Кроме неё было ещё только три женщины-секретарши, одна из которых с милым именем Кармия (от слов "Красная армия") работала в аппарате
Лебедева. Ну да бог с ней. Вечером я отправился в виллу генерала, где мы славно посидели под коньячок и рассказы про моего отца, у которого он был начальником штаба. Знал он и мою маманю, приехавшую на фронт студенткой с артистической бригадой и оставленной отцом при себе порученцем. Брак был должным образом зарегистрирован замполитом.
Вернувшись к себе в гостевую комнату, я застал там чуть не весь коллектив Торгпредства, разминавшегося в ожидании моего возвращения за хорошо обустроенным столом. Началась моя "прописка", как водится, первым тостом "Со свиданьицем", а закончилась любезным разрешением отсыпаться назавтра до обеда.
Поселили меня в другой вилле, как и все, оставшейся от французского времени, а нами превращённой в родную коммуналку с местами общего пользования. Во внутреннем дворе торгпредского комплекса была зона культурного отдыха в виде большой беседки с биллиардным столом в центре. На нём с развешенных по периметру беседки портретов сходились угрюмые взгляды членов Политбюро во главе с поблескивавшим лысиной генсеком Никитой.
Рядом в сооружённой из ящика берлоге обитал медвежонок Миша, привезённый из горной провинции нашими геологами. Он был всеобщим любимцем и сам ласкался ко всем. Было, правда, одно "но". Не терпел
Мишуня запаха водочного и бил носителя оного точно выверенным хуком правой в левый глаз. Так что чуть не все торгпредовцы носили на глазу отметину разной степени синюшности. Ну а когда по Мишиной неосторожности эти отметины появились сразу на обоих глазах личности партсекретаря, повзрослевшего медведя отдали в городской зоопарк.
Свято место пусто не бывает, скоро на том же месте и на той же цепи появилась обезьянка Маша, которую мне отдал в порту капитан нашего судна, сказав, что та его достала. Машкин нрав проявился тут же. Она вскочила на меня, поцеловала в носик, а потом выдрала из кармана валюту (местные донги) и успела зажевать их прежде чем я опомнился. Так что при подходе к ней все держались за карманы.
За Машкиным домишком был вход в типовое советское бомбоубежище, куда нам надлежало спускаться при звуке сирены воздушной тревоги, а ой как не хотелось. Представьте – жара под сорок, влажность – под сто, комарьё как рать у Чингисхана, принудительная вентиляция, которая начисто отказалась работать в условиях чуждого ей климата…
Было, правда, одно "но".
По инструкции в нём полагалось держать НЗ (алкоголь и консервы).
На этом постоянно возобновляемом неприкосновенном запасе только и держались. Но когда пришла подлинная нужда в бомбоубежище, добежать до него не успели. В 1968-ом америкосы таки влепили в нас свою ракету "шрайк", правда, не в Торгпредство, а в Лебедевскую виллу, но и мы были в зоне поражения. А "шрайк" – это варварский неуправляемый снаряд "воздух-земля", начинённый бесформенными кусочками металла, раздирающего плоть живой силы противника. Но мы-то здесь при чём?!
Нас спасли бетонный парапет вдоль открытого коридора и душераздирающий вопль "Ложись, вашу мать!" Олегушки Гурова, единственного среди нас прошедшего Отечественную войну сыном полка.
Под эту команду мы и полегли дружно под парапет (гены военного поколения рождения 30-40-х годов не дремали), а железный град просвистел над нами.
Бросились к вилле Лебедева и увидели, что ракета, к счастью, врезалась в фундамент, покрошив лишь выходившие во двор окна.
Генерал встретил нас в семейных трусах на выходе из ванной, с помазком в руке и пеной на щеках, в совершенно невозмутимом виде.
Успокоив и проводив нас, он пошёл будить свою Лялечку, которая даже не проснулась.
В конце концов оказалось, что серьёзно пострадал один лишь я.
Окошко моей комнатули тоже выходило во двор, и взрывная волна прошлась по моей маленькой ещё тогда коллекции фарфоровых статуэток, превратив их в горстку белесых крошек. Долго я потом горевал и стал на всякий случай собирать изделия из бронзы и дерева, и по сю пору радующие мой глаз в московской квартире.
Скажу к слову "собирать", что это тогда означало. Вся торговля в городе ограничивалась рыночками и мелкими продовольственными лавочками. Магазины в ходе строительства социализма были истреблены как класс. В единственном универмаге в центре Ханоя можно было приобрести лишь миску для еды да отрез материи для "аозай"
(национальное платье с разрезами до бедра) и штанцы под него.
Что-то мало-мальски приличное можно было приобрести лишь в
"дипмагазине" для иностранцев. Из вьетнамцев туда допускали лишь особо почётных граждан по спецпропускам, отоваривая их по спецталонам. Вам это ничто не напоминает? Да, точь-в-точь наши магазины системы "Берёзка", где отоваривались на сертификаты
"Внешпосылторга" лица ограниченного контингента советских граждан, допущенных к выезду за рубеж.
А сертификаты эти подразделялись на "бесполосные", "желтополосые" и "синеполосые" (под страны со свободно конвертируемой валютой, развивающиеся и валютные замухрышки соцлагеря). Соответственно в
"Берёзке" можно было приобрести хорошие товары, "так себе" и "наши", но дефицитные. Нам в качестве фронтовой льготы одну месячную зарплату разрешили выдавать "бесполосными", чем мы очень гордились.
А я, пользуясь знанием местного языка, во Вьетнаме проникал к
"спекулянтам-подпольщикам", где и покупал стоящие сувениры и антиквариат.
Запомнилось это время большим скандалом в Москве, связанным с уже опальным тогда писателем Солженицыным. Тот в "Берёзке" на Б.
Грузинской демонстративно потребовал продать ему что-то за советские рубли, объясняя продавцу, что по закону они должны приниматься всеми торгующими организациями. Товар ему по звонку "сверху" всё-таки продали для избежания огласки и международного резонанса, а писателя после этого тихо отправили в эмиграцию.
Извините за невольное отступление, вернёмся к ракете "Шрайк". То, что от неё осталось после взрыва, увезли приехавшие из Посольства
"доработчики", наказав нам на прощанье, может быть, в шутку, готовить список испорченного имущества для предъявления иска америкосам. Мы под это дело быстренько "списали" ящик водки, ящик икры и кое-что ещё из представительских продуктов, которые пошли на сабантуй по случаю счастливого избавления от неминуемой погибели.
Иск наш МИД выставлять не стал, но поезд, как говорится, ушёл.
В арсенале американских средств устрашения была ещё одна гадость, так называемая "шариковая бомба". Размером она с детский кулачок, оболочка слеплена из шариков типа подшипниковых, набита толом, посерёдке – взрыватель с микроскопическими крылышками на игле, которая при полёте бомбочки постепенно впивается в капсюль и на высоте человеческого роста бум, и шарики разлетаются с убийственной скоростью. А их в сбрасываемом с самолёта контейнере уж никак не меньше сотни. Сколько народа ими было побито, жуть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
