Я вскочила из-за компьютера. Понятно! Федор выжил, и он умственно отсталый человек. Есть, правда, некие расхождения в деталях. Коробков вроде говорил, что Федя стал инвалидом, получив удар в драке, а Полина рассказывала про грипп. Ладно, на один вопрос найден ответ: Полина Юрьевна явно не хотела, чтобы прошлое сыночка вылезло наружу, а Василий Ведьма каким-то образом узнал правду и решил намекнуть скандальной соседке, что ее тайна не является таким уж секретом, вот по какой причине Бондаренко не смогла спрятать ужас, услышав фамилию «Крюков». Но это ответ всего лишь на один вопрос! А загадок у меня целый мешок!
Откуда у Федора взялась мама? Он же воспитывался бабкой-алкоголичкой. Каким образом Бондаренко, сотрудница плавбазы из Владивостока, трансформировалась в логопеда? Почему она получила квартиру в «непростом» доме? Кто принял решение о переселении Серафимы? Вдова явно что-то знала, но боялась рассказывать. За что убили Оксану Бондаренко, в девичестве Самойлову? И погибла ли она? По сведениям, добытым Коробковым, несчастная находится в коммерческом отделении дома престарелых в Караваевке, того самого, где провела последнюю часть своей жизни Серафима и по дороге в который погиб Василий Ведьма. И почему, черт побери, перед смертью убитую Оксану переодели в светлую блузку?
Я бросилась к шкафу, схватила кардиган, сунула ноги в туфли и побежала на улицу. Приют для стариков находится в Теплом Стане, там же, где и поселок «Лучшие времена». Может, конечно, это простое совпадение, но я не очень верю в такие случайности.
В моем понимании дом престарелых – мрачное здание из красного кирпича, на первом этаже которого непременно должно пахнуть щами и хлоркой. В далеком детстве я один раз побывала в интернате, где жили несчастные люди, от которых отказались родственники. У моей бабушки, Анны Семеновны, была подруга, тетя Аглая. Вот она-то и очутилась в интернате. Один раз бабушка, решив навестить знакомую, взяла меня с собой. Очень хорошо помню, как я тогда чуть не задохнулась, очутившись в просторном холле, а потом спряталась за бабулю, увидев комнату, заставленную железными кроватями и выкрашенными белой краской тумбочками.
Анна Семеновна поняла мой ужас и отправила меня погулять. Я целый час тупо ходила по пыльному двору, шарахаясь от стариков, обряженных в серо-синие пижамы. Наконец бабуля вышла из дверей, взяла меня за руку, и мы пошли к метро. У входа в подземку бабушка, яростная противница эскимо и прочего пломбира, неожиданно купила мне мороженое и – вот уж совсем невероятная вещь! – предложила:
– Давай сядем на лавочку. Ты полакомишься сладким, а я выкурю папироску.
Уж и не знаю, что меня больше поразило: неожиданная радость в виде вафельного стаканчика или бабушка с сигаретой.
– Бабуля, ты куришь? – ахнула я.
– Давно бросила, – пояснила она. – А тут вдруг потянуло… Уж лучше подохнуть, чем так жить!
– Как, бабулечка? – полюбопытствовала я.
Анна Семеновна прижала меня к себе.
– Лучше умереть, – повторила она, – чем от государства зависеть. Хоть и нелегко мне с твоими родителями, за человека они меня не считают, но все ж таки не как Аглая мучаюсь.
– Ей плохо? – спросила я.
– А чего хорошего в палате на восьмерых да с туалетом в коридоре? – вздохнула она. – Запомни, Танечка: никогда собственной площади не теряй! Что бы тебе дети, внуки ни обещали, какие бы золотые горы ни сулили, не отдавай своей квартиры. Там ты сама себе хозяйка. Дом престарелых – самое страшное место на свете!
Детские воспоминания живучи. Когда маршрутное такси резко затормозило у железных ворот, я неожиданно почуяла запах щей и хлорки, тут же перед внутренним взором появилось изображение комнаты, заставленной кроватями, выплыло из мрака худенькое, изможденное лицо тети Аглаи…
– Эй, вылезаешь? Если нет, то я обратно еду, – вернул меня к действительности голос шофера. – Плати тогда за дорогу, туда-сюда за одни деньги я не езжу.
Я выкарабкалась из микроавтобуса и попыталась открыть калитку. Она оказалась заперта, рядом на сером бетонном столбе висела коробочка домофона. Я нажала на кнопку.
– Фр-хр-бр, – незамедлительно понеслось из устройства.
– Хочу попасть в интернат, – сказала я.
– Мх-фр-бр.
– Сделайте одолжение, откройте, я пришла навестить родственницу, – соврала я.
– На часы поглядите! – заорали слева. – Какие посещения в семь вечера?
Я повернула голову на звук. Чуть поодаль от центрального входа высилась бытовка, из нее выглядывал дед, одетый в черную форму.
– С трех до пяти ходить надо! – бушевал он.
– Я работаю.
– И чего?
– Смогла лишь вечером приехать.
