— И часто с ним такое? — наконец спросил Казанунда.
— В последнее время не очень, — ответил Чудакулли. — Против… этой, как ее… не попрешь. Эй, Тупс, как там эта штука называется, ну, когда размножаешься и детям своим передаешь?
— Эволюция, — ответил Думминг. Волны все еще бились о берега.
— Она самая. Допустим, у моего отца был жилет с вышитыми фазанами, и он оставил его мне, и теперь я им владею. Это, стало быть, наследственность, а…
— На самом деле все не так… — начал было Думминг, впрочем не особенно надеясь на то, что Чудакулли станет его слушать.
— В нашем Анк-Морпорке разницу между обезьяной и приматом усвоили почти все, — продолжал Чудакулли. — Эволюция, брат… Очень трудно, знаешь ли, размножаться, после того как тебя отвозили по мостовой.
Рябь на воде исчезла.
— Как вы думаете, — поинтересовался Казанунда, — тролли плавать умеют?
— Нет, они просто тонут, а потом выходят на берег, — объяснил Чудакулли. Он развернулся и оперся на локти. — Эх, а знаете, это напомнило мне прошлое… Я имею в виду старую, добрую реку Ланкр. Здесь такая форель водится… Руку целиком откусить может.
— Судя по всему, здесь водится не только форель, — заметил Думминг, наблюдая за показавшимся из воды шлемом.
— А выше по течению — прозрачные заводи… — продолжал Чудакулли. — Полные… неизбывной прозрачности. В них можно купаться голышом, и никто тебя не увидит. И залитые водой луга, полные… воды, представляете? И цветы, и все такое прочее. — Он вздохнул. — Ведь именно на этом мосту она сказала мне, что…
— Он уже вылез из реки, — сообщил Думминг. Но тролль не слишком торопился, поскольку заметил, что библиотекарь с самым беззаботным видом выворачивает из моста огромный камень.
— Именно на этом мосту я спросил ее…
— Какая большая у него дубина, — произнес Казанунда.
— Да, именно на этом мосту я почти…
— Ты не мог бы держать этот камень чуть менее вызывающе? — спросил Думминг.
— У-ук?
— Это нам не помешало бы.
— Если кому-нибудь интересно, именно на этом мосту вся моя жизнь…
— Может, поедем дальше? — предложил Думминг. — Тролль еще долго будет там ковыряться.
— И вообще, ему сильно повезло, что у нас нет времени здесь торчать! — поддакнул Казанунда.
Думминг развернул библиотекаря и подтолкнул его к карете.
— В действительности на этом самом мосту…
Чудакулли обернулся.
— Ты ехать собираешься? — осведомился Казанунда, взяв в руки вожжи.
— Я только что пережил мгновение ностальгических воспоминаний, — с укором произнес Чудакулли. — Но вы, сволочи, ничего, конечно, не заметили.
Думминг держал дверь открытой.
— Есть такое высказывание, аркканцлер: нельзя войти дважды в одну и ту же реку.
Чудакулли в недоумении уставился на него.
— Думаешь, второй раз библиотекарь его туда не зашвырнет?
При въезде в Ланкр сидевший на крыше кареты библиотекарь взял почтовый рожок, машинально откусил мундштук и так сильно дунул, что рожок разом превратился в трубу.
Стояло раннее утро, и улицы Ланкра были безлюдны. Все настоящие крестьяне давно уже встали, обругали нерадивую скотину, швырнули в нее ведром и снова завалились спать.
Звук рожка-трубы эхом отразился от стен.
Чудакулли выскочил из кареты и театрально набрал полную грудь воздуха.
— Нет, вы чувствуете, какой запах?! Настоящий свежий горный воздух! — Он постучал себя по груди.
— Я как раз наступил на что-то очень свежее и сельское, — сообщил Думминг. — А где замок?
— Полагаю, это вон та мрачная черная громада с башнями, — высказал свое мнение Казанунда.
Аркканцлер вышел на центр площади и принялся медленно поворачиваться, широко расставив руки.
— Видите ту таверну? — спросил он. — Ха! Если бы мне давали по пенсу каждый раз, когда меня вышвыривали из нее, у меня было бы… пять долларов и тридцать восемь пенсов. Там, дальше, находится старая кузница, а это — дом госпожи Персифлюр, у которой я жил. А вон ту вершину видите? Это — Медная гора. Однажды я забрался на нее вместе со старым троллем Карбонатником. Эх, какие были деньки… А видите тот лесок чуть ниже, на склоне холма? Именно там она…
Его голос перешел в бормотание.
— Подумать только. Я все вспомнил… Какое это было лето. Таких уж больше и не бывает. — Аркканцлер вздохнул. — Знаете, я бы все отдал, чтобы еще хоть разок прогуляться с ней по лесу. Мы столько всего не успели… Ладно, пошли.
