Он отступил на шаг и поднял с земли большой камень.
— Я пришла повидать твоего отца, Гэртон, — добавила я, угадав по его движению, что если Нелли и жила еще в его памяти, то он ее не признал во мне.
Он замахнулся, чтобы пустить в меня камень; я принялась уговаривать, но не могла остановить его: камень попал в мою шляпу; а затем с лепечущих губок малыша полился поток брани, которая, понимал ли он ее смысл, или нет, произносилась им с привычной уверенностью и исказила детское личико поразившей меня злобой. Поверьте, это меня не столько рассердило, сколько опечалило. Чуть не плача, я достала из кармана апельсин и протянула мальчику, чтоб расположить его к себе. Он сперва колебался, потом выхватил у меня гостинец, точно думал, что я собираюсь подразнить его и затем обмануть. Я показала второй апельсин, держа его так, чтоб он не мог дотянуться.
— Кто тебя научил таким словам, мой мальчик? — спросила я. — Неужто священник?
— К черту и тебя, и священника! Давай сюда! — ответил он мне.
— Ответь мне, где ты этому научился, тогда получишь, — сказала я. — Кто тебя учит?
— Папа-черт, — был ответ.
— Так. И чему ты учишься у папы? — продолжала я. Он подпрыгнул, чтобы выхватить апельсин. Я подняла выше. — Чему он тебя учит? — спросила я.
— Ничему, — сказал он, — только чтоб я не вертелся под ногами. Папа меня терпеть не может, потому что я его ругаю.
— Ага! А ругать папу тебя учит черт? — сказала я.
— Не-ет, — протянул он.
— А кто же?
— Хитклиф.
Я спросила, любит ли он мистера Хитклифа.
— У-гу, — протянул он опять.
Я стала выпытывать, за что он его любит, но добилась столько слов:
— Не знаю! Папа задаст мне, а он папе… он бранит папу, когда папа бранит меня. Он говорит, что я могу делать, что хочу.
— А священник не учит тебя читать и писать? — расспрашивала я.
— Нет, мне сказали, что священнику вышибут… все зубы и… и заставят проглотить их, если он только переступит наш порог. Так обещал Хитклиф!
Я отдала ему апельсин и попросила сказать отцу, что женщина, по имени Нелли Дин, хочет с ним поговорить и ждет его у ворот. Он побежал по дорожке и скрылся в доме; но вместо Хиндли на крыльце появился Хитклиф; и я тут же повернула назад, помчалась не чуя ног вниз по дороге и не остановилась, пока не добежала до развилки, и так мне было страшно, точно я увидела домового. Тут нет прямой связи с историей мисс Изабеллы, но после этого случая я решила, что буду держать ухо востро и не пожалею сил, а не дам дурному влиянию захватить Скворцы: пусть даже я вызову бурю в доме, отказавшись потворствовать во всем миссис Линтон.
В следующий раз, когда явился Хитклиф, случилось так, что наша барышня кормила во дворе голубей. За три дня она не перемолвилась ни словом с невесткой; но свои капризы она тоже бросила, и для нас это было большим облегчением. Хитклиф, я знала, не имел привычки оказывать много внимания мисс Линтон. А сейчас, увидев ее, он первым делом обвел осторожным взглядом весь фасад дома. Я стояла на кухне у окна, но отступила так, чтоб меня не видели. Затем он пересек площадку, подошел к мисс и что-то ей сказал. Она, как видно, смутилась и хотела убежать; он удержал ее, положив ей руку на плечо. Она отворотила лицо: он, по-видимому, задал ей какой-то вопрос, на который она не желала отвечать. Еще один быстрый взгляд на окна, и, полагая, что его не видят, негодяй не постыдился ее обнять.
— Иуда! Предатель! — закричала я. — Вы вздумали вдобавок лицемерить, да? Обманщик!
— Кого ты так, Нелли? — сказал голос Кэтрин позади меня: поглощенная наблюдением за теми двумя во дворе, я не заметила, как вошла госпожа.
— Вашего бесценного друга! — ответила я с жаром. — Эту подлую змею! Ага, он нас заметил — идет в дом! Посмотрю я, как станет он теперь оправдываться: кружит барышне голову, а вам говорит, что не выносит ее!
Миссис Линтон видела, как Изабелла вырвалась и побежала в сад; а минутой позже Хитклиф отворил дверь. Я не сдержалась и дала волю своему негодованию; но Кэтрин гневно приказала мне замолчать, грозя выпроводить меня из кухни, если я не придержу свой дерзкий язык.
— Послушать тебя, так каждый подумает, что ты здесь хозяйка! — кричала она. — Изволь знать свое место! Хитклиф, ты что тут затеваешь? Я же тебе сказала — оставь Изабеллу в покое! Прошу тебя, не смущай ее, если ты не наскучил этим домом и не хочешь, чтобы Линтон запер перед тобою дверь.
— На это он, бог даст, не решится! — ответил негодяй. Я его уже и тогда ненавидела. — Он с божьей помощью будет и дальше кроток и терпелив! Мне с каждым днем все больше не терпится отправить его в рай!
— Замолчи! — сказала Кэтрин и притворила дверь в комнаты. — Не зли меня. Почему ты нарушил мой запрет? Она ведь не случайно встретилась с тобой?
— А тебе что? — проворчал он. — Я вправе ее целовать, если ей это нравится. И ты не вправе возражать. Я не муж твой: ревновать меня тебе не приходится!
— Я тебя и не ревную, — ответила госпожа, — я ревную к тебе. Не хмурься и не гляди на меня волком! Если ты любишь Изабеллу, ты женишься на ней. Но любишь ли ты ее? Скажи правду, Хитклиф! Ага, ты не отвечаешь. Уверена, что не любишь!
— Да согласится ли еще мистер Линтон, чтоб его сестра вышла замуж за такого человека? — спросила я.
— Мистер Линтон должен будет согласиться, — ответила решительно госпожа.
— Можно избавить его от этого труда, — сказал Хитклиф. — Я отлично обойдусь и без его согласия. Что же касается тебя, Кэтрин, то позволь мне сказать несколько слов, раз на то пошло. Тебе следует знать, что я отлично понимаю, как гнусно ты со мной обходишься, — да, гнусно! Слышишь? И если ты надеешься, что я этого не замечаю, ты глупа; если ты думаешь, что меня можно утешить сладкими словами, ты — идиотка; и если ты воображаешь, что я отказался от мести, ты очень скоро убедишься в обратном! А пока благодарю тебя, что ты открыла мне тайну своей золовки: даю слово, я воспользуюсь этим, как надо. А ты держись в стороне!
— Что это? Ого! Он показывает себя по-новому! — вскричала в изумлении миссис Линтон. — Я с тобою гнусно обхожусь?.. И ты отомстишь? Как ты будешь мстить, неблагодарный пес? И в чем гнусность моего обхождения?
— Тебе я не собираюсь мстить, — ответил Хитклиф несколько мягче. — Мой план не в этом. Тиран топчет своих рабов, и они не восстают против него: они норовят раздавить тех, кто у них под пятой. Тебе дозволяется замучить меня до смерти забавы ради, — но уж дай и мне позабавиться в том же духе и, если только можешь, воздержись от оскорблений. Ты сровняла с землей мой дворец — не строй же теперь лачугу и не умиляйся собственному милосердию, разрешая мне в ней поселиться. Когда бы я вообразил, что тебе в самом деле хочется женить меня на Изабелле, я бы перерезал себе горло!
