Дама достала непонятный прибор — такую коробочку с кнопками, — нажала на нем кнопку и опять сунула в карман.
— Вы пока отдыхайте, еще день-два вам не стоит вставать, потом начнете ходить.
Петя невольно прислушался… Нога и бедро блаженно молчали, словно их и не было… Или словно они были здоровы. Не здоровы они, конечно, — вон как бедро перетянуто натуго бинтами. Но никаких страданий Петя совершенно не испытывал.
Дама еще щебетала что-то про температуру, про хорошую свертываемость крови, про заживляемость и восстановление функции… А Петя все никак не мог понять — неужели это сюда он стремился?! Вот эта кровать… Комната без окон… Этот шкап… Эта странная четырехугольная лампа на потолке… Эта болтающая без умолку хожалка… Что — это все и есть Шамбала?! Это сюда шли экспедиции, с боем пробивались, гибли люди? Этим вот хотели овладеть сильнейшие правители Земли?! Или это все-таки не все?
— Лучше скажите — это Шамбала?
— Можно и так называть, — замахала дама руками. — Но мы зовем ее обычно просто Крепость. А иногда: Крепость-одиннадцать. Или просто Одиннадцать. Вам какое название больше нравится?
— Еще не знаю… А с врачом можно поговорить?
— Он сам к вам зайдет.
— А кто еще из нашей экспедиции у вас?
Петя спросил, и сразу же перед глазами: раскрытые мертвые глаза Кагана, по которым течет синее небо. Кровавые обломки вместо затылка Васильева. Иван, нелепо загребающий ногами и руками, ползущий лицом по земле.
— Никого?!
— Еще один есть… Но вы про него не у меня спросите.
Тут в палату зашел человек — тоже в сине-зеленой пижаме. Его появление сразу заставило Петю насторожиться: очень знакомое восточное лицо.
— Здравствуйте! Я — ваш лечащий врач. И заставили же вы нас побеспокоиться.
— Здравствуйте. Я и сам думал, что умру.
— А вот это как раз чепуха. Голова не болит?
— Н-нет… Только сухо во рту.
— Когда пьете, кисло? Или вкус немного сладковатый?
— Кисло, но приятно… Как раз то, чего хочется.
— Когда вы здоровы, пьете кислое?
В этот момент Петя узнал этого человека, а узнав — захрипел, кинулся подальше от него, чуть не свалился с кровати. Резко рванула боль в ноге, но Петя все хрипел, все рвался, не в силах уйти от кошмара.
— Да прекратите вы! — прикрикнул человек. — Был о вас лучшего мнения. Вот за что не люблю европейцев.
Темный, иррациональный ужас продолжал гнать Петю прочь от этого спокойного пожилого человека с восточным лицом. Такой ужас, что с четверть минуты Петя был не в силах остановится.
— Да потрогайте вы меня! — гаркнул Бадмаев. — Убедитесь, что я не покойник!
Но и трогать уже не было нужды — Бадмаев так орал, что принимать его за покойника не осталось никакой возможности.
— Берите за руку, я сказал!
Чтобы взять за руку Бадмаева, пришлось все же напрячься; но рука, как и нужно было ожидать, оказалась теплая и сильная. Хорошая старческая рука, покрытая пигментными пятнами, смуглая рука с волосками и родинками, чем-то сразу напомнившая деда.
— Ну, перестали психовать?!
— Да… Жамсаран, то есть…
— Зовите меня Петр Александрович, вам так будет проще. Да и я за столетие привык.
— А вообще живете вы намного дольше, верно?
— Намного, намного… Неужели это так важно?
У Пети давно был смешной такой, но очень волновавший его вопрос… Вопрос этот появился у него еще в поезде, когда он читал папку Васильева.
— Петр Александрович… А вы Чингисхана помните?
Бадмаев разглядывал Петю с усмешкой… Скорее с одобрительной, но все же усмешкой.
— Помню… И что мне из того? И что с того вообще любому человеку? Должен сказать, был Чингисхан довольно отвратительным типом. Отвратительным даже физически: он никогда не мылся, от него мерзко воняло. Да к тому же идиотские идеи, дикое невежество, агрессивность, замешанная на природной злобности и на комплексе неполноценности… Но, дорогой тезка, неужели этот мерзкий тип — самое интересное для вас?
— Мне все интересно, Петр Александрович. И все непонятно. Я просто не знаю, с какого вопроса начинать.
— Начните с самого важного.
Петя задумался…
— Тогда объясните, Петр Александрович, что же такое эта Шамбала?! Дурацкий вопрос, понимаю, но все-таки — куда я попал?!
Опять Бадмаев смотрел с доброй иронией. Кивнув, Бадмаев скинул с Пети одеяло. С невероятной ловкостью, чуть ли не мгновенно, он освободил ногу и бедро от кокона бинтов, стал проводить, нажимать своими крепкими, холодными пальцами.
