Гимназисток набилось в зал полным-полно. Подружки едва поместились втроем на двух стульях. Ася все любовалась букетом, и Маша отдала ей:
– Держи! Подаришь артистам.
Пришли и парни из городского училища, но Лельки среди них не было. Ася почувствовала, как комок подкатывает к горлу. Она была близка к слезам.
Соня толкнула ее в бок:
– Смотрите, девочки, дьякон-то, дьякон!
Ася с Машей оглянулись – молоденький дьякон, новый служащий собора, пробирался вдоль стенки в последний ряд. От того, что его заметили и оглядываются, он хмурился и напускал на себя важный вид. Переодевшись в светское платье, он скорее всего надеялся остаться неузнанным, но не тут-то было! Гимназистки оглядывались, хихикали. Вот разговоров-то будет!
На сцену вышел чиновник из земства, объявил пьесу.
Каково же было изумление Аси, когда в одном из исполнителей она узнала своего воздыхателя!
На Лельке был красивый сюртук. Волосы причесаны на пробор и напомажены.
Роль у Лельки была положительная, слова полны преувеличенного благородства. Гимназистки пришли в восторг.
После первого акта устроили овацию. А когда в самом конце спектакля, в его финальной сцене, герой Лельки вдруг начал читать страстный обличительный монолог, раздались крики «Браво!» и «Бис!». Августина приподнялась и бросила на сцену свой букет.
Лелька виртуозно поймал его, поднес к губам и подарил Августине взгляд, полный смиренного обожания.
Так скромный рыцарь должен был взирать на даму своего сердца.
– Вот пример настоящей платонической любви! – вдохновенно заявила Сонечка, когда после спектакля они выходили из здания земства. – Он тебе еще стихов не писал?
Словно отвечая на Сонино предположение, Лелька стал присылать Асе переписанные от руки стихи разных поэтов.
Здесь были и строки Лермонтова, и поэта Анненского, не обошлось и без Пушкина, конечно. Но более всего Лелька жаловал молодого поэта Блока.
Сонечка притащила в гимназию номер «Нивы» с публикациями поэта и его портретом. Подруги нашли, что Асин рыцарь даже внешне несколько смахивает на своего кумира. К тому же имя его странное оказалось производным от имени Александр. Как у Блока.
Стихи доставлялись Асе в запечатанных надушенных конвертах. Приносил их один и тот же ушастый мальчишка из церковно-приходской школы. В посланиях этих не было ничего, кроме чужой поэзии, переписанной от руки ровным красивым почерком. На открытках с посланиями были помещены репродукции картин различных художников. Больше всего ей понравился Иван Царевич на сером волке, обнимающий девушку. В подборе картин она чувствовала особое значение. Страшный сильный зверь, несущий парочку сквозь непроходимый лес, – согласитесь, в этом что-то присутствует. Лелькины открытки она складывала в альбом.
Это ужасно забавляло Асиных подруг, но даже они, самые близкие, не могли представить в полной мере, насколько глубоко вошли в Асину жизнь эти стихи, это обожание издали, эти мимолетные встречи без обмена любезностями и витиеватых разговоров. Казалось, они способны понимать друг друга вообще без слов!
Это был год ее взросления. Она начала чувствовать свою значимость. Ее волновало предчувствие вступления во взрослую жизнь. Ася ходила по улицам родного города как королева, на которую издали взирает преданный паж.
Так продолжалось всю зиму, вплоть до Масленицы.
Накануне праздника Ася получила от своего воздыхателя открытку без стихов. На ней старательно, почерком заправского писаря было выведено следующее:
«Поздравляю Вас, Инночка, с широкой Масленицей, а в Великом посту спасайте душу. Пока что».
После «пока что» стояла залихватская подпись: Алекс Яхонтов. После «в» была выведена закорючка. Ася и так и эдак покрутила эту открытку, втайне надеясь найти какое-нибудь волнующее значение в картинке, но – увы! – там была репродукция картины Палезье «Пропавшие». На картине опрокинутый, поверженный волнами корабль страшно тонет в пучине морской. Она пожала плечами и не стала показывать открытку даже Эмили. И не стала посылать ответное поздравление.
А на Масленицу на двух тройках в Любим прикатили Вознесенские. Генерал Вознесенский с семьей, Владимир, получивший отпуск в полку, и Алексей, которому каникулы не полагались, но влиятельный дядя устроил их для него.
Их бесцеремонное и вместе с тем всегда желанное вторжение в жизнь любимской молодежи внесло совершенно пьянящий привкус в этот последний праздник зимы. До одури катались на санях, обжигали друг друга откровенными взглядами и головокружительными намеками, устраивали вечеринки с танцами, фантами и пели под аккомпанемент Владимира, который выучился на всем, что было возможно. Он мог аккомпанировать хоть на ложках и кастрюлях. Сонечка не сводила с него влюбленных глаз, дико ревновала его к хорошеньким кузинам, которые, в свою очередь, уделяли внимание всем мальчикам, включая Митю Смиренного. Впрочем, все здесь были безумно влюблены, вовсю флиртовали, и когда компания бежала по улице, казалось, что снег вот-вот начнет таять под ногами этой влюбленной толпы.
Лелька издали с беспокойством наблюдал за буйством этой веселой дружбы, ходил кругами, так, что все заметили и уже начали подшучивать над бессердечием Аси, и наконец приблизился настолько, что Манечка сжалилась и позвала:
– Что же вы стоите, Александр? Идемте с нами! Самовар со столба стаскивать.
И они толпой двинулись на площадь.
Было Прощеное воскресенье. Все просили друг у друга прощения за прошлые обиды. И утром произошел маленький эпизод, который несколько смутил Асю своей неожиданностью. Они с Сонечкой зашли к Вознесенским, расцеловались с Машей, матушкой Александрой, поймали подростка Ванечку, который не хотел целоваться с девицами и прятался в чулане. Отец Сергий тоже вызвался спрятаться, с тем чтобы девицы нашли его и расцеловали. Всем было ужасно весело. А после блинов, когда Ася с Соней уже вышли на крыльцо, поджидая подружку, вслед за ними вышел Алексей. Едва взглянув на Сонечку, он шагнул к Асе и сказал:
– Простите меня, Ася, за все!
У него было столь непривычное выражение лица, что Сонечка невольно попятилась и скрылась в сенях. Ася осталась с Вознесенским наедине и совершенно растерялась. Она даже отступила чуть, на случай если он вздумает целоваться. И проворно кивнула. Да, она прощает.
– Правда прощаете? – спросил он и совершенно серьезно взглянул на нее.
Вот уж к чему она оказалась не готова! Ей хотелось, чтобы минута неловкости быстрее прошла, чтобы копуша Маша поскорее вышла на крыльцо.
