Шон передернул затвор и убедился, что в патроннике есть патрон. Это был нослеровский патрон со 180-грановой пулей, и Шон попытался прикинуть, сколько высоты потеряет пуля на расстоянии в шестьсот ярдов, да еще при стрельбе сверху вниз, да при том, что слева задувает легкий ветерок. Он припомнил баллистические таблицы, в которых говорилось, что на трехстах пятидесяти ярдах пуля теряет шесть дюймов высоты, следовательно, на расстоянии в шестьсот ярдов это будет фута четыре, а то и больше.
Размышляя об этом, он стянул рубашку, скатал ее в валик и уложил его на бревно, за которым они с Джобом прятались.
— Стреляй после меня из большого бундуки. Старайся брать повыше, — сказал он Джобу и поудобнее устроился на земле, положив ствол «уэзерби» на матерчатый валик. Выкрутив оптический прицел до предела, он приложился к нему глазом.
В поле зрения сразу же возникли головы четырех браконьеров. При таком увеличении он сразу определил тех двоих, которых по следу описывал Матату. Высокий худой шел впереди, на нем была голубая джинсовая куртка — традиционная одежда партизан во времена войны в буше. За ним по пятам следовал невысокий грузный человек. На нем была рубашка цвета хаки, а на голове красовалось полосатое камуфляжное кепи.
Дальше за ними был виден слон. Увеличение прицела немного скрадывало расстояние, поэтому казалось, что браконьеры совсем рядом со своей потенциальной добычей. Пока он наблюдал за ними, предводитель снял автомат с плеча, а свободной рукой сделал знак остальным. Бегущие позади него люди рассыпались в цепь и тоже взяли автоматы на изготовку.
Шон прильнул щекой к «уэзерби», как следует упершись в землю каблуками и задержав дыхание. Его палец едва касался спускового крючка. Он выбрал предводителя в джинсовой куртке и навел перекрестье прицела тому на голову.
В раскаленном воздухе изображение плыло и дрожало, но Шон внимательно вглядывался в зыбкие контуры силуэта цели, так как именно их дрожание характеризовало скорость и направление ветра. Когда искажение становилось особенно сильным, это свидетельствовало об очередном порыве ветра, между порывами же изображение вновь становилось четким.
Он сделал глубокий вдох, выдохнул наполовину и тщательно прицелился в точку, находящуюся почти на человеческий рост выше головы браконьера. Изображение казалось достаточно устойчивым, но он не стал спускать курок. Вместо этого он лишь еще крепче обхватил рукоятку ружья ладонью, как будто это был не кусок пластика, а кусок глины, из которого он собирается что-то лепить.
Когда ствол высоко подпрыгнул от типичной для «уэзерби» мощной отдачи, приклад резко ударил его в плечо. Он тут же потерял цель из виду.
Не успел он еще прийти в себя, как Джоб восторженно воскликнул:
— Шайиле! Попал!
Когда Шон снова навел прицел на браконьеров, в траве виднелось лишь три головы.
Все трое развернулись и наугад поливали огнем склон, на котором притаились Шон с Джобом. Очереди их «АК» звуком напоминали дребезжание кипящих медных чайников.
На заднем плане Шон увидел бешено несущегося прочь старого слона. Уши его были откинуты назад, а огромные черные бивни летели высоко над травой. Наконец он вломился в узкие заросли прибрежных кустов и через мгновение появился с другой стороны.
— Беги, мой красавец, беги, — с облегчением выдохнул наконец Шон. — Если уж я не смогу заполучить тебя, то пусть ты не достанешься никому. — И он снова сосредоточился на браконьерах.
Сразу становилось ясно, что это опытные вояки, поскольку, пока двое поливали очередями склон, третий бросился к тому месту, где в траве валялся их вожак, и помог ему подняться на ноги. Одетый в синюю джинсу предводитель потерял ружье и теперь стоял, согнувшись в три погибели и держась за бок.
— Значит, все-таки зацепил! — пробормотал Шон и снова выстрелил. Он успел увидеть, как среди травы ударяет фонтанчик пыли: пуля впилась в землю где-то совсем рядом с браконьерами. Те стали отходить, волоча за собой предводителя, так чтобы через несколько мгновений оказаться за высоким муравейником. Шон и Джоб непрерывно стреляли, но дистанция с каждой секундой росла и, хотя Шон и видел, как фонтанчики пыли вздымаются совсем рядом с отступающими фигурами, больше попасть им ни в кого так и не удалось до тех пор, пока вся группа не скрылась за муравейником в траве и кустах, а стрекот автоматных очередей наконец не затих.
Шон с Джобом выждали еще минут пятнадцать, внимательно оглядывая долину и пытаясь обнаружить признаки присутствия браконьеров, но не заметили ни малейшего движения. Лишь после этого Шон встал.
— Надо сходить вниз и осмотреться.
— Осторожно! — предостерег его Джоб. — Возможно, они перегруппировались и устроили нам засаду. — Это был еще один из типичных трюков времен партизанской войны, поэтому вниз по склону они двигались с величайшей осторожностью.
Матату привел их к тому месту, где пуля свалила предводителя браконьеров. На этом месте осталась небольшая полянка вытоптанной травы. Оружие вожака исчезло — очевидно, один из его браконьеров приполз сюда и утащил его. Матату сорвал один из стеблей травы и протянул его Шону. Кровь на нем почти засохла. Однако кровотечение, по всей видимости, было не слишком сильным, поскольку им удалось обнаружить всего с дюжину засохших капелек на траве или на сухой земле.
— Касательное ранение, — проворчал Шон. Очевидно, на таком расстоянии ветерок не дал пуле поразить жизненно важные органы неприятеля.
— Так кого мы преследуем: Тукутелу или браконьеров? — поинтересовался Джоб.
— Браконьеры сейчас, наверное, уже на полпути к Лусаке, — усмехнулся Шон. — Матату, вперед за слоном! — велел он.
Они двинулись по следу Тукутелы через речку и вверх по противоположному склону долины. Сделав первый панический рывок, старый слон вскоре успокоился и перешел на привычную рысь, которая, впрочем, тоже отличалась вполне приличной скоростью и которой он мог передвигаться без остановки на протяжении многих дней. Он двигался на восток по направлению к мозамбикской границе, отклоняясь от курса только в тех случаях, когда нужно было пройти между холмами или по их склонам под небольшим углом, если проход отсутствовал.
Они следовали за ним бегом. Поскольку теперь можно было не опасаться засады, они могли бежать изо всех сил, тем не менее старый слон постепенно отрывался от них, а день клонился к вечеру. Солнце отбрасывало на землю длинные тени.
Мозамбикская граница специально отмечена никак не была — там не было ни изгороди, ни просеки через лес, но какое-то шестое чувство подсказало Шону, что они ее пересекли.
