На съезде Советов Раковский выступил с докладом о деятельности правительства, подчеркнув те задачи и меры, которые, по его мнению, надо было предпринять для борьбы против контрреволюции и в связи с началом хозяйственного строительства.
Поначалу Х. Г. Раковский в качестве главы украинского советского правительства выступал как ярый представитель имперской, русификаторской тенденции. Об этом свидетельствовала его статья, опубликованная незадолго до назначения и написанная под впечатлением почти полугодового пребывания в Киеве.[289] Он утверждал, что с экономической и социальной точки зрения самостоятельного и единого украинского народа не существует; этнические отличия украинцев и русских незначительны; у украинских крестьян отсутствует национальное самосознание; пролетариат Украины по своему происхождению в основном русский; промышленная буржуазия и большая часть помещиков – русского, польского или еврейского происхождения. Вывод – самостоятельную Украину выдумали интеллигенты из кооперативов, учителя, судейские чиновники вроде Шелухина и т. п.
В то же время Х. Г. Раковский относился к тем политическим деятелям, которые и на основании собственного опыта, и своего характера, и по тактическим соображениям стремились в какой-то мере «модерировать» диктаторские замашки крайних большевиков, прямых потомков унтера Пришибеева. В таком курсе Раковского проявлялись не только внутренние, но и внешнеполитические доминанты, стремление представить левой западной общественности советскую власть в максимально благообразном обличье. При нем в Харькове меньшевики получили возможность легальной деятельности и даже был издан сборник их документов.[290] По оценке виднейшего историка российской социал-демократии Бориса Ивановича Николаевского, Харьков в начале 20-х годов принадлежал к числу «наиболее “либеральных” районов советской России».[291]
После III съезда Советов для более глубокого ознакомления с положением дел в Украине Раковский совершил поездку по республике. Он посетил Екатеринослав, Кривой Рог, Николаев, Херсон, Знаменку, Кременчуг, Полтаву, города Донбасса. В районе Мелитополя он побывал на линии фронта. Поездка показала срочную необходимость мер по налаживанию хозяйственной жизни, созданию боеспособной армии из разрозненных повстанческих отрядов.
На сторону советской власти стали переходить бывшие вожаки повстанческих и партизанских отрядов, участвовавших в борьбе против войск кайзеровской Германии и гетмана Скоропадского. Была образована Высшая военная инспекция во главе с В. Г. Юдовским, которого Раковский хорошо знал по работе в Одессе.[292] Решением Всеукраинского центрального исполнительного комитета (ВУЦИК) был образован Совет рабочей и крестьянской обороны во главе с Раковским, которому было поручено непосредственное руководство мобилизацией сил и средств республики для борьбы против контрреволюции, в один ряд с которой неизменно ставилось кулачество.[293] Под ним понималась не традиционная прослойка сельского населения, занимавшаяся ростовщичеством и другими коммерческими делами, что считалось на селе низким делом. Произвольно и спекулятивно этот термин был распространен на все зажиточное крестьянство, причем к последнему часто причислялись также середняки и даже бедняки, если они выступали против большевистской власти.
Введение советской властью продовольственной разверстки и других мер военного коммунизма в этот период вызвало почти сплошное недовольство крестьянского населения. «Красный террор», формально объявленный в ответ на белый, но на деле предшествовавший ему, еще более осложнил ситуацию. В июле 1919 г. Раковский писал: «Против кулаков есть только один способ – на белый террор, который они осуществляют с помощью банд, мы должны ответить красным террором».[294]
Против террора и заложничества перед Раковским энергично протестовал В. Г. Короленко, выступавший в защиту жизней десятков людей различных политических взглядов и социального положения, в вину которым ставились не конкретные противоправные действия, а образ мыслей или даже социальный статус бывших помещиков, капиталистов, «буржуазных интеллигентов». Писатель отстаивал перед Раковским общечеловеческие политические, юридические и нравственные ценности. Сохранились десятки таких писем периода Гражданской войны и непосредственно после нее, которые свидетельствуют о нравственных принципах писателя, его мужественной борьбе против «красного террора».