– Закрыто!
– Может, откроете?
– Ишь, хитрая! – завопил дедок. – Родителей государству спихнула, ихнюю квартиру себе заграбастала, а теперь приперлась у матери пенсию забирать! Знаю я тебя!
– Мы знакомы? – поразилась я. – Вроде никогда не встречалась с вами.
– Не прикидывайся, Анька, – шумел подслеповатый секьюрити. – Тебя главный пускать не велел! Додумалась – у больной матери часы сперла… Пьянь рваная! Иди отсюдова!
– Вы обознались, я Таня Сергеева.
– Точно, Аня Сергеева. Канай вон!
– Не Аня, а Таня! – заорала я.
– Еще и издевается…
– Татьяна Сергеева! Таня! Та-ня! Не Аня! Пожалуйста, откройте калитку! – продолжала я упрашивать.
– Часы матери вернуть хочешь? – подбоченился охранник. – Клавка! Подь сюда!
Из сараюшки высунулась голова с «химическими» кудрями.
– Что тут, Петрович? – сурово спросила она.
– Анька заявилась! – сообщил ей дед. – Сергеева, Галины Михайловны Андреевой дочь, прошмандовка и воровка!
– Ну-кось, отойди, – сказала ему напарница и вышла во двор. – Вовсе это и не Анька. Вы кто?
– Татьяна Сергеева, – представилась я. – Дедушка неправильно расслышал мое имя.
– Не дедушка, а начальник охраны, – весомо заявила тетка. – Что вы хотите?
– Навестить родственницу.
– Поздно спохватились! Контингент уже спать пошел.
– В семь вечера? – поразилась я.
– И хорошо, – заявила баба, – меньше хлопот от них. В основном корпусе уже свет выключили.
– Моя… э… двоюродная сестра находится в коммерческом отделении, – на всякий случай сказала я. – Оксана Бондаренко. Может, знаете ее?
– В платные домики идете? – оживилась охранница. – Чего ж раньше не сказали! Вход тысяча рублей, круглосуточно.
– Сколько?
– Тыща!
– Ну и тариф… – вздохнула я.
– Тогда приходите в установленное время, – фыркнул дед.
Я достала кошелек и просунула сквозь прутья бумажку. Ассигнация исчезла в мгновение ока, даже осталось непонятным, кто из двух бравых секьюрити схватил ее.
– Рулите по дорожке, – любезно сказала тетка, открывая калитку. – Левей держитесь, тама домики и будут.
Я углубилась в парк, который по мере моего продвижения вперед делался похожим на лес. В конце концов вымощенная камнем дорожка привела меня на полянку, где стояли небольшие избушки, похожие на бунгало. Дверь одного коттеджа украшала табличка «Администрация коммерческого отделения». Я нажала на звонок, замок щелкнул, дверь распахнули, даже не поинтересовавшись, кто просится внутрь. Я очутилась в просторном холле, увидела симпатичную девушку в розовом халатике и поздоровалась с ней.
– Добрый вечер, – улыбнулась в ответ медсестра. – Меня зовут Женя. Чем могу помочь?
Спрашивать сразу про Оксану Бондаренко мне показалось неразумным, поэтому я, навесив на лицо озабоченное выражение, сказала:
– У меня есть пожилая тетя, очень больная.
– Понимаю, – кивнула Женя.
– Я работаю и не могу за ней постоянно следить.
– Конечно, – грустно сказала девушка, – нельзя же собственную жизнь совсем угробить. Старики свое отвеселились, некрасиво у молодых их годы отнимать.
Вдохновленная приветливостью Жени, я пустилась во все тяжкие:
– Тетя, увы, почти безумна.
– Бедняжечка, вам так тяжело!
– Ужасно, – закивала я. – Добрые люди посоветовали мне ваш интернат. Но… понимаете… дом престарелых… Конечно, тетка не мать, но она меня вырастила… Не хочется ее на железную кровать, в восьмиместную палату.
Женя всплеснула руками:
– Прямо жуть сказали! У нас эксклюзивные условия – отдельные коттеджи, возможны любые варианты. И как раз место на днях освободится. Ну максимум через неделю.
– Можно посмотреть на домики изнутри?
– Заведующей нет, – вздохнула Женя, – а я не имею права вас туда водить.
Я снова открыла кошелек и вытащила купюру.
– Но ради хорошего человека сделаю исключение, – заулыбалась медсестра.
Она сняла с гвоздика связку ключей, мы вышли на лужайку и направились к ближайшей избушке. Женя открыла дверь.
– Любуйтесь, – сказала она, – лучше, чем у некоторых дома. Знаете, как обычно старики живут? Ремонт при царе Горохе делали, сантехника течет, мебель рушится, холодильник не работает, кругом грязь, пыль, телевизор древний, даже и не цветной. А у нас? Красотища! Этот коттедж Ивана Сергеевича. Дедушка заплакал, когда сюда приехал, все повторял: «Деточки, ну и красота! Счастье какое! Лес, птички и еда четыре раза…»