— Ну вот… Поздравляю, Петр Никола… Петр Исаакович! Полное заживление, почти полное восстановление функций мышц… Согните ногу…
Петя сгибал, удивляясь практически полному отсутствию боли. Так, слегка отдало в глубине… Даже не боль, а скорее повышенная чувствительность, напоминание о прошедшей боли.
— Еще сгибайте… садитесь.
Бадмаев поймал запястье Пети, стал щупать пульс: и в обычном для европейских врачей месте, потом в сгибе локтя, на предплечье… Его ловкие руки прямо порхали по Пете.
— У вас крепкое, здоровое тело, — одобрительно кивнул врач. — Если будете его беречь, цены этому телу не будет. В ближайшее время больше тренируйтесь, гуляйте, тогда мышцы скорее восстановятся.
— А кость не задета?
— Не говорите глупостей: кость вам перебили первым же выстрелом. Но кость уже срослась, я вставил туда титановый стержень. Вставайте!
Петя стиснул зубы, скинул ноги с кровати, ощутив пятками уютный мохнатый коврик совершенно небольничного вида.
— Вставайте, вставайте!
Петя встал… Сначала его покачнуло, тело показалось очень тяжелым, неуклюжим. Голова закружилась.
— Да, отвыкли, отвыкли… Но тут я не могу ничем помочь, вам надо начинать ходить, и все.
— Буду ходить…
— И правильно. Попробуйте сегодня же сами пойти в туалет, походить по нашим палестинам… А завтра просто гуляйте, изучайте тут все, суйте нос везде, куда захочется.
— А на мой вопрос отвечать не полагается? Я спрашивал насчет того, куда же я попал и что это за место?
— У вас крепкая, здоровая натура. — И это Бадмаев тоже произнес с одобрением. — Как вы сразу решительно… Сразу берете быка за рога. Но все же спешите вы зря… Давайте сначала вы посмотрите, что тут происходит, ладно? Просто походите, посмотрите…
— Походите?! — заулыбался Петя. — Погуляйте?! Я вот встал и сразу сел… слабый я.
— Гулять вам уже можно и нужно, — очень спокойно, уверенно сказал Петр Александрович. — Хромать будете еще с полгода, первые дни ходить будете с палкой, но нужно как раз двигаться побольше. Давайте так: у меня дела, пока дам вам провожатого… А дня через два, думаю, мы обязательно встретимся.
— Георгий Иванович! — позвал Бадмаев вполголоса. Из стены вышел человек, тоже со знакомым лицом. Вышел, щелкнул каблуками, поклонился… Причем странно поклонился: некому пустому месту между Бадмаевым и Петей.
— Георгий Иванович Гурджиев, к вашим услугам!
— Покажите новичку все, что показываете обычно… — Какое-то время он размышлял, задумчиво шевеля пальцами. — По классу посвященных, ладно? А пока прощаюсь с вами, Петр Исаакович… Последний совет врача: прежде всего — пообедайте.
Петр Александрович усмехнулся и задумчиво вышел… Петя все ждал, что он исчезнет в стене… Но Бадмаев вышел в дверь, даже к легкому Петиному разочарованию.
А Гурджиев в это время расставлял на столике еду. Вроде не думал Петя ни о каком таком обеде, но только стоило Георгию свет-Ивановичу смахнуть салфетку с хлеба, снять стеклянную плотную крышку с тарелки, как наполнил палату густой аромат бульона с лапшой, и оказалось — ему словно кишки скрутило. Даже руки задрожали, стоило взять в руки ложку; даже пришлось посидеть, пока не прекратится отвратительная крупная дрожь.
— Не извольте удивляться… — шелковым голоском напомнили слева. — Две недели вы на одной глюкозе…
— Сколько?!
— Две недельки-с… Господин Бадмаев часто так лечат: погрузят в сон до полного телесного излечения-с. А то, говорят, зачем лишние страдания человеку? Пусть спит, пока природа делает свое великое дело. Вот когда ему самому, человечку-с, время настанет вершить нечто великое, тогда пускай просыпается.
Показалось Пете или ирония звучала в его голосе? Ошибался Петя или было нечто разочарованное в движениях этих вислых, пего-белых усищ? Как-то само по себе произнеслось вроде нейтрально, а на самом деле не без прощупывания:
— А пока человек спит, кормят его, говорите, глюкозой?
— Точно так-с… через капельницу кормят глюкозой. С голоду человечки не помирают, но вот как очнутся — все вон так и кушают.
Слушая Гурджиева, Петя с жадностью наворачивал душистый бульон; к нему эти слова и относились.
— Ну-ну… А вы, получается, откармливаете проснувшихся?
