе подошел Бунам с охапкой веток и хвои. Рядом с ним горделиво встала упитанная особа в итальянской военной фуражке начала века, которую Дафу попросил встретить меня рукопожатием, назвав ее своим генералиссимусом. Она была предводительницей амазонок. Ее сопровождало несколько подчиненных в кожаных жилетах. Затем появилась высокая девица, та, что состязалась с Дафу в метании черепов. Она не принадлежала к когорте амазонок, однако занимала высокое положение. Ни одно торжество не обходилось без нее.
Меня не порадовало приветствие Бунама. Зачем он принес эту охапку веток? Не строит ли жрец новые козни? Женщины тоже несли странные предметы. У двоих на железных прутах были насажены черепа. Другие держали в руках нечто похожее на хлопушки для мух, сделанные из полосок кожи, — предметы предназначались, однако, для других целей. То были плетки. Тут же подошел отряд егерей-барабанщиков. Вся публика столпилась перед королевской ложей, готовая, очевидно, начать новое представление. Ждали только сигнала правителя.
— Что они собираются делать? — спросил я Дафу.
Он смотрел на меня. Весь собравшийся народ глазел на меня. В толпе стоял и тот, кто заманил нас с Ромилеем в засаду. В черноте глаз читалась мощь и ожидание. Я же сидел полураздетый, еще глотая ртом воздух и приходя в себя после труда праведного. Я вспомнил предупреждение короля насчет возможных последствий для того, кто тронет Муммаху, богиню облаков. Причин для тревоги снова было хоть отбавляй. И прежде всего сам Дафу. Как ни крути, он ведь тоже дикарь. В руках король по-прежнему держал длинную ленту, продернутую сквозь обе глазницы черепа (все, что сохранилось от его, быть может, родного отца), а на широкополой шляпе так же красовался человеческий зуб. От такого нечего ждать пощады, тем более что он и сам обречен на гибель, едва появятся признаки старческого слабосилия. Если он не воодушевлен высокими побуждениями, нет основания полагать, что глава племени не причинит зла пришельцу, вторгшемуся в его владения. Разделает его, как Бог черепаху, и дело с концом.
— Что они хотят от меня? — спросил я Дафу.
— Мистер Хендерсон, у нас для вас хорошая новость. Тому, кто справился с Муммахой, присваивается высокое звание Повелителя дождя племени варири, и он получает имя Санчо. Отныне вы Санчо, мистер Хендерсон, вот почему собрался народ.
Я кивнул, но оставался настороже.
— Ваше величество, объясните, пожалуйста, простыми словами, что это значит — Повелитель дождя? — А про себя подумал: «Это все, чем они благодарят меня? Однако…»