Думминг оглядел Ланкр. Он родился и вырос в Анк-Морпорке, поэтому всегда считал, что сельская жизнь — это то, что случается с другими людьми, причем у большинства из них — четыре ноги. С его точки зрения, сельская местность представляла собой полный хаос, предшествовавший тому моменту, когда была создана вселенная, то есть нечто цивилизованное, связанное с каменными стенами и булыжными мостовыми.
— Это, стало быть, столица Ланкра? — недоверчиво уточнил он.
— Похоже на то, — пожал плечами Казанунда, который также считал, что город без тротуара — не город вовсе.
— Бьюсь об заклад, здесь, наверное, и кондитерской-то нет, — хмыкнул Думминг.
— А какое здесь пиво! — воскликнул Чудакулли. — Здесь такое пиво… такое пиво, обязательно его попробуйте! А еще есть укипаловка, ее гонят из яблок… и черт знает, что еще они туда добавляют, — только в металлические кружки ее наливать нельзя. Непременно попробуй укипаловку, Тупс. Может, хоть волосы на груди вырастут. А о тебе я совсем молчу…
Он повернулся к следующему пассажиру кареты и оказался лицом к лицу с библиотекарем.
— У-ук?
— Э-э… Молчу… Э-э, молчу, потому что ты и так парень хоть куда.
Аркканцлер засуетился, увидел на крыше кареты мешок с почтой, подпрыгнул и стащил его на землю.
— Кстати, а с этим что будем делать? — спросил он.
За спиной его послышались торопливые шаги, Чудакулли обернулся и увидел спешившего к ним краснолицего молодого человека в кольчуге явно не по размеру, в которой он очень походил на жутко исхудавшую ящерицу.
— А где кучер? — спросил Шон Ягг.
— Приболел, — ответил Чудакулли. — Совершенно бандитская хворь на него напала. Куда почту-то девать?
— Почту, предназначенную для дворца, забираю я, а мешок мы обычно вешаем на гвоздь рядом с дверью таверны, чтобы люди сами могли забрать свои письма.
— А это не опасно? — спросил Думминг.
— Да нет, гвоздь крепкий, — успокоил его Шон и принялся рыться в мешке.
— Я хотел сказать, письма ведь могут украсть.
— Ну, это вряд ли! Пусть кто попробует, наши ведьмы так на него глянут, мало не покажется.
Шон сунул несколько пакетов под мышку, а мешок повесил на упомянутый выше гвоздь.
— Да, совсем забыл, — хлопнул себя по лбу Чудакулли. — Это место славится еще кое-чем. Ведьмами! Сейчас я вам такое про них расскажу…
— Моя мама — ведьма, — возвестил Шон, снова зарываясь в мешок.
— Более милых женщин вы нигде не найдете, — недрогнувшим голосом продолжал Чудакулли. — И не слушайте всякие досужие сплетни — мол, все они назойливые, чокнутые старухи, одержимые жаждой власти. Неправда это!
— Вы, небось, на свадьбу приехали?
— Именно так. Я — аркканцлер Незримого Университета, это господин Тупс, волшебник, а это… Куда ты подевался? А, ты здесь… Господин Казанунда.
— Граф, — подсказал Казанунда. — Я — граф.
— Правда? А почему ты ничего не говорил об этом?
— Ну, понимаешь, это не та вещь, о которой говорят при первой же встрече.
Чудакулли с подозрением прищурился:
— Гм, а я думал, у гномов нет титулов…
— Я оказал кое-какую мелкую услугу самой королеве Агантии Скундской, — гордо заявил Казанунда.
— Правда? Подумать только. И насколько мелкую?
— Не настолько.
— Подумать только… Так, дальше, это — казначей, а это — библиотекарь. — Чудакулли сделал шаг назад, помахал рукой и одними губами прошептал: — Только не произноси при нем слово «обезьяна».
— Очень рад познакомиться, — вежливо поздоровался Шон.
Такой реакции Чудакулли совсем не ожидал.
— Это — библиотекарь, — повторил он.
— Да, да, я слышал. — Шон кивнул орангутану. — День добрый.
— У-ук.
— Тебя, наверное, интересует, почему он так выглядит, — подсказал Чудакулли.
— Да не особо.
— Не особо?
— Моя мама всегда говорила, что внешность — дело наживное.
— Какая своеобразная женщина. И как же ее зовут? — спросил Чудакулли.
— Госпожа Ягг.
— Ягг? Ягг? Что-то припоминаю… Она, случаем, не родственница Твереза Ягга?
— Он приходится мне папой.
— Ничего себе. Сын старика Твереза! И как поживает старый хрыч?
— Не знаю. Во всяком случае, когда его хоронили, он был мертв.