В фонде В. Г. Короленко сохранились 17 писем и телеграмм Раковского, черновики и авторские копии 34 писем Короленко Раковскому, 2 авторские копии писем Короленко Александрине Раковской, отдельные письма имеются и в других архивах. Послания Раковскому являлись, так сказать, «двухслойными» – они адресовались одновременно и ответственному государственному деятелю, и лично близкому человеку. Раковский имел возможность прямого вмешательства с целью смягчения террора, отмены наиболее вопиющих его актов, освобождения явно невиновных людей, наказания зарвавшихся представителей государственных и партийных органов и охотно откликался на соответствующие требования и просьбы Короленко, о чем свидетельствует их переписка.
Можно провести одно сравнение. В том же Отделе рукописей Российской государственной библиотеки, где нами обнаружена переписка Короленко с Раковским, хранится группа писем Короленко, адресованных «второму лицу» Украины того времени – председателю ВУЦИКа Григорию Ивановичу Петровскому. Их содержание сходно с тематикой писем, адресованных Раковскому, но и здесь имеются существенные отличия. В лице Петровского Короленко видел лишь главу советского аппарата, на который он возлагал прямую ответственность за жертвы и ужасы большевистской диктатуры. Вступать в разглагольствования с этим лицом у писателя, видимо, не было особого желания, и он, скорее всего, не верил, что его гуманистические концепции Петровскому будут понятны. Поэтому краткие письма Петровскому – сугубо деловые документы, посвященные почти исключительно судьбам конкретных людей, чья жизнь находилась под прямой угрозой. Лишь изредка Короленко позволял себе обобщения конкретных фактов. Сохранился лишь один ответ Петровского, принципиально иной по сравнению с письмами Раковского. Датированное 20 октября 1921 г., это письмо отличалось нескрываемым высокомерно-снисходительным тоном и безудержной демагогией.[295]
А вот одно из писем Раковского (от 24 апреля 1919 г.), которое было совершенно другим и по интонациям, и по содержанию, хотя от него также за версту несло коммунистической демагогией. Мы просим прощения у читателей, но приведем значительную часть этого довольно длинного текста (сокращения оговорены отточиями):
«Дорогой Владимир Галактионович,
Прошу у Вас извинения, что не отвечал на Ваши письма, кроме коротких телеграмм. Я не успеваю справиться со срочными делами, хотя в сутки приходится работать чуть ли не круглые сутки. Но могу Вас уверить, что ни один указанный Вами случай не остается мною не расследованным. Относительно г[осподина] Базилевича,[296] напр[имер], могу Вам сообщить, что он освобожден тут неделю назад. Уехал в Винницу…
Я не отрицаю, что в политику репрессий и пресечений, которую приходится по необходимости нам применять, могут проникать ошибки, которые не только я, но и все мы, советские ответственные работники, стараемся свести до минимума (о Куликове[297] назначено строжайшее следствие). Однако Вы недостаточно вникаете в создавшуюся обстановку.
Советская власть является предметом жесточайшей войны со стороны всех ее врагов. С властью рабочих и бедноты не хочет примириться не только старый помещичий класс, не только старое чиновничество и офицерство, но и буржуазия, и кулачество. Не из чувства каких-то кровожадных спортсменов применяем мы красный террор, а потому, что наш враг не пренебрегает против нас ни одним из средств насилия и обмана…
Многие из тех граждан, которые со слезами на глазах уверяют Вас в своем нейтралитете или в своей невинности, готовы, как только почувствуют, что наша власть колеблется, взять винтовку против нас или собирают уже цветы для встречи деникинских белогвардейцев.
Но Вы, Владимир Галактионович, подходите к нашей деятельности с точки зрения писателя-гуманиста, замечающего в общественной борьбе индивидуальные трагедии, а не коллективную, классовую сторону. Когда сражаются две армии, снаряды и пули косят ряды обеих сторон, не разбираясь в индивидуальной ответственности солдат и офицеров…
Время ужасное, но этот ужас закончится, только если мы победим. Если же восторжествуют силы прошлого, это значит обречь человечество на новые ужасы, на новые революции и гражданские войны».[298]
