«Перестань думать о своих родителях, придурок. Руки Чарли находятся рядом с твоим лицом. Сосредоточься на этом».
Сосредоточься на ней.
Я стою неподвижно, как столб, прижимаясь всем телом к стене ее дома, позволяя ей решать, как долго она будет прикасаться ко мне.
Наблюдаю, как ее взгляд опускается вниз, скользя по моим грудным мышцам. Они крепкие и мускулистые после сотен часов, проведенных в тренажерном зале на жиме лежа. Упражняясь на поле. Наматывая километры на дорожке.
Чарли, кажется, раздумывает о чем-то, я не уверен, о чем, но она осторожна, нежные руки теперь парят над моей рубашкой, все еще у выреза.
Я смотрю на опущенную макушку ее головы — она, может, и высокая, но я все еще возвышаюсь над ней — и пробор в ее шелковистых волосах цвета кукурузы очаровывает меня. Я хочу прикоснуться к ним. Никогда, ни разу раньше я не пробегал пальцами по волосам девушки, и умираю от желания сделать это прямо сейчас.
Дерьмо.
Я хочу, чтобы она прикоснулась ко мне.
«Всего на минутку, Чарли. Всего на несколько секунд».
На ее крошечном крыльце горит свет, но он у нее за головой. Девушка окутана тьмой, в то время как мое лицо находится в центре внимания, яркий свет ослепляет меня.
Я съеживаюсь, наклоняя голову.
— Не нравится, да?
— Нет.
— Теперь ты знаешь, что я чувствовала. — Маленькая засранка смеется, ее ладонь скользит по щетине на моем лице. Я побрился сегодня днем, но прошло несколько часов, и она выросла. — Ладно, прощаю тебя.
Ее голос — шепот, большие пальцы поглаживают мои скулы, почти доводя меня до инсульта.
Дерьмо. У меня встает.
— О, да? — нервно вскрикиваю я.
— Да. — В отличие от моих, ладони Чарли гладкие — без мозолей — и блуждают по загару, портящему кожу под моим глазом. — У тебя светлая кожа.
— Я не пользуюсь солнцезащитным кремом, — глупо говорю я, жалея, что не закрыл свой рот.
— Не могу представить, что ты наносишь солнцезащитный крем — лишние хлопоты, да? — Она что-то мурлычит себе под нос, и я задаюсь вопросом, когда, черт возьми, она избавит меня от страданий и уже поцелует.
Терпение никогда не было моей самой сильной добродетелью.
Чарли снова мурлычит, изучая мое лицо пальцами, кончики которых спускаются от надбровной дуги вниз по переносице. К кончику носа. По вмятине над моей верхней губой.
— Ты такой… — Она слегка качает головой, слишком застенчивая, чтобы закончить свою мысль.
— Какой? — Я отчаянно хочу, чтобы она сказала, что у нее на уме.
Отчаянно нуждаюсь в словах, которые ни одна девушка никогда не говорила мне, хотя даже понятия не имею, какими они могут быть.
— Мужественный.
— Это хорошо? — спрашиваю я.
«Только не говори, что это плохо. Не говори этого».
— Да. — Чарли замолкает, проводя большим пальцем по моему подбородку. — Да, мне это нравится. Мне нравится это маленькое местечко, прямо здесь.
Ямочка у меня на подбородке? Я всегда ненавидел ее.
— Нравится?
— Да. Это… — Она замолкает так надолго, что я не думаю, что она это продолжит. — Сексуально.
Меня и раньше называли сексуальным, но Чарли не называет меня сексуальным — она называет ямочку на моем подбородке сексуальной, разбирая меня по частям, выявляя те части меня, которые ее заводят.
Бессмысленная болтовня, которую я слышал на протяжении многих лет, одни и те же комплименты и предложения от девушек, которыми одаривали моих товарищей по команде…
Боже, ты такой горячий.
Черт возьми, ты такой сексуальный, Три-Джей.
Я отсосу тебе прямо сейчас в ванной, если ты позволишь мне…
Однотипные и двусмысленные. Для этих женщин я просто номер на майке.
Но для Чарли я не просто номер.
Я вижу это по тому, как она зачарованно наблюдает, как ее руки скользят по моей коже. Как будто я привлекателен, когда знаю, что это не так, не совсем так. Есть тысячи парней, которые выглядят лучше меня, и любой из них был бы счастлив дать Чарли то, что ей нужно — отношения.
