если они недостаточно складны и хороши, они такие родные! Я иногда их перечитываю, и мне становится искренне жаль малышку Софи, которая прошла через это всё.
— К сожалению, у меня они не получаются. Я пробовала, но безуспешно. — Шарлотта грустно улыбнулась. — А можешь мне прочитать что-то из своего?
— Да, Лотти, с радостью! Я как раз недавно переводила на английский одно из своих любимых стихотворений.
В этом мире ничего не бывает навсегда.
Чувства, эмоции, мысли— всё пропадёт.
В чём смысл пустых разговоров? Это вода,
Которая в жизни ничего полезного не подарит.
⠀
Любая влюблённость однажды пройдёт.
Дым от пожара пропадёт в никуда наконец.
Забытые страницы истории никто не найдёт.
И двоих больше нет. Они не пошли под венец.
⠀
Когда-то кончатся все земные страдания.
От дорожек слез на щеках не будет и следа.
Кто-то сделает главное в жизни признание,
И не страшна ему потом будет любая беда.
⠀
Злость и обида на мир когда-то пройдут.
Мой друг, ты снова будешь счастлив!
Ещё будет твой реальный успешный дебют,
Твоя жизнь приобретёт самые яркие краски.
⠀
Любой период подойдёт к своему концу:
Влюблённость, трагедия, любая беда.
Поддавайся своему внутреннему мятежу,
Но, пожалуйста, оставайся человеком всегда!
— Это так здорово! Софи, у тебя талант! А что тебя вдохновило на написание этого?
— О, Лотти, мне так стыдно это вспоминать, особенно сейчас. Ладно, мне было тогда пятнадцать лет…
— Всего пятнадцать? Ты начала писать в таком юном возрасте!
— На самом деле, я после этого почти ничего не писала. Подростковые годы — это время романтики и беспричинных страданий. Это время первой любви и первые негативные эмоции. Подростки наиболее эмоциональные, и мне иногда становится грустно, ведь я оставила этот период далеко позади.
— Мне двадцать два, но такое ощущение, что в глубине моей души взбунтовался подросток, который хочет посадить меня на эмоциональные качели. Извини, я перебила, так как ты написала этот стих?
— Хорошо, слушай. Мне было пятнадцать лет, я увлекалась биатлоном. Моя двоюродная сестра Аня рассказывала мне обо всех спортсменах, приводила интересные факты из их карьеры. Она болела за Евгения Захарова, тогда ещё неопытного. Мне же понравился Чарли Эйлор, только ставший членом основной сборной. И понравился он мне не просто как спортсмен: я была уверена, что люблю его. Но какая любовь может быть в пятнадцать лет? Я испытывала такие же ощущения, что и ты сейчас. Мол, мои родители не миллионеры, зачем я ему такая. И свою горечь я перенесла на бумагу. Правда, мотивирующие стихи у меня не выходили: во всех была какая-то тоска и апатия.
— А Ник? Разве он тебе не сразу понравился?
— Мы с ним тогда ещё не были знакомы. Мы узнали друг друга где-то через полтора года после этой истории.
— Вот ты сначала сказала, что подростковый возраст — это первая любовь, а теперь говоришь, что в пятнадцать лет не может быть любви. Так как ты всё-таки считаешь?
— Я думаю, что настоящей любви не может быть в таком возрасте. Да, может быть влюблённость. Но это не любовь. Как ты уже сказала, это, должно быть, самовнушение.
— Мне кажется, что любви все возрасты покорны. И как раз в подростковые годы человек становится способен на более искренние и глубокие чувства.
— Может быть, ты права. Но у меня такого не было.
— А Ник?
— Мы познакомились, когда нам было почти семнадцать. Всё-таки два года тут играют разницу, человек за это время становится намного взрослее. К тому же, кто тебе сказал, что я его любила? Сначала мы просто дружили, потом он мне понравился. Это была влюблённость. А влюблённость и привязанность к восемнадцати-девятнадцати годам уже превратились в то, что я понимаю под любовью.
— Твоя история про Чарли меня, конечно, позабавила. Человечество не стоит на месте, а мы с тобой на одни и те же грабли наступаем. — Лотти рассмеялась.
— Шарлотта, знаешь, зачем я пришла к тебе в такую рань? — Спросила я после недолгой паузы, во время которой мы смотрели друг на друга и улыбались. — Я хотела с тобой обсудить странный сон, который мне приснился этой ночью. Я не верю в предзнаменования, но в этом сне есть что-то таинственное. Я могу с тобой поделиться?
— Конечно, Софи. Ты мне помогла, и я постараюсь тебе помочь.
— Во сне я была Софьей Громовой. Так меня звали раньше. Я не была знакома ни с тобой, ни с Ником, тем более я не знала Сашу и Чарли. Я работала учительницей в школе, которую сама же и окончила. У меня была любимая ученица Ирма, ей было двенадцать лет. И на родительских собраниях я никогда не видела её родителей: только тётя или бабушка. У меня был муж Максим и маленький сын Никита. Когда Никите не было и четырёх лет, мой муж трагически погиб во на работе. Он был добрым человеком, поэтому многие старались мне помочь как-либо. Один мужчина, представившийся его коллегой, кого-то мне напоминал, но я не могла вспомнить, кого. Когда он сказал, что его зовут Роберт, я поняла, что это отец той самой шестиклассницы Ирмы, ведь её отчество — Робертовна. Этот мужчина всячески мне помогал. Он сказал, что много лет назад потерял жену и знал, как мне больно. Через два года мы поженились. На удивление, четырнадцатилетняя Ирма меня тепло приняла и хорошо ко мне относилась. Никите тоже нравился Роберт. Несмотря на опасность профессии Роберта и Максима, Никита выбрал именно её и добился в ней успеха. Наша семья стала знаменитой, вокруг неё ходило множество слухов. Я не знаю, в чём смысл этого сна, но мне стало так некомфортно.
— Знаешь, почему тебе стало некомфортно? Потому что ты по-настоящему любишь Ника, и ты не готова даже представить себя с другим мужчиной. Не помнишь, ты любила этого второго мужа, как его там?
— Роберта? Да, я его любила, но не как Максима. Это была какая-то другая любовь. Я боюсь, что этот сон может быть вещим. Что, если Максим — это Ник, а Роберт — какой-нибудь наш косвенный знакомый? Я не готова терять Ника, мы только начали наш путь, наш финиш ещё далеко! Я не могу даже представить, что во второй раз выхожу замуж.
— А сколько тебе лет было, когда это всё случилось?
— Когда погиб Максим, мне было около двадцати
