Естественно, видя молодость Дениса, его временные партнеры не церемонились, старались обжулить и недодать в любой мелочи, хоть и ценили его товар – он раскупался мгновенно. Несколько раз выходили огромные недостачи при расчетах. Учились ведь на практике. Да и защиты крутой, как полагалось, не было. Идти под такую защиту значило лишь одно: они оказались бы накрепко связанными с криминальным миром. А это исключалось полностью.
Средств к тому времени заработали порядочно. Решили открыть собственный магазин. И не арендовать площадь, а купить. Арендовать вроде бы проще, но ты не застрахован от того, что тебе внезапно взвинтят цену за съем помещения. Купить на тот момент представлялось делом более надежным. Да и предложений было много. Имелись бы деньги. А они имелись.
Нашли симпатичный магазинчик недалеко от дома. Некогда продуктовый. Директриса приватизировала его, но с конкуренцией не справлялась. Решила отойти от дел, продать все, что получится, и тихо залечь на дно с деньгами, казавшимися тогда огромными.
Пятьдесят тысяч долларов хотела жадная тетка за свой магазин.
Денис посчитал, примерился: окупится ли?
Тут и ремонт, приведение в достойный вид надо было учесть. А кроме того, понять, чем именно торговать станут, когда закончатся их тюки. Или – смогут ли выгодно перепродать, если дело не пойдет.
Посчитали, поразмыслили. Решили, что цену надо опускать до сорока тысяч. Долго опускали. Сговорились на сорока трех, затеяли ремонт.
В это же время пришла идея, словно опять же кто-то вел их, подсказывая и помогая.
Однажды открыли очередной тюк, но джинсовых шмоток там не обнаружили. На пол вывалились шелковые платья, брючки, блузочки, маечки. Нежные, приятные на ощупь, женственные, удивительно привлекательные.
Все эти вещички слежались, спрессовались за долгое время обитания на складе, путешествия по океану и так далее. И у всех оказались явные дефекты: дыры, оборванные подолы, отсутствие пуговиц, «молний». С первого взгляда показалось: весь тюк, как ни жаль, легче всего определить на выброс. Уж больно много времени займет стирка вручную (все-таки настоящий, стопроцентный шелк значился на ярлычках), а также тщательный ремонт каждой вещи.
За сколько потом продавать? Окупится ли вложенный труд? Кто себе сможет позволить, найдутся ли такие?
И тут Птича воспротивилась:
– Я все сделаю! Тут такую красоту можно сотворить. Поработать придется, но увидите. Это будет штучный товар.
Она взяла одно платье, подшила его кружевами, давно валявшимися дома без дела, что-то изменила – получилось произведение искусства.
Вот после этого пришла мысль: Птича станет называться дизайнером. Поучаствует в показах, они зарегистрируют собственную торговую марку. Коллекции ее на первое время станут создаваться и пополняться за счет всех этих немыслимых шелков из тюка, переделанных, дополненных, измененных. С, естественно, новыми лейблами. Тут был некий риск, потому что азартные покупательницы тех времен охотились именно за импортным товаром. А тут окажется свое.
Значит, следовало вложиться еще и в рекламу. Объяснить, в чем ценность покупки именно этих вещей. Отметить, что все отшивалось на Западе, но по задумкам юного и перспективного дизайнера Сабины Мухиной. Решили, используя знакомства с журфаковцами, упоминать имя новой звезды в области отечественной моды повсюду, где только удастся. Примелькается новый образ, возникнет интерес.
Придумали смешное название и магазину, и торговой марке: «Птичка и Мухи». Ну, кто в курсе, всем все ясно. Кто не в курсе, просто умиляется при виде веселой разноцветной птички и дружелюбных круглоглазых мушек. Очень беззаботная девическая картинка.
Мимо не пройдешь.
Труда вложили много. Но помогал им их же собственный энтузиазм и чувство, что вот сейчас, именно сейчас надо успеть, надо поспешить, напрячься. Потом будет легче.
Вера в это «потом» спасала, помогала справиться и с недосыпом, и с огромным ежедневным напряжением, продолжавшимся не один месяц. Они просто говорили себе: «Ничего, потерпим, это не навсегда».
К концу первого курса ребята хорошо представляли себе ближайшие перспективы.
Сила их заключалась в сплочении, единомыслии, полном доверии друг другу и абсолютном неприятии алкоголя. Этим они, конечно, выделялись. Это никому из их партнеров почему-то не нравилось. Пугало даже. Настораживало. Ой, мол, неискренние вы, ребята, страшно с вами дело иметь. И объяснения «мы просто не пьем» никому не казались убедительными и простительными.
Тогда Денис однажды сказал чистую правду: «Я не пью, потому что у меня родители умерли от алкоголизма. Мне нельзя ни капли в рот брать».
Вот это сработало. Это зауважали. Эту страшную формулу с тех пор и использовали.
Потом, много чего повидав и много где побывав, Рыся услышала подобное объяснение в Америке на одном очень важном приеме от тамошнего высокопоставленного государственного служащего. Тот без всяких стеснений отказался от предложенного алкогольного напитка, объяснив это тяжелой наследственностью. Он не стеснялся. И с чего бы? Ведь был он, вопреки генам, успешным состоявшимся человеком. И сказать «не пью, потому что не переношу алкоголь», также не стыдно, как «плохо вижу, поэтому ношу очки» или «у меня диабет, мне нельзя сладкое». Всего-навсего. И именно в этом виделось уважение и осознанное отношение к себе, своей семье, своему будущему.
Первый год студенчества и тяжких упорных трудов пролетел быстро, хотя иной раз казалось, что каждый день их разнообразного и непрестанного труда тянется бесконечно.
Только вот мама весной стала тосковать, задумываться, плакать.
Долго крепилась, не говорила о причинах, потом призналась: она с некоторых пор почувствовала страшное всепоглощающее одиночество и не понимает, в чем теперь заключается смысл ее жизни.
Раньше она целыми днями трудилась, успевала и работу сделать, и накормить, и поболтать обо всем на свете с самыми дорогими ее сердцу людьми – собственными детками, а сейчас все пропадают у Дениса, все живут своими жизнями, словно совсем забыв о ней.
А ведь никто не забывал! Все их труды и мотивировались огромным желанием освободить маму и сделать ее счастливой! А тут горькие слезы, мысли о вечном одиночестве…
– Мне не надо было разводиться, – сокрушалась мама. – Хоть не всегда была бы одна…
Конечно, она в чем-то была права. Ведь ей тогда было всего-то сорок лет. И при этом казалось, что жизнь кончилась. Все, что могла, совершила: известный переводчик, мать пятерых детей, из которых уже две студентки, разведенная жена.
Полный комплект жизненных удач и достижений.
Тут еще и заморский Илья подлил масла в огонь.