Я понятия не имею, как быть в них.
Я трогал только сиськи стриптизерши. Что я знаю о том, как завести девушку?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но может быть… просто может быть…
Отвлекаюсь на то, что Чарли придвигается ближе, прижимается грудью к моей груди — новое ощущение для меня. Я извиваюсь от напряжения в промежности моих джинсов, когда ее сиськи касаются моих грудных мышц.
— Мне это нравится. — Ее ладони обхватывают мой подбородок.
Нравится это. Обожаю это. Люблю это.
Любовь.
Еще одно слово, которого я никогда не слышал.
Я прижимаюсь к ее теплу. Девушка наклоняется ко мне, задирая подбородок, надув губы.
— Правда? — шепчу я.
— Ты знаешь, что правда.
Я знаю, что нравлюсь ей, иначе она не стояла бы со мной на крыльце. У Чарли есть принципы, и вводить кого-то в заблуждение — не ее стиль.
— Что… — Я прочищаю горло. — Что еще тебе нравится?
Она кривит губы.
— Чизбургеры.
Несносная девчонка.
Я хмурюсь, и Чарли смеется.
— О, не делай такое лицо.
Из моего горла вырывается хмыканье, мои руки каким-то образом находят путь вокруг ее живота, проходя чуть выше ее пояса и цепляясь за него.
Она издает тихий счастливый звук, прижимаясь еще ближе.
— Знаешь, что мне еще нравится? — Ее ладони лежат на моих плечах, медленно, неторопливо скользя вниз по моим бицепсам. — Какой ты высокий.
Я сглатываю комок в горле.
— И мне нравятся твои волосы.
Мои волосы? Мне, наверное, не помешало бы подстричься, прежде чем начну походить на своего друга Саскватча, который выглядит как гребаный Снежный человек, волосатый и неопрятный. Чертовски удивительно, что у него есть девушка.
— Мне нужно подстричься, — тупо говорю ей, пока ее пальцы продолжают исследовать мои руки
Чарли слегка покачивает головой.
— М-м-м, они идеальные.
Она идеальная.
Я задерживаю дыхание, когда ее руки покидают мое тело, и она заводит их мне за шею, пальцами играет с волосами на затылке.
— По крайней мере, ты можешь видеть в своем шлеме, а?
Это первое упоминание о футболе, которое когда-либо делала Шарлотта. Неудивительно, поскольку ей, похоже, наплевать, что я спортсмен. Ни разу не приставала ко мне по поводу драфта, перехода в профессионалы или того, сколько я буду зарабатывать, если меня подпишут.
— Я могу видеть в своем шлеме. Они не такие уж длинные. — Пока нет. Иногда я не подстригаю их, пока тренер не заставляет меня стянуть их сзади в пучок, что делает проблематичным ношение шлема. Нет ничего больнее, чем получить по голове, когда в твою голову вонзается гребаный пучок.
Да, веселые времена.
— Знаешь, — начинает Чарли, — не было необходимости заключать со мной пари, чтобы поцеловать меня.
— Не я буду целовать.
— Ты знаешь, что я имею в виду, Джексон.
Да, я знаю, что та имеет в виду. Она позволила бы мне поцеловать ее, если бы сделал движение к ней — что я вроде как сделал у себя дома, на кухне, хотя и ненароком, так как моей целью было успокоить ее, а не целоваться с ней.
— Но разве так не веселее?
— Может быть. — Ее розовые губы морщатся. — Я еще не сделала свой ход. Сохраняю хладнокровие.
Недостаточно. Ее глаза сияют, явный признак того, что она возбуждена, тело в боевой готовности. Боже, приятно прижиматься к ней. Мы ничего не делаем, кроме того, что стоим здесь, но, черт возьми, это удивительно.
Я жду ее, позволяя ей двигаться в своем собственном темпе, по нескольким причинам.
1. Потому что я понятия не имею, как сделать свой собственный ход. Мать-природа еще не взяла верх, хотя может вмешаться в любой гребаный день, чтобы помочь мне.
2. Технически, Чарли — та, кто должен выполнять всю работу, так как именно об этом шла речь в пари.
3. Вроде того.
Я не чувствовал такого напряжения с первого курса, когда тренерский штаб по футболу сократил штат, и, хотя у меня была стипендия, я беспокоился, что мое положение в команде находится под угрозой.
