— сказала Лирания. — Но мои тебе не нужны. Я не шучу и не рисуюсь, я очень плохой человек. Я заслужила всё это. Если бы не Онька, прямо сейчас бы прыгнула вниз. Может, ещё прыгну. Уходи, а то утяну с собой.
— Я посижу, — ответил я, и обнял её чуть крепче, прижимая к себе. Она не отстранилась, хотя слегка вздрогнула. — Тут вид хороший.
— В этом городе нет ничего хорошего, — не согласилась Лирания. — И никого.
— А Онька?
— Ты её просто не знаешь. Вредина и капризюка, — ответила девушка, но по голосу я понял, что она улыбнулась.
— А ещё занимает много места, — наябедничал я. — Мне теперь спать негде, вся постель в детишках.
— Да, она такая, — снова улыбнулась в темноту Лирания. — И пинается во сне, как кенгуру. У вас в мире есть кенгуру?
— Есть, в Австралии, это такой континент.
— И у нас. В Гарании. Это страна и полуостров. Никогда там не была.
— Я в Австралии тоже.
— Теперь уже и не побываем, — вздохнула она и прислонилась спиной к моему боку.
— Чего это? Как только выберемся отсюда, сразу рвану в Австралию и поглажу первого же кенгуру. Из принципа.
— Мы не выберемся, проводников нет.
— Я сделаю так, что они вернутся.
— И что тебе для этого нужно? Миллиард токов, импланты суперкибера, оболочку Владетельницы и орбитальную пушку? Или я чего-то пропустила?
— Пропустила. Моего… Старшего брата. Если я найду его, всё остальное будет не нужно.
— Он такой крутой?
— Скажем так, — вздохнул я. — У него есть нужные навыки и инструменты.
— Если он ещё жив, — мрачно сказала девушка.
— Жив, — уверенно ответил я. — И я его найду.
Мы сидим и молчим. Лирания откинула голову назад и положила мне на плечо, её затылок упирается в моё ухо. Моя рука обхватывает её за талию и лежит на бедре. Я боюсь нарушить этот контакт, она — не знаю.
— Ты ведь не уйдёшь? — спросила она неожиданно.
— Если ты не выгонишь.
— Зря, — сказала девушка, но гнать не стала.
Она подтянула к себе колени, повернулась, перебрасывая ноги через окно в комнату и встала на пол. Я последовал её примеру, потому что задница на жёстком холодном и опасно узком карнизе уже изрядно затекла. Теперь мы стоим в тёмной комнате, друг напротив друга, между нами полшага, и я эти полшага делаю. Она меня не отталкивает, но её губы не отвечают. Я с неохотой прекращаю этот односторонний полупоцелуй.
— Я не могу, прости, — говорит Лирания. — Дело не в тебе, просто не могу.
— Кто это с тобой сделал?
— Тонк. Подручный Пупера. Я делала всё, что он скажет, потому что Ония была заложницей. Иначе её бы продали клану. Он делал со мной… Очень мерзкие вещи, и я ему позволяла. Я грязная шлюха с тех пор, он меня так и называл. Странно, что Колбочка тебе не растрепала.
— Я ей запретил. Не хотел слушать.
— Однажды он вывел меня на крышу. Не знаю зачем, наверное, чтобы весь город увидел, что он со мной делает. Ему было мало, что я в его власти, он хотел, чтобы все об этом знали. Он сказал, что всё равно продаст мою сестру, и ничего я не сделаю, потому что принадлежу ему. Тогда я ударила его ногой в живот и сбросила вниз. И забрала Оньку, и никто мне ни слова не посмел сказать. Я грязная шлюха и убийца. Теперь ты знаешь, уходи.
Я не стал ей говорить, что застрелил человека, напавшего на мою сестру. Это совсем другое. Я просто поймал её губы своими. Они снова не ответили, тогда я прижал девушку к себе. Она стояла как каменная статуя, потом вдруг задрожала и обмякла у меня в руках, разрыдавшись. Я осторожно довёл её до кровати, уложил, лёг рядом и обнял. Мы так и уснули — не раздеваясь, поверх покрывала, прижавшись друг к другу, как ложки в посудном ящике.
***
Проснулся с первыми лучами солнца. Лирания лежит головой на моём плече, отлежав руку. Я осторожно освобождаюсь, стараясь не разбудить, и долго смотрю на спящую девушку. На неё падает свет из окна, и я вижу небольшие пятна крови на одежде — на животе майки и на штанинах спереди. Она режет себя. Режет живот и бёдра, нанося болезненные, но неглубокие порезы. Скрытый крик о помощи, самоистязание, жертва жестокому Мирозданию: «Смотри, мир, я уже наказала себя сама, не наказывай меня больше!» Жаль, это не работает.
Не очень красивая, особенно сейчас, когда её магнетические глаза закрыты. Худая, с небольшой грудью, узкими бёдрами, торчащими ключицами, выпирающими тазовыми костями, длинными нервными пальцами рук с неровно обстриженными до мяса ногтями. Мне-подростку плевать, я борюсь с желанием поцеловать её спящую, но боюсь разбудить.
Я-взрослый знаю, почему меня к ней тянет. В Лирании глубокий надлом, а я всегда выбираю сломанных. Моя умершая жена была переломана жизнью об колено и не оправилась от этого до конца своих дней. Мать Нагмы ― человек глубоко пострадавший. Змеямба выжжена внутри до пепла. Почему я всегда выбираю травмированных? Или они выбирают меня? Я им нужен, чтобы быть повязкой на ране, или они мне зачем-то нужны? Может быть, поэтому я стал врачом. Может быть, за это Мультиверсум давал мне референсы. Не знаю.
Тихонько встал и осторожно вышел из комнаты, аккуратно задвинув за собой дверь. Спустился в вестибюль к вендинговому автомату, где с удивлением обнаружил спящих вповалку на скамейках ребят. Не всех, тут трое. На фоне стены контрастно пламенеет красно-рыжая растрёпанная причёска Шони, она просыпается, когда автомат начинает шипеть мне в стакан утренним кофе.
— Прем? — спрашивает она, потягиваясь и протирая глаза. — Круто. А мы решили тебя дождаться, а потом так и уснули. Можно мне тоже кофе?
Я протянул ей свой стакан и повторил заказ.
— О, классный, не то что авансовая бурда, — она впилась полными яркими губами в клапан на крышке.
Объективно говоря, Шоня гораздо красивее Лирании. Прекрасная фигура с длинными ногами, тонкой талией и крупной высокой грудью, правильные черты лица, большие серые глаза со скачущими в них задорными бесенятами. Я-подросток был бы не прочь.
